Иосиф Гольман - Игры для мужчин среднего возраста
— Не нравится мне это, ребята, — снова попытался я поднять волнующую тему. С остальными парнями связи уже не было давно, мы с ними расстались на том, что никто никого ждать не будет и встретимся вечером в Перми.
— Что тебе не нравится, Док?
— Буквы нерусские.
— Ты что, против культурного самоопределения наций?
— Дорога не нравится, — гнул свое я. — Она еще уже стала.
— Вижу, что уже, — хоть здесь согласился Береславский, который к этому времени, видимо, расставшись со всем излишне съеденным, заметно повеселел. — Но я же тебе сказал: Береславский на маршруте не разворачивается.
А чтоб убедить меня, рассказал удивительно дурацкую историю про то, как он с дочкой-подростком добирался от авторынка на Рязанке до своей дачи на Щелковском шоссе. По прямой — километров 20. По кратчайшей дороге — 30–35.
Но он же никогда не разворачивается! Да еще с дочкой решили — дочка, видать, в папу — не смотреть в карту и не спрашивать дорогу. Ах да! Еще не проезжать по одному и тому же месту дважды. Из средств навигации — только бортовой компас.
— Нам повезло, что ни разу не попали в тупик, — с чувством досказал свою историю Ефим Аркадьевич. — В итоге мы уложились в двести километров!
Высшее по степени дебильности достижение! Нашел чем гордиться! Если он на тридцати километрах сделал крюка в семь раз больше, то когда же мы в Пермь приедем? Мой атлас не показывал и половины тех мест, что мы проезжали. Может, потому, что арабская транскрипция в нем предусмотрена не была.
Я ожидал найти соратника в Татьяне Валериановне, но, к огромному своему удивлению, вдруг понял, что она в нашем споре явно на его стороне. И история с ездой по компасу ей тоже, похоже, понравилась. Вот же странный народ бабы! Любят они ущербных, в том числе — и на голову.
Однако надо было что-то делать.
Дорога уже вообще потеряла асфальт, замененный вначале брусчаткой, а потом и просто наезженной колеей. Слава богу, в последнее время здесь не было дождей, и грунт был твердым.
А вскоре мы встретили еще один указатель «Пермь». Он был рукописным и выполненным из картона. И еще: он был последним.
Потому что здесь же кончалось и само шоссе. Точнее, упиралось в широченную темную реку, даже на взгляд — быструю и глубокую, причем никакого подобия моста в зоне досягаемости моего зрения не наблюдалось. Атлас сообщил нам, что это — река Вятка, а мостов и в самом деле здесь пока не построили.
— Ну что, вперед? — злорадно спросил я. — Мы же никогда не разворачиваемся!
Береславский сосредоточенно молчал, задумавшись так, что разве мозги не жужжали. Г-жа Смагина смотрела на него с жалостью, плавно перетекавшей в любовь. Не зря они спят в одной кровати!
— Зачем разворачиваться? — наконец непонятно у кого спросил он. — Поворачивать! Налево и направо — не запрещено.
Спорить было сложно: и налево, и направо вела такая же грунтовая дорога, как и та, по которой мы приехали. И налево, и направо не наблюдалось никаких признаков цивилизации.
А между тем вечерело.
— Ну, так куда? — поторопил я мыслителя, снова отключившегося от реальности.
— Дай атлас, — вместо ответа сказал он.
Я дал ему атлас.
Береславский внимательно исследовал страницу и, естественно, не нашел там ничего, чего бы ранее не увидел я. Придется-таки ему разворачиваться. И всем нам — доехать до Перми в лучшем случае к утру. А ему провести ночь за рулем. Чтоб в следующий раз не выпендривался.
— Решение принято, — наконец сказал он.
— Какое же? — поинтересовался я.
— Мы применим метод экспертных оценок, — сообщил он, решительно выходя из машины.
Экспертом оказалась бабка, которую он увидел раньше, чем мы с Татьяной. И — о ужас! — она вела рядом с собой козу! Я даже испугался, что это та же самая бабка. И та же самая коза.
Но материализм восторжествовал: та бабка и та коза остались километров на четыреста-пятьсот юго-западнее.
Бабулька оказалась толковой и все нам объяснила. Паром через Вятку от этой дороги больше не ходит.
Вообще не ходит. Никогда.
Если бы мы поехали влево, то ждали бы парома неделю — здесь роль парома исполняла самоходная баржа, и она уехала чиниться на завод. А вот если поедем направо, то ждать придется всего лишь до утра, потому что последний сегодняшний паром отойдет через пять минут.
Ефим поблагодарил разумную женщину и, прыгнув в машину, дал газу.
Все, похоже, складывалось печально.
Единственное, что меня радовало, так это то, что Береславский не предложил подвезти бабку.
— Как мы втроем здесь спать будем? — грустно размышлял я.
— Не боись, Док, — успокоил меня Ефим Аркадьевич. — Паром задержится.
— С чего ты взял?
— Паромы всегда задерживаются, — многозначительно «объяснил» он.
Самое обидное, что Смагина — на первый взгляд вовсе неглупая дама — смотрела на Береславского чуть ли не с восхищением!
В это сложно поверить, но паром задержался.
Когда мы прилетели к переправе (река здесь текла между двумя высокими и довольно крутыми берегами), посадка даже еще не началась — длинная вереница легковушек и грузовиков ждала, пока снизу двумя «КамАЗами» вытаскивали застрявший «Урал»-лесовоз — он перегораживал дорогу.
Еще и за нами успели встать с десяток машин. Последней, когда уже пошла посадка, подкатила маленькая голубая «Хонда».
Машинки тут были совсем другие, чем в Москве или даже в Казани: кроме этой «Хонды», я не увидел ни одной иномарки, но насчитал шесть вездеходов «УАЗов» и «козликов», и «буханок».
Зато люди оказались приветливыми: все нам объяснили. В том числе, что дороги с твердым покрытием после переправы не будет двадцать с лишним километров.
А потом будет, хотя точно никто не знал: все интересы собравшихся были сосредоточены по эту сторону реки.
А вот на пароме, когда шоферы выключили свои движки и бухтел только дизель баржи, я все Ефиму простил. Все и сразу.
Машины стояли рядком, и, хотя сидеть в них никто не запрещал, народ весь выполз на палубу. И боже, как же здесь было хорошо!
Шумела за бортом быстрая вода, тащила на стрежне мелкие ветки и щепки, показывая силу и скорость течения. Пели птицы, а воздух был таким вкусным, что для его описания моих литературных способностей явно недостаточно.
Добавьте к этому ровный, спокойный закат и ясное небо с подкрашенными заходящим солнцем облачками — ну что еще надо человеку для его тихого счастья?..
На том берегу первыми выезжать должны были те, кто заезжал последним. Но паромы устроены так, что они сначала задраны гораздо выше пристани, а потом, по мере загрузки, постепенно опускаются. Так что маленькую «Хонду» сначала на палубу на руках опускали, а здесь на пристань — опять же руками — поднимали.
И — круто-круто в гору, по рыхлому песочку. Мы проехали влегкую, а двух «Москвичей», «жигулька» и единственную в стае иномарку довольно долго тащили на буксирах «УАЗы».
Дальше было еще километров с триста, все — в обратном порядке: сначала никакой дороги, потом плохая дорога, потом — нормальная и, наконец, отличная, только совсем безлюдная. Даже деревень нет, лишь огромные, не добавлявшие радости плакаты: «Водитель! Не останавливайся на ночь в незнакомых местах!»
Мы и не останавливались. Ефим несся как оглашенный; близ поселка с несерьезным названием Игра мы вышли на дорогу, шедшую от Ижевска, на которую попали бы, если б не свернули у Казани.
Самое смешное, что ребят мы здорово обогнали, несмотря на задержку с паромом: и ехали в среднем быстро, и трасса эта оказалась более чем на сто километров короче «ижевской».
В итоге Ефим Аркадьевич, и так не страдавший излишней скромностью, совсем зазнался.
Впрочем, теперь он в моих руках. Наверняка завтра ему опять не хватит первого завтрака, а весь имодиум хранится в моем саквояже…
Глава 11
Пермь, 18 июля
Девушка, энцефалит и деревянное зодчество
Ночевали пробежники в поселке Усть-Качка, довольно далеко от города, в шикарном санатории прямо на берегу широкой и раздольной Камы.
Народ слегка умотался и в массе своей сразу залег в койку. Кроме, разумеется, самых заядлых «футболистов», тоже сразу залегших в койку, но с несколько иными целями.
Диспозиция же в номере Береславского была прежней: если смотреть со стороны ног, то слева — Татьяна Валериановна, справа — Ефим Аркадьевич. В середине уже привычно возлежала гитара.
Разница была лишь в том, что сон Ефима Аркадьевича нынче проистекал без галстука и очков.
Утро, как и положено, встречало рассветом. Но не всех, а только Дока и механика Сашу, которые — даже не в силу инструкций, а в силу въевшихся привычек — не могли спать спокойно, не проверив свое хозяйство. Док сходил в аптеку докупить бинтов и пластырей — моторизованный народ отчего-то стал стирать ноги. А Саша прошел на стоянку и по очереди полежал под всеми пятью машинами. На завтрак и тот и другой подошли вполне умиротворенные.
