Джон Стейнбек - Райские пастбища
Тележка угрожающе накренилась под тяжестью Марии. Девушка потихоньку взяла в руки вожжи.
– Поехали, дружок, — оказала она и пошевелила вожжами.
Линдо вздрогнул и оглянулся.
– Ты слышишь? Надо ехать. Мы должны кое-что купить в Монтерее.
Линдо покачал головой и согнул колено, словно делал реверанс.
– Послушай, Линдо! — повелительно воскликнула Мария. — Говорю тебе, надо ехать. Серьезно говорю. Я рассержусь!
Она сердито дернула вожжи. Голова Линдо поникла до самой земли, и он медленно поплелся со двора, словно собака, идущая по следу. Девять миль до Монтерея и девять миль обратно. Линдо знал это и приходил в отчаяние. Однако теперь, когда серьезность Марии и ее гнев улетучились, она устроилась поудобней и замурлыкала припев из танго, которое называлось «Лунный вальс».
Холмы сверкали росой. Вдыхая свежий, влажный воздух, Мария стала напевать громче, и даже Линдо почувствовал себя настолько юным, что из его дряхлых ноздрей послышалось какое-то фырканье. Перед ними, заливаясь неистовой песней, перелетал со столба на столб луговой жаворонок. А далеко впереди Мария увидела идущего пешком человека. Еще до того, как она с ним поравнялась, она угадала по шаркающей, неуклюжей, словно у обезьяны, походке, что это Аллен Хьюнекер, самый уродливый и самый робкий мужчина в их долине.
Аллен Хьюнекер обладал не только походкой обезьяны, но и обезьяньей наружностью. Когда какому-нибудь мальчугану хотелось оскорбить приятеля, он говорил ему, указывая на Аллена: «Вот идет твой брат». В этих словах заключался убийственный сарказм. Застенчивый Аллен был в таком ужасе от своей внешности, что попытался отрастить бакенбарды, которые скрыли бы его лицо, но грубая редкая щетина вырастала не там, где надо, и только подчеркивала его сходство с обезьяной. Его жена вышла за него замуж, потому что ей стукнуло тридцать семь лет и потому что Аллен был единственным из знакомых ей мужчин, который не сумел постоять за себя. Впоследствии выяснилось, что испытывать чувство ревности было так же необходимо для организма этой женщины, как отправление всех прочих жизненных функций. Поскольку в поведении Аллена не было ничего такого, что могло бы дать ей повод ревновать, она принялась фантазировать. Она рассказывала соседкам о его мужской лихости, вероломстве, тайных похождениях. Она рассказывала все эти истории до тех пор, пока сама не начала в них верить, но соседки, слушая о прегрешениях Аллена, только посмеивались у нее за спиной, ибо в Райских Пастбищах все знали, как робок и запуган этот маленький уродец.
Поравнявшись с Алленом Хьюнекером, престарелый Линдо споткнулся. Мария что было сил натянула вожжи, словно сдерживая взмыленного скакуна, несущегося во весь опор.
– Тише, Линдо! Успокойся, — закричала она.
Едва почуяв прикосновение вожжей, Линдо стал как вкопанный, сразу же приняв ту понурую, разбитую позу, которую всегда принимал, стоя на месте.
– Доброе утро, — вежливо поздоровалась Мария.
Аллен испуганно потеснился к краю дороги.
– Здрасьте, — ответил он и с деланным интересом стал рассматривать вершину холма.
– Я еду в Монтерей, — продолжала Мария. — Подвезти вас?
Аллен съежился и обратил свой взор на облака и ястребов, парящих в небе.
– Мне-то ведь только до автобусной остановки, — проговорил он хмуро.
– Ну и что же? Туда ведь тоже можно подъехать, верно?
Человечек в нерешительности поскреб бакенбарды, потом, скорее для того, чтобы покончить со всем этим, чем ради удовольствия прокатиться, вскарабкался на телегу рядом с толстенькой Марией. Девушка откатилась к краю, освобождая ему место, и слегка откинулась назад.
– Поехали, Линдо! — крикнула она. — Линдо, ты слышишь, что я сказала? Трогай, пока я не рассердилась.
По шее Линдо захлопали вожжи. Линдо уткнулся носом в землю и поплелся дальше.
Некоторое время они ехали молча, но вскоре Марии пришло в голову, что было бы очень учтиво завязать беседу.
– Отправляетесь в поездку, верно? — обратилась она к нему.
Аллеи выпучил глаза на дуб, стоявший у дороги, и не сказал ни слова.
– Я никогда не ездила поездом, — немного помолчав, призналась Мария. — Но моя сестра Роза ездила в поездах. Один раз она ездила в Сан-Франциско и один раз назад. Я слышала, как очень богатые люди говорили, что путешествовать хорошо. И моя сестра Роза то же самое говорит.
– Я-то сам только в Салинас еду, — заметил Аллен.
– О, ну там-то я, конечно, много раз бывала. У нас с Розой такие друзья в Салинасе! Наша мама оттуда родом. И папа часто ездил туда с дровами.
Аллен сделал отчаянную попытку побороть свою застенчивость.
– Никак не мог завести «форд», а то бы я на нем поехал.
– Так у вас есть машина? — Новость произвела впечатление.
– Да нет, просто старенький «фордик».
– Мы говорили… Мы с Розой говорили, что когда-нибудь, может быть, и у нас будет «форд». Вот тогда уж мы поездим повсюду! Я слыхала, как говорили очень богатые люди, что путешествовать очень приятно.
Словно завершая этот разговор, из-за холма показался потрепанный «фордик» и с грохотом двинулся им навстречу. Мария вцепилась в вожжи.
– Линдо, успокойся! — воскликнула она.
Линдо не обратил ни малейшего внимания ни на «форд», ни на Марию.
В машине были мистер и миссис Мэнро. Берт обернулся и, вытянув шею, посмотрел вслед телеге.
– О бог ты мой! Ты видела? — спросил он со смехом. — Видела этого старого греховодника с Марией Лопес?
Миссис Мэнро улыбнулась.
– Послушай-ка, — воскликнул Берт, — а славная вышла бы шутка, если бы мы сказали старушке Хьюнекер, что видели, как ее старикан катил вместе с Марией Лопес!
– И думать об этом не смей! — решительно возразила жена.
– Но шутка была бы славная. Ты ведь знаешь, какие вещи она про него рассказывает.
– Нет, нет, не надо, Берт!
А Мария все ахала, простодушно болтая со своим необщительным пассажиром.
– Вы никогда не захо́дите к нам попробовать наших энчилада. Таких энчилада больше нигде нет. Потому что, знаете, мы ведь учились у нашей мамы. Когда наша мама была жива, говорили, что до самого Сан-Хуана, даже до самого Гилроя нет никого, кто сумел бы так ровно и так тонко раскатать лепешки. Вы, верно, знаете, что для того, чтобы лепешка была вкусной и тонкой, ее надо раскатывать, все время раскатывать. А так долго, как наша мама, никто не катает, даже Роза. А сейчас я еду в Монтерей за мукой, она там дешевле.
Аллен Хьюнекер прижался к самому краю сиденья и с нетерпением ждал автобусной остановки.
Возвращалась Мария уже к вечеру.
– Скоро мы будем дома, — радостно сообщила она Линдо. — Смелей, дружок, теперь уже недалеко.
Мария сгорала от нетерпения. В порыве безумного мотовства она купила четыре леденцовые палочки, и это было еще не все. Она везла с собой подарок для Розы — пару широченных, вышитых маками шелковых подвязок. Она представляла себе, как Роза наденет подвязки и поднимет юбку — разумеется, чуть-чуть. Они поставят на пол зеркало и вдвоем будут смотреть на подвязки. Потом Роза встанет на цыпочки, и они расплачутся от счастья.
Во дворе Мария медленно выпрягла Линдо. Она знала, что чем больше оттягиваешь удовольствие, тем оно делается приятнее. Было тихо. Ни одной повозки, которая указывала бы на то, что в доме есть посетители. Мария повесила на место старую упряжь и вывела Линдо на пастбищe. Потом достала леденцы и подвязки и тихо вошла в дом.
Роза сидела за одним из столиков, молчаливая и сдержанная, мрачная, страдающая Роза. Глаза ее казались тусклыми и невидящими. Она сидела, положив перед собой на стол свои полные, сильные руки и стиснув кулаки. Когда в комнату вошла Мария, она не обернулась и ничем не показала, что видит ее. Мария замерла на месте и уставилась на сестру.
– Роза, — заговорила она робко, — я приехала, Роза.
Та медленно повернула к ней голову.
– Да, — сказала она. — Ты нездорова, Роза?
Взгляд потускневших глаз вновь обратился к столу.
– Нет.
– Я привезла тебе подарок, Роза. Посмотри-ка.
Она протянула ей ослепительные подвязки.
Медленно, очень медленно Роза перевела взгляд на роскошные красные маки, а потом взглянула в лицо Марии. Мария уже готова была издать восторженный вопль. Роза потупила глаза, и две крупные слезы покатились вниз по впадинкам у носа.
– Роза, ты видишь, что я тебе купила? Они тебе не понравились? Ты не хочешь примерить их, а, Роза?
– Ты моя маленькая славная сестренка.
– Роза, скажи мне, что случилось? Ты нездорова. Ну, ты ведь должна рассказать своей Марии. У нас кто-нибудь был?
– Был, — глухо ответила Роза. — Шериф был.
Мария так разволновалась, что затрещала без умолку. — Так, значит, шериф приходил? Ну, теперь наши дела пойдут отлично. Теперь уж мы будем богаты. А сколько энчилада, Роза? Скажи мне, сколько он заказал энчилада?
