Юлия Вознесенская - Женский декамерон

— Я все думал, откуда этот запах, а это, оказывается, ваши волосы! Чем вы их моете, каким таким шампунем?

— Это не шампунь, а обычные травы, ромашка да мята.

— Дивный запах. Никогда не думал, что волосы могут так пахнуть. Тамуся, надо и тебе ромашкой волосы мыть.

Тамарочка плечами пожала. А я говорю спроста, не подумав:

— Нет, брюнеткам ромашка не подходит. Тамарочке крапива подойдет.

Юрик засмеялся:

— Это верно! Характер у нее слегка крапивный, так что будет полная гармония.

Тамарочка вспыхнула, а я стараюсь выйти из положения.

— Да не обязательно одной крапивой, хотя она оттенок приятный дает и корни укрепляет. Можно и мятой, и багульником, и тимьяном, и лопухом. Я вот поеду к себе в Ириновку и выберу там подходящие травы для тебя, Тамарочка, если хочешь попробовать.

— А вы что, сами собираете «сушите травы? Первый раз в жизни вижу настоящую травницу.

Тамарочка, ревнюшка несчастная, кто ее за язык дергал только, съязвила:

— Это у Валюши рудиментарные остатки деревенской жизни.

Уколоть она меня этим хотела. Но вышло наоборот, Я терпеливая, да не без норова, лучше меня не задевать.

— Да, Тамарочка правду говорит. Одна из моих бабок была немножко колдунья: травы знала, наговоры разные, и меня обучила. Могу, Валюша, твоего милого присушить. Хочешь?

— Глупости какие, — отрезала моя подружка. А Юрик на меня во все глаза глядит. Еще бы! Какой современный интеллигентный мужик не мечтает о ведьме? Совсем его разобрало.

— Валя, возьмите нас с Тамусей с собой в Ириновку, Очень вы меня заинтриговали вашими травками. А я за это ваш портрет напишу, хотите?

— Ну, уж как Тамара решит.

Пошла я на кухню продукты на дачу собирать, а сама думаю, что никуда они не поедут со мной, не такая уж Тамарочка дурочка. Но она вдруг является и говорит:

— Валюша, а может, нам и вправду с Юриком поехать к тебе на дачу на пару деньков? Что-то он нервничать стал в последнее время. Боюсь, не разладились бы у нас отношения. А там природа, лирика… Поедем вместе?

Поверите, жалко мне ее стало. Так жалко, что я ей прямо и говорю:

— Тамарочка, ты меня знаешь, я в бирюльки с мужиками не играю. Не по чину мне это, да и своего вполне хватает. Но ты сама не видишь, что твоего художника несет на меня? Мне это ни к чему, а тебе тем более незачем.

— Ну, вот и поехали! Там он же со мной все время будет.

— Это тебе сейчас так кажется. Ты забыла, что в Ириновке меня каждый кустик знает, я там с каждым деревом на ты. Хозяйка я там, Тамарочка, и все там мое. Моим будет и твой Юрик.

— Валюша, мне не хочется тебя обижать, но ты себе вообразила что-то несусветное. Вы же с ним абсолютно разные люди.

— Вот поэтому я для тебя и опасна, что мы с ним такие разные. А в общем, если хочешь рискнуть — рискни. Мне-то все равно, мне твой Юрик ни так, ни этак не нужен.

— Вот и прекрасно! Так едем?

— Едем!

И покатили мы, три дурака, в мою Ириновку. Что я там вытворяла, этого мне вам не передать. Бабка моя, травница и наговорница, точно свою внучку во мне узнала бы. Я-то не так уж много знаю и помню из того, что она мне, девчонке, поведала, а вот, поди ж ты, как понадобилось — настоящей ведьмой стала. Приехали мы к обеду, а я поглядела на небо и говорю: «Вечером гулять не пойдем — туман сильный будет». Тамарочка с Юриком не верят: «Откуда же возьмется туман?» Я и пошути: «А я позову, мне надо для цветов, приморились они на жаре». Наступил вечер, и все как в песне — «уж как пал туман на поле чистое…» Все равно запросились гулять. Повела я их по лесу в тумане. Играю с ними: то одних оставлю, то появлюсь негаданно — я-то в своих местах и в тумане ни об один камушек не споткнусь. А Юрик на это как на чудо какое смотрит. Вернулись с прогулки, мне-то что, я привычная, только щеки порозовели. А Тамарочка и побледнела, и посинела от холода, куда весь лоск подевался. Поставила я самовар, чтоб ее отогреть, Юрик опять балдеет: «Какое чудо! Самовар на крыльце и вокруг сад в тумане! Я это должен нарисовать, это все такое забытое и родное…»

Утром я встала, как всегда, в пять. Решила клубники гостям к завтраку набрать. Много у меня ее на даче. Я ее не на грядках сажаю, а вдоль дорожек — и красиво, и места не занимает, и ягод больше дает. Набрала полное решето, иду к дому по дорожке. Босиком, только юбку длинную набросила на ночную рубашку. Волосы даже не прибрала, висят до самой… некуда ниже. Вдруг поднимаю глаза — Юрик на крыльце стоит и любуется мной. Да и как не любоваться — ведьма ведьмой!

— Валюша, я никогда не был ранним утром в лесу. Пойдемте погуляем, вы мне про травы расскажете.

— Я одеться должна, причесаться.

— Бога ради, не надо! Идемте как есть. Что ж, думаю, идем, коли сам напросился… Водила я его по лесным полянам, рассказывала про травы лечебные и приворотные. Я сама-то ни в те, ни в другие не верю, разве что для мытья волос или как специи на кухне употребляю. Но рассказываю ему, что от бабки знаю. Он слушает, не дышит. И вижу я, что глаза у парня совсем сумасшедшие стали, вот-вот обнимать кинется. Э нет, думаю, это мне ни к чему! Свернула я с тропинки и повела его болотом. На болоте какой смысл обниматься — все равно лечь некуда. Я с кочки на кочку аккуратненько прыгаю, а он, милашка, проваливается, джинсы по колено мокрые. Ничего, терпи, раз тебя потянуло за ведьмами по лесам гоняться! Часа два этак я его водила, а потом пожалела и к дому тем же болотом вывела. Только он обрадовался, что болото кончилось, я раздвинула кусты и дом ему показала, А на крыльце дома сидит бедная одинокая Тамарочка, не знает, куда это мы пропали?

Ну, долго рассказывать, как этот день прошел. Мне самой было впору голову потерять, а уж Юрик потерял свою безвозвратно. Тамарочке же во всем не везло: на солнце обгорела, в осиное гнездо влезла и дулю под глазом получила. А про настроение ее и говорить нечего, хуже просто не бывает. Мне ее жаль смертельно, все же подружка, а проучить надо.

Словом, кончилась наша поездка для Тамарочки трагически. Хоть Юрик и сообразил в конце концов, что со мной ему не светит, но и с Тамарочкой больше оставаться не хотел. Как вернулись в город, он тут же собрал вещички и исчез из моей да и из ее жизни. А портрет мой все же нарисовал по памяти: я в том самом виде, босиком, в мятой ночной рубашке и старой юбке поверх, патлатая, траву какую-то собираю в лесу. «Молодая ведьма» называется. Тамарочка меня на его выставку сводила, когда мы с ней помирились.

Знаете, зачем она со мной снова дружбу начала водить? Чтобы «ведьмовству» от меня научиться. А чему учиться, когда я сама не знаю, как у меня что получалось? И на ведьмовство, и на стервозность бабе нужен особый дар и настроение. Но лишний ум все эти вещи забивает. Я и сама, как прочту пару лекций о международном положении, так даже родной муж со мной в постели скучает.

Одобрили женщины рассказ Валентины: «А не зарывайся! Имеешь мужика — не рискуй!»

Начала рассказывать Альбина.

История пятая,

рассказанная стюардессой Альбиной о том, как она была стервой не из корысти или соперничества, а исключительно по природной склонности

Это случилось со мной, когда я уже свою развеселую жизнь оставила, стала стюардессой работать и вышла на международные линии. Появился у меня дружок, штурман Гришенька. На одном «Ту» летали. Парнишечка из провинции, лопушок. Роста невысокого, глазки — пуговки, фигурка — брюковкой. С другими летунами, пообтесавшимися в загранполетах, не сравнить. Он на меня сразу глаз положил, как я на борту появилась, а мне, хоть я вообще-то баба не промах, поначалу нужен был заступник. Я Гришеньку и пригрела. Любовь у нас с ним в основном в небе происходила. Разнесу я конфетки, водичку и иду в дежурку. Тут Гришенька выходит из рубки, мы напарницу мою выставляем и за дело. Приключений у нас с этой любовью выпадало достаточно, но все обходилось, везло нам. Как-то я забыла микрофон выключить. Начали мы с ним любовью заниматься, а трансляция идет на весь салон. Счастье мое, что летела делегация французов. Народ сексуально просвещенный, слушает нашу возню и балдеет. После я выхожу завтраки разносить и ничего не понимаю: все мне улыбаются, комплименты говорят. А в последнем ряду старичок сидит. Он подзывает меня и шепчет по-русски: «Мадемуазель! Я вас очень прошу, если вы с вашим дружком снова уединитесь, то, пожалуйста, не выключайте микрофон и на этот раз. Я получил огромное удовольствие, это лучший полет за всю мою жизнь!»

Но скоро Гришенька мне надоел. Уж очень несходные у нас были характеры: он все меня скромности обучал, от любого моего словца краской заливался. Зануда был редкостный, любил учить жить. Ну и доучил на свою голову.

— Если ты такой правильный скромница, — говорю я ему однажды, — так что же ты, брюковка такая, не делаешь мне предложение, а нескромными делами со мной занимаешься? И чем нескромнее, тем с большим удовольствием это делаешь, между прочим. Вертлявая у тебя скромность какая-то, Гришенька!