Маша Царева - Золушки для холостяков
– Он обратил на меня внимание, когда я с ним заговорила, – устало возразила я, – губы здесь вообще ни при чем.
Все кончилось, разумеется, тем, что с Генкой я в очередной раз поссорилась – да так, что он в сердцах швырнул в меня ворох пустых пакетиков из-под сухариков «Емеля», которые мы мрачно грызли в процессе вербальной грызни, а я в ответ обозвала его чучелом. После чего он ушел, хлопнув дверью, и я осталась совсем одна.
Это было невыносимо.
Я никогда не подозревала, что свет может сойтись клином на одном-единственном человеке. Неужели вот это чудовище, раздирающее меня на мелкие кусочки изнутри, толкающее в спину по направлению к холодильнику (у меня это с детства – чтобы забыться, надо хорошенько поесть), не дающее уснуть, даже когда организм с ног валится от усталости, красной болезненной точкой пульсирующее в сердце и разрастающееся, как раковая опухоль, – неужели все это и есть любовь?!
В поисках ответа на этот философский вопрос я обзванивала подруг.
Альбина рассудительно заявила, что любовь – это не разрушительная, а созидательная сила, так ей кажется. Я списала ее попытки прослыть умной на молодость.
– И что ты чувствуешь, когда любишь? Что конкретно? – допытывалась я.
– Настька, не знаю, – отмахивалась Альбина, которая и без меня уставала, как ломовая лошадь, на своих репетициях, – веришь ли, я влюблена впервые, в Гришу. И поскольку у нас все в порядке и он тоже меня любит, то я как-то об этом вообще не задумываюсь. Воспринимаю все как должное и просто ловлю кайф.
– Ясно, – отвечала я, а сама ненавидела Алю за то, что у нее, зеленой девчонки, все тип-топ, а я, выдержанная, как дорогой коньяк, опытная женщина, маюсь в ожидании телефонного звонка.
А Танька сказала мне, что любви нет, а самое чистое и светлое на свете чувство – это секс, желательно за деньги. Потому что это хотя бы искренне, в отличие от пресловутых страстей, которые раздирают на куски таких вот доверчивых дурочек, как я.
– Ага, а сама встречаешься со своим Димой, – почти обвинительным тоном говорила я, – еще месяц назад ты говорила, что вообще не посмотришь в сторону мужика, у которого нет хотя бы полмиллиона. А Дима водит тебя в «Ростикс», и ты вполне довольна.
– Это другое, – смутилась Татьяна, – не сравнивай.
– Хочешь сказать, что не влюблена?
– Может быть, и так. Но у нас-то все в порядке. Полное взаимопонимание, мы даже еще ни разу не поссорились. Если бы Димка на меня наорал и ушел, я даже не знаю, что бы я сделала… Наверное, просто забыла бы о нем.
– Почему у всех на свете все в порядке, и только я, я одна мучаюсь? – неизвестно зачем орала я на Таньку, которая вообще была ни при чем.
Как и любая депрессивная женщина, я ненавидела счастливых. Как от чумы, я шарахалась от парочек, которые держались за руки в общественных местах. Как они смеют целоваться на улице, ведь такое поведение наносит мне ощутимый моральный ущерб?! Я мечтала, что в один прекрасный день произойдет чудо, я стану президентом страны и тогда немедленно выпущу закон о смертной казни для тех, кто смеет целоваться в метро! Казнить таких голубков стоит на Красной площади методом публичного повешения. Все несчастные старые девы города будут собираться, чтобы насладиться этим зрелищем.
Вот что еще я резко возненавидела: свадебные кортежи, цветочные ларьки, ресторанные столики на двоих, ароматические свечи, автоматы, торгующие презервативами, парковые лавочки, песни в ритме вальса и сайты знакомств. И все потому, что я была отчаянно одинока, в то время как мужчина, по которому я сходила с ума, как ни в чем не бывало трудился в соседнем кабинете и ежедневно появлялся в редакционном кафе в сопровождении гадко ухмыляющейся ассистентки Аллочки.
И вот однажды я не выдержала.
Рано или поздно такое должно было произойти.
Потому что в глубине души я не из тех, кто годами копит обиду и грусть, плесневеет от собственной тоски и через сотню лет бывает найден в мумифицированном состоянии в собственной квартире.
Я подошла к ним. Прямо в буфете. Это была не обдуманная акция, а спонтанное решение.
Я пришла в буфет в неурочное время, чтобы подкрепиться булочкой, перед тем как ехать на презентацию сингла девичьей поп-группы (знакомые журналистки насвистели мне, что на фуршет можно не рассчитывать, поскольку продюсер девчонок отличается патологической жадностью).
И вот зашла я в кафе и сразу же увидела их – они сидели за угловым столиком, и – ужас! ужас!! ужас!! – он кормил ее с ложечки взбитыми сливками! Боря сидел ко мне спиной, а вот Аллочка, урожденная сука, сразу же меня увидела, хотя и пыталась сделать вид, что целиком и полностью увлечена нежностью своего спутника. Но я-то понимала, что томный изгиб ее близкого к совершенству тела и ее утробные похохатывания адресованы вовсе не Сыромятину, а мне. Юная стерва из кожи вон лезла, чтобы доказать старой замшелой Насте свое превосходство.
Лучше бы она этого не делала – может, все бы и обошлось. Я бы уныло купила булочку и поскорее бы свалила, пряча глаза. Но ее нарочитая разнузданность стала последней каплей.
Как ни в чем не бывало я купила свою булочку и кофе и направилась прямиком к столику, за которым миловалась сладкая парочка.
Взгляд Аллочки заметался, как раненый голубь в тесной комнате, и победная улыбка испарилась с ее перепачканной взбитыми сливками рожи.
– Привет, – улыбнулась я, останавливаясь возле них, – вы не против, если я к вам присоединюсь?
Сыромятин уставился на меня с удивлением – ведь все остальные столики были свободны. Но природная вежливость помешала ему отказать.
– Конечно. – Он положил ложку на стол, не желая продолжать при свидетелях процесс романтического подкармливания ассистентки.
Аллочкины глаза сверкнули недобрым блеском:
– Настя, конечно, присаживайся. Ой, а я почему-то думала, что ты на диете. – Она взглянула на мою булочку с некоторой укоризной.
– Да нет, и никогда не была, – рассмеялась я, – ты разве не слышала, что мужчин возбуждает хороший аппетит, а вовсе не упакованные в «Вондербра» кости.
Она подавилась сливками, а Сыромятин улыбнулся.
– Настя, ты по делу или просто так?
– Если то, что я соскучилась, является делом, тогда по делу, – я больше не обращала внимания на притихшую Аллу и смотрела только на Бориса, – и если желание сказать, что ты был не прав и что Гена мой лучший друг с детства, тоже является делом, тогда я по делу. А если нет – тогда просто так.
Сыромятин взглянул сначала на часы, потом на Аллочку:
– Кажется, вам пора, надо отправить факсы в консерваторию, – деловым голосом заявил он.
– Но я еще не доела, – жалобно вякнула Алла.
– Хочешь, возьми с собой мою булочку? – дружелюбно предложила я. – Тебе не помешает немножко прибавить в весе.
Не удостоив меня ответом, зато наградив весьма злобным взглядом, Алла резко отодвинула от себя вазочку со взбитыми сливками и поднялась из-за стола. Глядя, как она чеканит шаг своими острыми каблуками и как гордо распрямляет плечи, я даже немного ее пожалела. Она ведь думала, видимо, что Сыромятин проводит ее восторженным взглядом, да вот только Борис смотрел исключительно на меня.
– Ну вот, обидела бедную девочку, – укоризненно улыбнулся он, – а ей, между прочим, всего девятнадцать.
– Это значит, что она совершеннолетняя и несет полную ответственность за свое хамство, – равнодушно пожала плечами я.
– Я тоже скучал, – невпопад ответил Сыромятин, – ты уж меня прости… Я тоже позвонить собирался.
– Да что уж там, – вздохнула я, – на твоем месте я бы поступила точно так же, наверное. Ситуация недвусмысленная – из квартиры твоей женщины рано утром вываливается довольный мужик.
– О, а ты моя женщина? – оживился Боря.
Я набрала побольше воздуха и выпалила:
– Видимо, нет, раз ты спрашиваешь. Но собираюсь ею стать.
– Мне бы твой напор, Настя, – развеселился Сыромятин, – я бы давно уже был миллионером… Значит, попробуем еще раз?
– Выходит, так. Только надеюсь, что на этот раз ты пригласишь меня на ужин.
– Как скажешь. Что насчет паба «Молли Гвинс» на Пятницкой? Там очень вкусно кормят. Сегодня?
Я прекрасно знала, что настоящая женщина (такая, как, например, Вивьен Ли в роли Скарлетт) ни за что не ответила бы положительно на приглашение, от которого попахивало самодовольством и снисхождением. На чашах весов были ужин с самым желанным мужчиной на земле и моя разнесчастная женская гордость.
Я знала, какая из чаш перевесит.
«Не позволю ему так распоряжаться своим временем. Он пригласит меня еще раз. Если, конечно, он и в самом деле этого хочет», – подумала я, а мой предательский язык тем временем вышел из-под контроля мозгов и радостно ляпнул:
– Да!
Сама не знаю, как такое могло произойти.
Вроде бы мы четко договорились встретиться в «Молли Гвинс». Я выбрала платье, накрасила глаза и даже достала с антресолей коробку с любимыми замшевыми туфельками нежно-розового цвета, несмотря на то что стоили они почти пятьсот долларов, а на улице была грязная слякоть.
