Георгий Фруменков - Декабристы на Севере
Бакунин не мог не рассказать о знакомстве с декабристом своим друзьям и, конечно же, “огромной душе” — Виссариону Белинскому. В том же году Белинский написал драму “Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь”. В образе героя драмы Думского автор впервые в русской литературе представил вернувшегося из сибирской ссылки декабриста, который остался верен своим политическим идеалам. Прототипом Думского был А.Н. Муравьев. Можно предположить, что Белинский видел Александра Николаевича в это время в Москве: к декабристу, впервые появившемуся в столице, интерес был необычаен. Духовный же его облик передан автору М. Бакуниным, который часто был в доме Муравьева. Этому была еще одна причина: молодому человеку чрезвычайно понравилась дочь декабриста, Софья Александровна. В письмах к сестрам М. Бакунин сообщал: “Софья Александровна — прекрасная девушка… Во мне что-то расшевелилось и расшевелилось не в шутку…” И в следующем: “Я приехал проститься с Александром Николаевичем… Он был чем-то занят. К нему приезжали гости, и княжна Шаховская (сестра его жены, занимающаяся воспитанием его детей, очень умная и добрая женщина, разделяющая совершенно образ мыслей Александра Николаевича и потому так же полюбившая меня, как и он) вышла в залу для того, чтобы принять их, а вместе с нею вышла и Софья Александровна… Иногда кажется, что я люблю, а в другой раз, что нет. Мы еще слишком мало знакомы… На днях я буду читать им Гоголя „Тараса Бульбу“…”.[283] Начинавшийся роман не получил продолжения: Муравьевы вскоре уехали в Архангельск, Бакунин — в Петербург, а затем за границу.
Петербург для Муравьева был по-прежнему закрыт. На запрос о дозволении ему туда прибыть за получением от министра внутренних дел необходимых указаний по должности последовал 14 февраля 1838 г. ответ, что монарх “не соизволил изъявить высочайшего согласия на таковой приезд г-на Муравьева”.[284]
Немногим более года пробыл Муравьев в Архангельске: 6 апреля 1838 г. он, как тогда было принято говорить, вступил в должность, а 7 июня 1839 г. был “уволен от службы”.[285] Газета “Архангельские губернские ведомости” известила, что 25 июня 1839 г. Муравьев выехал в Москву. Он навсегда покинул Архангельск. Казалось бы, непродолжительным было его пребывание на Севере. Но деятельность Муравьева в Архангельске — яркая страница его биографии, еще одно свидетельство безукоризненного исполнения долга декабристом, верным программным заветам Союза благоденствия.
В ту пору Александру Николаевичу было 46 лет. Как отмечено в его послужном списке, он был вдов, при нем были его дети — сын Иван 8 лет и дочь София 16 лет.[286] Сюда приехали и сестры Шаховские — Марфа Михайловна[287] и Елизавета Михайловна. Они вели обширную переписку с родственниками и друзьями. Их письма — источник дополнительных сведений о жизни и деятельности Муравьева в Архангельске.
Службу здесь Муравьев начал с тщательного изучения состояния губернии — с проверки работы учреждений Архангельска и уездов. В течение 1838 г. А.Н. Муравьев побывал почти во всех уездах губернии, ознакомился с деятельностью местных властей, состоянием городов. Уже 31 мая 1838 г. он выехал из Архангельска “для обозрения” Холмогор, Пинеги и Шенкурска. Возвратился из этой поездки 20 июня, а 2 июля вновь выехал из губернского центра, на этот раз в западные уезды — Онегу и Кемь, более месяца длилась эта поездка. В декабре 1838 г. по зимнику он выезжал из Архангельска “для обозрения г. Мезени и уезда и по другим предметам”. Так об отлучке губернатора информировала своего читателя губернская газета, а губернская канцелярия — подведомственные учреждения.[288] Ознакомившись с состоянием уездных городов, А.Н. Муравьев отметил благоустройство и чистоту только одного из них — Пинеги, другие же нашел в запустении, застроенными без соблюдения планов, со скученными и грязными улицами, по которым даже в летнее время проехать было невозможно. 24 сентября 1838 г. А.Н. Муравьев выступил с предложением к губернскому правлению о проведении благоустройства городов, приведении их в надлежащий порядок “хотя не вдруг, но постепенно, без обременения жителей”. Городничим и городским ратушам было строго предписано “приложить все свое попечение о постепенном, но безотлагательном приведении вверенных им городов в то благоустроенное положение, какого вообще требуют от них… Свода законов правила”.[289] Расшевелились местные власти, и посыпались в губернское правление рапорты, просьбы, жалобы. Следует отдать должное оперативности действий самого губернатора. Так, в отчете за 1838 г. он отмечает, что “на постройку новых и перестройку старых частных домов в Архангельске, Холмогорах, Онеге, Коми и Шенкурске выдано 32 плана с фасадами”, отведены земли под выпас скота, определены доходы городов.[290]
Много внимания Александр Николаевич уделил губернскому центру. Ознакомившись с делами городских учреждений, городским хозяйством, он обратился к императору с предложением учредить комитет по обустройству Архангельска, хотя город в целом произвел на него хорошее впечатление. Вот мнение его, высказанное в официальном рапорте в Петербург: “Из числа городов, Архангельскую губернию составляющих, только один Архангельск находится в цветущем состоянии. Сей портовый город вообще богат и может быть отнесен к числу многолюдных. Он производит значительную заграничную отпускную торговлю и содержится в возможном благоустройстве. В нем строится много новых домов и старым при перестройке дается по возможности лучший вид; улицы постепенно вымащиваются; но есть еще топкие, немощенные, требующие непременной обсушки”.[291] 11 марта 1839 г. было утверждено положение о комитете, которому надлежало заняться благоустройством Архангельска. Однако открыт он был лишь 26 мая 1840 г., уже после отъезда Муравьева. Комитет проработал немногим более двух лет — до 2 ноября 1842 г. Затем его функции были возложены на Архангельскую губернскую строительную комиссию.[292] Еще до открытия комитета, в течение 1838 г., проводились работы по благоустройству города: вымощена камнем площадь, “где воздвигнут памятник знаменитому Ломоносову”, поднят пьедестал его, вокруг памятника была установлена чугунная решетка, окончено строительство деревянного здания училища для детей канцелярских служителей, продолжилось укрепление берега Северной Двины, были проведены и другие работы. На 1839 г. планировался расход городских средств на учебные заведения, учреждения приказа общественного призрения, на улучшение публичной библиотеки, освещение улиц и площадей и другие нужды.
Отчет губернатора А.Н. Муравьева императору о состоянии губернии за 1838 г. содержит положительный отзыв о северянах: “Жители Архангельской губернии вообще оборотливы, остроумны и неустрашимы; при общем, так сказать, добронравии разбои, грабежи им чужды, смертоубийства весьма редки, а воровство совершенно ничтожно, но при том они неохотно повинуются… не весьма религиозны…”.[293] Думается, что добродетельному, честному человеку, каким был А.Н. Муравьев, характер северян пришелся по душе.
Скрупулезно проверяя деятельность аппарата государственных учреждений, Александр Николаевич нашел в ней немало упущений, но не обнаружил чрезмерных злоупотреблений властью. Не без удовлетворения Муравьев писал в отчете, что “в уездных казначействах, начальником губернии обревизованных, найден отличный порядок, наличная казна по освидетельствовании оказалась в целости, а кладовые безопасны”.[294] Жалобы на неправосудие или притеснения со стороны земской полиции, чиновников “немедленно удовлетворялись на законном основании”. Те из чиновников, которые более других уличены были в неправильных действиях, по распоряжению губернского начальства отстранялись от должностей или переводились на другие места.
В своих действиях, распоряжениях губернатор Муравьев был очень обстоятелен, предельно справедлив и честен. В подтверждение приведем такой пример: в поездках по губернии он обнаружил неравномерность распределения дорожных участков (вероятно, по жалобам крестьян, которые содержали их), разобрался в этом вопросе и сразу же поручил дорожным комиссиям пересмотреть эти участки, что и было сделано.[295]
Результатом поездок, во время которых А.Н. Муравьев с сожалением отмечал запустение огромных земельных пространств губернии, были его хлопоты по созданию в Архангельске палаты государственных имуществ. Новое учреждение открылось 1 мая 1839 г. Палата ведала землеустройством государственных крестьян, вела учет вольных хлебопашцев, неиспользуемых пахотных земель и лесов, ведала их охраной и сдачей в аренду, проведением лесоустроительных и агрономических работ, разведкой полезных ископаемых. Словом, цель ее деятельности заключалась в активном содействии дальнейшему развитию производительных сил края. Придавая этому большое значение, А.Н. Муравьев напутствовал сотрудников вновь открываемого учреждения такими словами: “Перед вами поле, которое было возделываемо, но орудиями не столь удобными, как те, коими вы работать будете. Однако чем сложнее средства, тем больше нужно искусства, тем более осторожности в употреблении их, особенно когда человек есть предмет занятий наших…”[296]
