Юлия Вознесенская - Женский декамерон

За завтраком выяснилось, что Саша еще не нашла постоянную комнату в Ленинграде. Туг я и заявляю: «А у нас еще недели две детская будет свободна, мама никак не хочет с внуком расставаться. Поживите у нас, Сашенька!» Бедняга растерялась» но довольна: комнату снять в Ленинграде ох как непросто! А Витя принахмурился, ему это не очень по вкусу: не из тех он людей, кто в своем доме способен на какие-то шашни. Но пришлось и ему согласиться.

И вот тут началась для меня веселенькая жизнь! Ухаживаю я за соперницей, как за лучшей подружкой. Витя уже ревновать начинает, что к нему я меньше внимания проявляю. А к ней холодеет не по дням, а по часам. Девка она молодая, красивая, сказать нечего. Но чужой человек в доме — это все же чужой человек, со своими привычками, которые далеко не всегда совпадают с хозяйскими. Оставит она туфли посреди прихожей, чулки в ванной бросит — я ничего не убираю, а Витю это раздражает донельзя: «Сказала бы ты ей, что нечего свои тряпки по всему дому раскидывать!» А я успокаиваю: «Потерпи, Витюша, она же гостья». И вижу, что он уже действительно начинает ее только терпеть. А за одну вещь мне до сих пор стыдно. Саша из Свердловска приехала, а ведь у них там голодуха страшная. Мясо и масло, рассказывала она, по карточкам выдают. Как-то, когда мы с ней вдвоем без Вити обедали, я смотрю, она украдкой чайной ложкой масло из масленки ест. А я ей подвинула масленку и говорю: «Ешьте на здоровье, Сашенька! Какая милая экстравагантность, приятно смотреть — как ребенок лакомитесь». И с того дня аккуратненько ставлю масленку перед ее прибором и ложечку рядом кладу. Она и клюет, бедная птаха, и еще ложку облизывает. А Витю моего от этой «милой экстравагантности», вижу, с души воротит.

Ну, кончился их роман тем, что однажды Витя мне говорит: «Как хочешь, Наташка, а я больше не могу. Кто-то из нас должен уйти, либо она, либо я». Что и требовалось доказать! К этому долгожданному дню я уже давно приискала через знакомых комнату для Саши на другом конце города, чтобы в случае чего по времени определить, ездит он к ней или нет. Переехала от нас Саша, и у нас с мужем начался новый медовый месяц. Каждый день я только и слышала: «Как хорошо в доме без гостей!»

Вот так, мои милые, пришлось и мне побыть стервой. И, как, видите, получилось.

Наташа закончила свой рассказ и несколько смущенно оглядела женщин: не осуждает ли ее кто-нибудь? Но все решили, что так этой Сашеньке и надо — а не гоняйся за чужими мужьями! А номенклатурщица, усмехнувшись, негромко сказала:

— А знаете, Наташа, вам повезло. Могло все кончиться совсем иначе, если бы эта девочка была чуть поумнее. Но в одном с вами совершенно согласна: дома бабе и стены помогают. Расскажу и я вам нечто подобное из собственного опыта.

История четвертая,

рассказанная номенклатурщицей Валентиной и продолжающая начатую Наташей тему о том, как легко расправиться с соперницей в своем доме

Была у меня подружка Тамарочка. Работала она машинисткой в одном ленинградском журнале и сама стишки пописывала. Настоящая питерская интеллектуалочка, вся из себя изящная, разными литературными именами напичканная с детства и прехорошенькая. Худенькая и бледненькая, но это ей шло. Почему-то мы с ней подружились, хоть и очень разные были. Жила она с родителями, те ее в строгости воспитывали, но Тамарочка была вполне современная девушка: если в кого влюблялась, то тут же и жить с ним начинала, без долгих размышлений на этот счет. Нет, грязи за ней не водилось, но взгляды были свободные. Замуж она не торопилась, ее больше увлекала романтика встреч, увлечений, а потом страданий и разрывов. Тем и жила. И вот как-то влюбилась она в очередной раз, но, похоже, серьезнее, чем обычно. Стала поговаривать о доме, о семье. Ну, думаю, девка за ум берется, давно пора. Я ей только хорошего желала, но она мало меня слушала. В душе она меня считала мещанкой, я это видела. А еще она думала, что как женщина я рядом с ней — нуль на толстых ножках, куда мне до нее! Это ее устраивало: она считала, что я своей «заземленностью», как она выражалась, не стесняясь, оттеняю ее тонкую одухотворенность. На этом вот она и погорела, голубушка.

Как-то моего мужа услали в командировку на целый месяц. Дело было летом. Я скучаю, естественно. В квартире одной тошно, на дачу поеду одна — там и того тошнее. Пожаловалась как-то Тамарочке, а она мне и говорит:

— Валюша, какая удача! Нам с Юриком негде жить, не можем комнату найти. Давай мы к тебе на месяц поселимся? Тебе веселее, а я его помаленьку приучу к семейной жизни, к домашнему теплу.

— Тамарочка, так ведь чужое тепло плохо греет. Да и неудобно: я как-никак тоже молодая женщина, вдруг он начнет на меня поглядывать, а ты станешь ревновать?

Тут моя Тамарочка улыбнулась тихонько. Да так улыбнулась, что улыбочка эта ее тонкая меня по сердцу резанула. Так и послышалось мне за ней: «К тебе-то ревновать? Погляди на себя в зеркало, деревенщина». Но вслух она сказала иначе:

— Ах, Валюша! Об этом я совсем не беспокоюсь. Ты совершенно не в его стиле. Он художник, из петербургской семьи художников и искусствоведов. Так что там совсем другая ментальность!

— Ну, ладненько, веди сюда свою ментальность. Но только потом, чур, если что, на меня не жалуйся!

Шутя будто бы говорю, а сама думаю: «Ну, погоди, подружка!»

На другой же день она со своим дружком ко мне и переехала. У нее чемодан с нарядами да сумочка со стишками, а у него холсты и краски. Я им на время кабинет мужа уступила. В комнате почти ничего не трогала, но одну вещь все-таки сделала, и с умыслом: Я ведь и вправду деревенская, родители, то есть, оба из деревни в город пробились, а я уж тут родилась. Но с деревней родной мы связи не теряли, каждый год под Вологду ездили отдыхать, к родне. И тамошние бабки надарили мне всяких разных кружев. Ох, милые женщины, как там у нас когда-то плели кружева! Теперь, правда, уже не то, халтурят на заграницу и только. А моя родная бабка плела до той поры, пока не ослепла над работой. И было у меня огромное кружевное покрывало на кровать, красоты необыкновенной. Серое, из неотбеленной нитки, а рисунок на нем совсем простенький: лужок, на нем мальчишечка деревенский гусей пасет, а рядом девочка плетет венок. Покрывало это бабка себе когда-то в приданое сплела, а потом мне подарила. Я хранила его в шкафу, муж стелить не разрешал — не модное. А туг я решила проверить, смыслит ли Тамарочкин художник в простой красоте или он такой же, как она, только по модерну мастак? Повесила я это покрывало на стенку, как ковер. Обои у нас в кабинете под дерево были, импортные, и как раз подошли под бабкино кружево. Сняла я и нейлоновые занавески с окна, а взамен повесила теткино подаренье: кружевные, домашней работы, и тоже с рисунком — на них зимний лес и снежинки сплетены были. А еще достала я глиняный большой горшок, в котором огурцы солила мужу на закуску. Вместо вазы для цветов. Хотела специально на рынок съездить за цветами, а потом сообразила. Я как раз перед тем на даче побывала и привезла два подсолнуха. Они у меня в кухне висели, дозревали. Завянуть еще не успели, только чуть пожухли. Я их в горшок и поставила, благо стебли были длинные, нарочно оставила такие, чтобы было за что подвесить. И получилась у меня из стандартного мужнего кабинета светлая деревенская горенка.

Явились мои гости. Тамарочка первая в эту горенку заглянула и длинный свой носик сморщила: «Ах, Валюта, это все хорошо бы убрать!» Я плечами пожала: «Смотри, кума, тебе жить…» А сама жду, что художник скажет. На вид его не поймешь: сам длинный, волосы тоже длинные, белые, а глаза голубые. И молчит все время, только имя свое и назвал — Юрий. Я ему говорю:

— Проходите в свою комнату, располагайтесь.

Кивнул, прошел молча. А я из большой комнаты слушаю — поймет или нет? Вышло даже лучше, чем я думала. Слышу, он тихо ахнул: «Как здесь славно!»

Вот так они у нас и поселились. У меня обида на Тамарочку прошла, другого коварства я не замышляла. С меня бабкиных кружев хватило. Да и работы у меня много в то время было, недосуг за гостями смотреть. Они сами по себе, я сама по себе. Один только раз я нечаянно силу свою на Юрике испробовала. Как-то утром в субботу не сразу на дачу поехала, как обычно, а решила сначала голову помыть. Волос-то у меня, как у коня в гриве, даром что светлые. Возни с ними не оберешься. Заварила я сушеной ромашки и мяты, после мытья прополоскать. Запах по всему дому пошел, как с летнего поля. Вымыла голову, выполоскала и села перед телевизором с распущенными волосами, чтобы просохли скорей. Как раз «Клуб кинопутешествий» показывали, люблю я эту программу. Тамарочка с Юриком тоже вышли из своей комнаты, сели смотреть. Юрик смотрит и все принюхивается украдкой. Вдруг взял он прядь моих волос в руку и поднес к лицу.

— Я все думал, откуда этот запах, а это, оказывается, ваши волосы! Чем вы их моете, каким таким шампунем?