Масахико Симада - Красивые души
– Ну и ладно. Зачем нужно что-то соображать?
С того вечера, как Каору отведал приготовленной Ёсино еды, уроки вокала по молчаливому согласию стали заканчиваться сексом. Ни у кого из них не возникало желания назвать эти занятия любовью. Сигэру, наверное, тоже проводил время с Ёсино, когда он «переставал соображать что к чему», стараясь забыть будни главы компании, постоянно требовавшие от него точных расчетов и смелых решений.
– Твой папа любит играть роль слуги.
– А вы его госпожа?
– Между прочим, я пела партию Царицы Ночи в «Волшебной флейте».
В постели Ёсино рассказывала Каору, что просит делать ее Сигэру. Наверное, ему хотелось играть в игры, которых он не мог себе позволить с супругой. Хозяин дома Токива никогда не скажет жене: «Пожалуйста, прости меня», – как бы его ни вынуждали. Хотя на самом деле эти слова он должен был говорить именно жене, а не Ёсино, разыгрывавшей роль госпожи.
– За пределами этой комнаты твой папа не подчиняется ничьим приказаниям. Он говорит: «Я склоняю голову только перед императором». Он живет в постоянном напряжении, ему не прощают ошибок, от него требуют правильных решений, и именно поэтому, придя сюда, он ошибается, сколько душе угодно, становится нерешительным, корит себя. На работе он постоянно кричит на подчиненных, наверное, потому ему так нравится быть никчемным, ни за что не отвечающим слугой. Ты можешь понять, что он чувствует?
Хотя для Каору это была совершенно незнакомая сторона Сигэру, ему казалось, он прекрасно понимает его. Только одного Каору не мог уяснить: почему Сигэру склоняет голову перед императором? Ему хотелось понять, какая причина заставляет Сигэру испытывать к императору уважение и симпатию. Что это? Форма вежливости, которую положено проявлять любому состоятельному японцу? Или в уважении и симпатии к императору выражается долг защищать Японию? Если это действительно так, то Каору пока не замечал в себе такого чувства долга.
– Зачем ты выдаешь мне секреты отца?
– И правда, зачем? Как увижу твою мордашку, сразу все рассказать хочется. – Ёсино крепко прижала голову Каору к своей груди.
Задыхаясь в ее ложбинке, Каору спросил:
– Ты хочешь, чтобы я презирал своего отца?
– А разве ты не стремишься превзойти отца или предать его?
– Пытаешься столкнуть отца с сыном?
– Вовсе нет. Я полюбила и папочку и сыночка. Папа хотел быть слугой, а кем хочет быть сын? Какие у тебя замыслы?
– Да нет у меня никаких замыслов. Я дурак, который живет одним моментом.
– А есть у этого дурака любимый человек, такой, ради которого он способен на все?
На секунду Каору посерьезнел, Ёсино это заметила и набросилась на него:
– О, да ты в лице изменился. Честный мальчик. – Она протянула руку к отвердевшему члену Каору и сильно сжала его.
– Кто это тебя так заводит?
– Секрет.
Ёсино сжала член Каору еще сильнее и впилась в него ногтями:
– Ну-ка, признавайся, кто?
– Ёсино, мне больно. Я сдаюсь.
– Забудь про эту девку. Он мой.
Ёсино Хосокава вертела как хотела чувствительным членом Каору. Она играла в Даму с камелиями, обучая Каору и вокалу, и сексуальным радостям. Отдаваясь любовным забавам с Ёсино, Каору не только мстил Сигэру, но и пытался заглушить тоску своего тела от невозможности встречи с Фудзико. Когда Каору удовлетворял свои плотские желания, его начинали мучить жестокие угрызения совести, но физическая неудовлетворенность, в общем-то, проходила. Именно она рождала фантазии о Фудзико, которой не было рядом. Однако после забав с Ёсино плотный туман фантазий рассеивался, и за ним оставалась белая пустота, в которой разрастались муки совести. В этой пустоте Каору нужно было построить новые отношения с Фудзико, а она была так далеко от него.
3.2
Фудзико возвращается в Японию.
Самой первой об этом узнала Андзю. Фудзико написала ей письмо, в котором просила ничего не сообщать Каору Он ведь приезжал без всякого предупреждения к ней в Бостон, вот и она тоже хочет сделать ему сюрприз.
Что было между ними, что они пообещали друг другу? Этого Андзю пока не знала. Она хотела встретиться с Фудзико до того, как та увидится с Каору. Андзю нужно было разузнать, какие у Фудзико виды на него.
Через два дня после возвращения Фудзико на родину Андзю пригласила ее на ланч во французский ресторан, где часто бывала. После долгого отсутствия Фудзико выглядела слегка похудевшей, в глазах читались уверенность и достоинство. С первого взгляда становилось ясно, что, в отличие от Андзю, научившейся в японском женском университете только учтивому соблюдению устоев, Фудзико побывала в совершенно другом мире. Андзю умела выражать себя исключительно на уровне эмоций. А Фудзико, напротив, подавляла в себе эмоции, она признавала логику и волю. Когда-то она хотела стать ветеринаром, но, завершив стажировку, сформулировала для себя четкие планы на будущее. Фудзико собиралась работать в ООН. Используя полученные знания и навыки, она хотела противостоять «макиавеллизму» Америки и прочих великих держав.
На родину Фудзико вернулась, чтобы пройти стажировку в Региональном отделе Японии и Южной Кореи Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев. До окончания университета оставалось несколько месяцев, но она уже набрала необходимые баллы и собиралась как можно скорее поучаствовать в экзаменах на вакантное место в ООН. Если она успешно пройдет конкурс и тем временем освободится вакансия, после окончания университета определится и ее место работы. Она выбрала путь гораздо сложнее, чем карьера чиновника в японском учреждении.
Андзю больше всего интересовал взгляд Фудзико на вопросы любви и брака. Думать о свадьбе пока рановато: и та и другая слишком молоды для этого, но, чтобы судить об идеальных любви и браке, нужно все же обладать реальным опытом. Случай с Амико приоткрыл Андзю подлинную суть семейных отношений родителей и пошатнул определенность ее представлений о браке и любви. Не переставая думать о проблемах дома Токива, Андзю решила обсудить волновавшую ее тему с Фудзико.
– Я не хочу жить, как обычная замужняя женщина.
– Когда я смотрю на мать, меня не покидает мысль, – соглашаясь с лаконичным ответом Фудзико, сказала Андзю, – что в обычном браке самое большое счастье в начале, а потом только и делаешь, что становишься все несчастнее. Мой отец тратит огромные деньги на любовниц, а мать раньше была по рукам и ногам связана домом и детьми, а теперь в одиночестве выращивает орхидеи. Можно подумать, что вся ее семейная жизнь сводилась лишь к тому, чтобы родить Токива наследника.
– Всегда смотришь на мать, правда? – подтвердила Фудзико. – Думаю, я не повторю путь моей матери. Мне бы хотелось найти свою работу, а не только быть помощницей мужа. Но тогда, наверное, я не смогу выйти замуж, как все, и жить обычной семейной жизнью. Мама всегда ездила с отцом, куда бы его ни направляли, но сможет ли ездить со мной тот, кто станет моим мужем? Впрочем, наверное, именно за такого человека я и выйду замуж.
– А за кого бы ты вышла?
– Ну… – Отвечая на вопрос Андзю, Фудзико призадумалась и продолжила с улыбкой: – За музыканта или за поэта. Ведь артисты и художники свободны ездить куда хотят.
Ее ответ звучал четко, будто был известен с самого начала. Андзю попробовала представить подходящего для Фудзико музыканта или поэта, и вдруг ее осенило. Уж не Каору ли та имела в виду?
– А в Бостоне ты никого подходящего не встретила? – Андзю попробовала коснуться отношений Фудзико с мужчинами в Америке.
– Ко мне приезжал Каору.
Это мы и так знаем. Вопрос в том, любила ли Фудзико еще кого-то помимо него.
– Да и парни из Гарварда тебе, наверное, проходу не давали.
Фудзико только улыбнулась:
– Нам всем приходилось много заниматься, не до того было.
– Но дружила ты, наверное, со многими? – Андзю попробовала зайти с другой стороны.
– Бойфренда у меня не было, но друзья-мужчины были. Дружила я и с геями. Вот только возлюбленного себе не нашла. А чем сейчас занимается Каору?
– Беспокоишься о нем?
Впервые за весь разговор Фудзико смутилась. Андзю деликатно не заметила ее смущения, но про себя решила устроить их встречу на свой лад.
– Мы два раза встречались в Америке, но в неудобное время и совсем недолго. Мы пообещали друг другу в следующий раз побыть вместе подольше, но Каору вернулся в Японию. Сказал, что бабушка умирает. Жаль. Он подбадривал меня, как сейчас помню его слова: «Теперь женщины определяют лицо эпохи, надеюсь, и у тебя получится».
– После возвращения сюда Каору много времени проводил с бабушкой.
– Он ведь заботливый, да?
– Думаю, он тоже хочет встретиться с тобой. Какой сюрприз мы ему приготовим?
– Может, нагрянуть к нему в университет?
– Интересно, удивится ли он? Наверное, меньше, чем ты.
Фудзико недоуменно посмотрела на Андзю, стараясь разгадать, что та имеет в виду. Андзю сказала, словно бы сама себе.
