Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста
Ох и хитрый Береславский! Знал, чем соблазнять. Видел же, как дама засматривается на выскакивающие из-за поворотов церквушки и резные деревянные кружева наличников на потемневших домиках.
— Хорошо. В Хохловку поеду. А там видно будет. — Отложив основное решение на потом, девушка сразу успокоилась.
— Умница! — возликовал Ефим Аркадьевич, не окончательно оставивший своих бессовестных планов относительно столь замечательной во всех отношениях девицы. Теперь у него появлялся еще один шанс.
Да и вообще Татьяна Смагина ему нравилась. Не только как обладательница достойной фигуры и неких индивидуальных прелестей, но и просто как человек. А в дальнюю дорогу всегда приятнее идти с хорошим человеком.
Хохловка оказалась огромным — на 42 гектара — природно-архитектурным заповедником: здесь было целое скопище старинных разномастных деревянных конструкций, от простых и утилитарных — изб, амбаров, лабазов — до суперкрасивых дворцов и храмов, от которых не отказались бы лучшие архитектурные музеи мира.
Начать с того, что расположена эта искусственная деревня (в смысле собранная из разных мест) на полуострове, с трех сторон окруженном водой, и на высоком взгорке к тому же. Вид открывался сверху восхитительный.
От дома к дому были проложены дорожки, тоже деревянные. Дорожки уходили и в довольно дремучий лес, в котором стояли уже не дома, а, например, маленькие лабазы размером с два десятка скворечников, но тем не менее с резными наличниками на единственной дверце. Лабазы эти стояли не на земле, а, чтобы упрятать содержимое от таежного зверя, — на высокой гладкой «ноге». По такому отполированному бревну никакая лиса или волк подняться не в состоянии, как бы вкусно из лабаза ни пахло.
Единственное, что напрягло Ефима Аркадьевича, так это торчащие тут и там прямо посреди густой травы довольно крупные ядовито-желтые дощечки, на которых здоровенными черными буквами было написано только одно слово: «Клещи».
Это проклятие всего российского востока — от Урала до Приморья — всегда пугало впечатлительного Береславского. Тем более что недавно он проводил кампанию по продвижению противоэнцефалитной вакцины и, изучая товар, был вынужден начитаться жутких историй. И теперь эти маленькие мерзкие твари мерещились ему повсюду, в известной степени мешая ощущению праздника духа.
Даже спокойная Татьяна Валериановна призналась Ефиму, что ей тоже чудятся клещи за шиворотом. Конечно, Береславский не удержался и предложил свои услуги на предмет детального и внимательного осмотра, на что г-жа Смагина в очередной раз презрительно фыркнула.
Впрочем, остальные, похоже, не обращали на клещей никакого внимания. Пробежники носились между многочисленными шедеврами деревянной старины и дружно щелкали фотоаппаратами. А не знавшие, как угодить гостям, хозяева уже подвезли для фотоаппаратов фотопленки, а для «фотографов» крепчайшую выпивку и вкуснейшую закуску. (Искреннее хлебосольство — вообще замечательная традиция всей российской провинции; люди там, не в укор Москве, в среднем приветливее и добрее. И уж точно менее суетливы.)
Ефим в жизни — ни до, ни после — не пил за рулем. А тут все же принял крошечную рюмочку. И оттого, что увиденное впечатлило. И оттого, что когда еще выпьешь рядышком с двумя старлеями из сопровождавшей их гаишной машины? Нет, такой момент Ефим упустить никак не мог.
В общем, Хохловка всем понравилась. А некоторым даже помогла принять судьбоносное решение. Имеется в виду девушка с гитарой.
Когда возвращались обратно, она просто сказала:
— Если не передумали, я еду с вами.
— Ты будешь у меня медсестрой! — возликовал Док. А Ефим сделал Смагиной хитрый знак: теперь, мол, поняла, кто из нас маньяк? Татьяна Валериановна засмеялась: ей после двух дней пути совсем не хотелось возвращаться в обыденную жизнь.
Глава 12
Москва, 22 июля
Из дневника Самурая (запись третья)
Я сидел в замызганной кафешке на Ярославском вокзале.
Точнее, стоял около высокого одноногого стола. Ел «коржик молочный», как было указано на этикетке поверх тончайшей пленки, гигиенично закрывавшей пищевой продукт. У меня, кстати — или некстати? — возникла мысль насчет чистоты рук, заворачивавших этот самый коржик в эту самую пленку.
В тайге, когда ножом разделывал сохатого, а потом им же отрезал лакомые куски, чтобы тут же, наткнув на палку, пожарить на костре, мыслей о чистоте рук почему-то не возникало. А здесь вот — пожалуйста.
Да еще муха летала вокруг моего пакета с кефиром. И пыталась сесть на открытое горлышко.
Я ее уже дважды ловил и отпускал. Но насекомое не унималось.
Все это отвлекало меня от важных мыслей: где взять полтора миллиона американских долларов?
Первая идея была — попросить денег у пациентов Шамана.
Не прошло.
Во-первых, Шаман никогда не берет денег за лечение.
Во-вторых, если бы я не убоялся сделать это, не спросив его разрешения, пациенты вроде моего вчерашнего красномордого визави скорее расстанутся с жизнью, чем с деньгами…
Нет, это был не выход.
Я думал об этом сутки напролет, даже во сне. И ничего путного не придумал.
А тут еще эта муха…
Я поймал ее в третий раз. Она тихо жужжала в моем кулаке.
Я отпустил муху, и это чудовище вновь направилось к моему кефиру!
Убивать ее мне не хотелось, равно как и делиться с ней пищей. Поэтому я быстро, в три глотка, допил кефир, засунул в рот остатки коржика молочного и подался к выходу из забегаловки.
А тут меня уже ждали.
Два бомжеватого вида азиата сидели на корточках около дорожного ограждения и делали вид, что я их не интересую.
Когда я прошел вперед, они поднялись и пошли за мной.
Конечно, мне не представляло труда почти мгновенно исчезнуть. Но тогда я бы не узнал, чем вызван их интерес.
И я пошел к путям, к вагонам, где ошивались деклассированные элементы. По дороге было много закоулков, в которых злодеи вполне могли меня поймать. Ну и пусть ловят.
А недооценил я китайцев! Или уйгуров?
Они выросли передо мной вполне неожиданно.
— Деньги нужны, — честно сказал первый, постарше и повыше. Впрочем, тот, что помладше и помоложе, все равно был старше и выше меня.
Второй ничего не сказал, а просто схватил мой амулет, по случаю жары выглядывавший из ворота рубашки.
Вернее, попытался схватить. Не дотянулся на полсантиметра. И повторил попытку. С тем же результатом.
За то время, что он протягивал ко мне свою грязную пятерню, я успел бы не только отпрянуть, но и при желании сломать ему каждый палец отдельно.
Пусть скажет спасибо, что Шаман воспитал меня гуманистом. Да и пальцы у него грязные.
— Эй, ты… — не поняв в чем дело, обиженно протянул младший. Голос у него был густой и хрипатый.
— Деньги давай, — гнул свое старший, но, похоже, уже не так уверенно, как вначале. А для увеличения уверенности он достал нож. Лезвие сантиметров в восемь длиной не отбило у меня охоты повыделываться: он махал ножом, как косой, но острие всякий раз проскакивало в пяти миллиметрах от моего живота.
Младший смотрел как завороженный и ничего не предпринимал. Поэтому когда я забрал нож у старшего, то мелкому ничего не сделал.
— Кто вас послал? — спросил я большого. Он тупо смотрел на свой собственный нож в моей руке.
Пришлось вопрос повторить.
— Никто, — ответил чувак. И закрыл рот. Но язык я успел ему надрезать.
Он взвыл, схватился за рот рукой, однако в бега не ударился — то ли не желая получить нож в спину, то ли опасаясь за младшего.
— Кто вас послал? — спросил я теперь мелкого.
— У тебя телефон, — испуганно загудел он. — И деньги из кармана торчат.
— Но это же мой телефон, — укорил я обоих. — И мои деньги.
Братья — а они точно были братья — испуганно молчали.
Похоже, они говорят правду. Это не засада, а просто мое очередное разгильдяйство. Ефим как-то напомнил, что по этому поводу сказано в священных книгах. Если ты оставил кошелек на столе и его украли, то виноваты оба. Один — за то, что украл. Другой — за то, что ввел в искушение.
— Ладно, валите отсюда, — сказал я неудачливым налетчикам. И, чтоб не пугать, сложил нож. (Черт, вляпался в его кровь. Может, она со СПИДом?)
— Ну хоть сколько-то дай, — опять густо заныл младший. — Мы ж с тобой одной крови, — некстати вспомнил он киплинговского Маугли.
— Ага, — укорил я его. — Вот вы мне и собирались ее пустить.
Младший не стал отпираться. Поэтому я дал им тридцать рублей. И еще потому, что мне было неудобно за надрезанный язык старшего. Если б я знал, что это просто вокзальные гопники, я бы не стал этого делать.
Расставшись с новыми знакомыми (и выкинув складень в ливневую канализацию), я зашагал к Садовому кольцу.
