Джон Стейнбек - Райские пастбища
А дела по-прежнему шли из рук вон плохо.
Как-то утром Роза с решительным видом обратилась к сестре:
– Запряги-ка старину Линдо, Мария. У нас совсем не осталось мякины. — Она вложила в руку Марии серебряную монетку. — Купи в Монтерее. Только немного, — добавила она. — Когда дела у нас пойдут хорошо, мы купим целую гору.
Мария с послушным видом поцеловала сестру и направилась к сараю.
– И, Мария… если у тебя останется какая-нибудь сдача, то по конфете нам обеим… по большой конфете.
Вернувшись днем, Мария застала сестру как-то странно присмиревшей. Ни криков, ни визга, ни требований рассказать о всех подробностях путешествия — словом, ничего такого, что сопутствовало обычно их встречам после разлуки. Роза сидела за столом, и лицо ее было хмурым и озабоченным.
Мария робко приблизилась к сестре.
– Я очень дешево купила мякину, — сказала она. — А это для тебя, Роза, конфета. Самая большая и всего за четыре цента.
Роза взяла протянутую ей длинную палочку леденца и, развернув с одного конца, сунула в рот. Она все еще была погружена в свои мысли. Нежно и лукаво улыбаясь, Мария присела рядышком, молчаливо моля сестру переложить на ее плечи часть своих забот. А Роза сидела неподвижная, словно скала, и сосала леденец. Внезапно она пристально взглянула в глаза Марии.
– Слушай, — проговорила она торжественно, — сегодня я отдалась посетителю.
От неожиданности Мария ойкнула.
– Не пойми меня превратно, — продолжала Роза. — Денег я не взяла. Но этот человек съел три порции энчилада… три!..
Взволнованная Мария заскулила тоненьким, детским голоском.
– Замолчи, — остановила ее Роза.
– А что, по-твоему, я должна была делать? Раз мы хотим добиться успеха, нам надо всячески поощрять посетителей. А этот заказал три порции, Мария, три порции энчилада! И за все уплатил! Что ты скажешь? А?
Мария шмыгнула носом и, несмотря на доводы сестры, попыталась найти опору в благочестии.
– Мне кажется. Роза… мне кажется, что наша мама была бы рада, и еще мне кажется, что тебе самой стало бы легче на душе, если бы ты испросила прощения у пречистой девы и у святой Розы.
Лицо Розы расплылось в широкой улыбке, и она заключила Марию в объятия.
– Именно это я и сделала. Как только он ушел. Он еще и через порог не переступил, а я уже сделала это.
Мария вырвалась из ее рук и, горько плача, убежала в спальню. Десять минут простояла она на коленях перед висевшей на стене маленькой статуэткой Мадонны. Потом встала и устремилась в объятия Розы.
– Роза, сестренка! — воскликнула она счастливым голосом. — Я думаю… мне кажется, я тоже стану поощрять посетителей.
Сестры Лопес стиснули друг друга в могучих объятиях и на радостях дружно разрыдались.
Этот день знаменовал собой поворотный пункт в предприятии сестер Лопес. Нельзя сказать, что дела их пришли в цветущее состояние, и все же они продавали столько «испанских блюд», что голодными теперь не были, а их широкие спины обтягивали обновки из набивных ситцев. Они по-прежнему были безукоризненно благочестивы. Стоило какой-нибудь из них согрешить, и она тут же устремлялась к крошечной фарфоровой Мадонне, для удобства помещенной теперь в прихожей, куда выходили обе спальни, и испрашивала у нее прощения. Накапливать грехи не разрешалось. В каждом новом прегрешении они каялись сразу же после того, как оно было совершено. На полу против Мадонны образовалось блестящее местечко: здесь преклоняли колени одетые в ночные сорочки сестры.
Они не жаловались на жизнь. Между ними не возникало ни тени соперничества, ибо хотя Роза была постарше и посмелее, с виду они походили друг на дружку почти как две капли воды. Мария была чуть потолще. Роза — чуть повыше, вот вам и вся разница.
В доме то и дело слышался хохот и радостный визг. Раскатывая на плоских камнях лепешки своими полными, сильными руками, сестры пели. Стоило кому-нибудь из посетителей сказать что-нибудь смешное, стоило, например, Тому Бремену, доедающему уже третий тамаль, изречь: «Слишком уж ты шикуешь, Роза. Смотри, если не поставишь точку, сядешь на мель», — и сестры целых полчаса просто задыхались от смеха. А потом весь день, похлопывая по лежащим на камне лепешкам, они вспоминали эту шутку и снова принимались хохотать. Да, сестры знали, как хранить смех, они умели беречь его и холить до тех пор, пока не будет выпита последняя его капля.
Не думайте, однако, что сестры злоупотребляли поощрениями — деньги они брали только за свою стряпню. Но когда кто-нибудь из посетителей съедал три порции и больше, их нежные сердца таяли, преисполнившись благодарности и человек этот становился кандидатом в поощряемые.
В один злосчастный вечер человек, который не в силах был справиться с тремя порциями энчилада, предложил Розе позорную плату. В это время в доме было еще несколько посетителей. Услышав это постыдное предложение, они прервали свой негромкий разговор. Шум смолк, наступила ужасная тишина. Мария закрыла лицо руками. Роза побледнела, потом запылала от ярости. Глаза ее сверкали, она дышала тяжело и взволнованно. Ее полные, сильные руки взметнулись, словно два орла, и опустились на бедра. Но когда она заговорила, в словах ее звучала какая-то странная сдержанность.
– Вы меня оскорбили, — проговорила она хрипло. — Вы, может быть, не знаете, что генерал Валлехо приходится нам очень близким родственником, почти что предком. В наших жилах течет благородная кровь. Что сказал бы генерал Валлехо, если бы узнал о том, что здесь только что было? Вы думаете, его рука не потянулась бы к мечу, если бы он услышал, как вы оскорбляете двух дам, которые доводятся ему такой близкой родней? Вы так думаете? Вы говорите нам: «Вы бесстыдные девки!» Нам, умеющим приготовлять самые вкусные и тонкие лепешки в Калифорнии!
Она задыхалась от усилия держать себя в руках.
– Да я ничего такого не думал, — захныкал обидчик. — Ей-богу, Роза, и в мыслях не держал.
Тогда гнев ее остыл. Одна из рук (на этот раз она была похожа на жаворонка) вспорхнула с бедра и почти печальным жестом указала на дверь.
– Уходи, — сказала она мягко. — Я не думаю, что ты сделал это нарочно, но обида еще жива.
А когда преступник скрылся за дверью, Роза проговорила: — Ну что, хочет кто-нибудь еще немного перца с фасолью? Такого перца с фасолью вам больше нигде не найти.
Но обычно сестры были довольны. Мария, нежная и чувствительная по натуре, посадила у дома еще несколько кустов герани, а вдоль забора — мальву. Съездив в Салинас, Роза и Мария купили друг другу в подарок ночные чепцы, которые смахивали на опрокинутые гнезда, сплетенные из голубых и розовых ленточек. Эти чепцы были вершиной их желаний. Стоя рядом, они посмотрели в зеркало, а потом, повернувшись друг к другу, улыбнулись, подумав с легкой печалью: «Сегодня великий день. Об этом времени мы всегда будем вспоминать, как о счастливой поре. Как жаль, что она не может длиться вечно!»
Предчувствуя, что их привольной жизни скоро придет конец, Мария каждый день ставила перед Мадонной большие букеты цветов.
Однако дурные предчувствия редко их посещали. Мария купила небольшой фонограф и пластинки: танго, вальсы. Занимаясь стряпней, сестры пускали машину и в такт музыке колотили по лепешкам.
В Райских Пастбищах, конечно, стали поговаривать, что сестры Лопес нехорошие женщины. Местные дамы холодно здоровались с ними при встрече. И откуда они только узнали, эти дамы? Мужья, конечно, ничего им не говорили, а они все-таки узнали; всегда они все знают!
Как-то в субботу на рассвете Мария вытащила старенькую упряжь, на которой недостающие ремни были заменены кусками веревки, и развесила ее на остове Линдо. «Смелее, дружок», — сказала она, застегивая подхвостник, а засовывая ему в рот мундштук, добавила: «Давай-ка губки, Линдо, милый». Потом она заставила его попятиться и встать между оглоблями ветхой тележки. Линдо нарочно споткнулся об оглобли, как он спотыкался уже тридцать лет. Когда Мария пристегнула постромки, он оглянулся и бросил на нее хмурый взгляд, полный философской печали. Вопрос о том, куда придется ехать, теперь уже не волновал старого Линдо. Он был так стар, что, выехав со двора, даже не думал о возвращении домой. Сейчас он раздвинул губы, показав длинные желтые зубы, и безнадежно усмехнулся.
– Нам недалеко, — успокоила его Мария. — А поедем потихонечку. Не надо бояться, Линдо.
Но Линдо боялся. Путешествие в Монтерей и обратно внушало ему отвращение.
Тележка угрожающе накренилась под тяжестью Марии. Девушка потихоньку взяла в руки вожжи.
– Поехали, дружок, — оказала она и пошевелила вожжами.
Линдо вздрогнул и оглянулся.
– Ты слышишь? Надо ехать. Мы должны кое-что купить в Монтерее.
Линдо покачал головой и согнул колено, словно делал реверанс.
– Послушай, Линдо! — повелительно воскликнула Мария. — Говорю тебе, надо ехать. Серьезно говорю. Я рассержусь!
