Зое Вальдес - Детка
Второй ее отъезд я пережила еще тяжелее, чем первый. Конечно, если Реглита вела себя хорошо и не получала замечаний, она могла приезжать домой на выходной, но остальные дни я проводила в состоянии полнейшего отупения, переливая свои опостылевшие мысли из пустого в порожнее. В конце концов я придумала гениальный способ занять время, свободное от работы, разумеется. Я стала собирать материал, нитки, старые туфли, копила, продавая то одно, то другое, чтобы осуществить свою мечту. Великую мечту. Сделать то, чего сама я в свое время не получила: отметить пятнадцатилетие моей дочери.
Разумеется, в первую очередь я поделилась своими планами с Мечунгой и Пучунгой. Они тоже загорелись этой идеей, словно речь шла об их собственном ребенке, и начали лихорадочно перетряхивать закрома со старыми платьями, туфлями, отрезами ткани, приобретенными еще в пору службы продавщицами «Шика». Они листали пыльные телефонные книжки, выискивая имена давних приятелей – администраторов роскошных– ресторанов, которые могли помочь разрешить проблему с пивом, пирожными, прохладительными напитками и кучу прочих проблем. Припомнили, что как-то провели неделю в Гуанабо с начальником отдела снабжения культурного комплекса и пляжей в Санта-Фе. Я тоже его знавала – в те времена, когда обслуживала пляжные кабинки в Наутико.
– «Испанское казино» – как изысканно! А не погулять ли нам в «Испанском казино»?! – воскликнули мы все трое разом.
Закрыв глаза, я представила, как Реглита, в длинном платье из голубого тюля, танцует вальс в большом зале с полом из розового мрамора – и чуть не умерла от сердечной судороги. Да, но кто же будет ее партнером? Обычно девочки, которым исполняется пятнадцать, танцуют вальс со своими папами. Теперь надо было во что бы то ни стало раздобыть недостающего родителя!
– Я знаю учителя танцев, который работает на таких торжествах. Знаменитость! И, надо же какое совпадение, зовут его Кукито! Учителя зовут Кукито! Берет он недорого, не разоришься, но зато ставит танцы точь-в-точь как в «Свече девственницы», а это, скажу тебе, лучший фильм с Кармен Севильей. Я его сорок пять раз смотрела, голуба моя, в «Хигуэ», со стереофоническим звуком, и еще столько же могу посмотреть, потому что, знаешь, дали б мне возможность попутешествовать, я бы съездила в Испанию, правда, говорят они там немного странно, все шепелявят, но зато чего там только нет: сидр, маслины, колбаски, нуга, омлеты шириной в два метра… Да, насчет учителя Кукито – у него бывают свои причуды, любит слишком часто переодеваться, но на то он и профессионал, сама понимаешь… Эй, голуба, что ты на меня вылупилась как удавленница? Отцом может быть хоть Иво, ему страх как нравятся все эти сантименты! – казалось, Мечунга бредит. – Надо будет отщелкать пленку. Представляешь, Кука, сколько у тебя будет фотографий, такое ведь раз в жизни бывает… Вот что – я беру на себя все фотографии, это и будет мой подарок!
Я уже и не знала, как благодарить подружек за поддержку моей идеи и за то, с каким пылом они взялись воплощать ее в жизнь. Они были правы: лучше Иво никого не найти. Идеальный вариант. Не без тревоги я подумала: что сказал бы Уан, узнай он, что у него есть красавица дочь, которая готовится отметить свое пятнадцатилетие по высшему классу. Потом представила, что подумают все остальные. И только о самом главном подумать забыла – что скажет на все на это виновница торжества.
– Никогда! Что еще за буржуазность! Не хочу никаких праздников, никакого твоего мещанства. Тебе нравится – ты и валяйся в этом дерьме. А я буду в школе. И нечего так убиваться, мамочка. Придумали тоже – «Свеча девственницы»! У тети Мечу, видать, климакс начался. А как быть, если я уже не девственница?
Я как складывала новые полотенца, которые годами копила Детке в приданое, так и застыла. Взгляды наши встретились. У меня вмиг слезы навернулись на глаза. Всеми силами души я хотела, чтобы она, когда будет выходить замуж, выглядела настоящей барышней, раз уж у меня это не получилось, раз уж я упустила свою возможность. Я заперлась в ванной и разрыдалась, как Джоан Кроуфорд в «Мольбе матери». Реглита несколько раз прошла мимо, потом остановилась за дверью.
– Ладно, не такая уж я дурочка, принимаю медрон, так что ничего не случится.
Ужинали в молчании. Мне хотелось спросить, как это произошло, кто этот молодой человек, любят ли они друг друга?… Но я не решилась. В свое время я тоже не могла ни на кого рассчитывать, не могла никому ничего объяснить. Но у меня-то никого не было, а у нее была я. Мне хотелось отыскать на ее лице признаки влюбленности, приметы того, что она счастлива или, может быть, страдает. Но ничего подобного. Реглита как обычно жадно уминала пищу – в такой манере они всегда едят в этих школах, торопясь, опасаясь, что не успеют попросить добавки, страшась умереть со стыда, если хоть на минутку опоздают в класс пли на поле. Я так никогда и не узнала, как это случилось. Не знаю, как это случилось, прости, не умею сказать… Но самое печальное – она не была влюблена. Все произошло потому, что не могло не произойти. Я даже представила себе звездную ночь, сырую землю на грядке табака, оглушительный стрекот цикад, слабые огни светлячков и голос диктора программы «Ночное радио». Я представила его хорошим парнем, Который любит ее и однажды придет ко мне просить ее руки. Боже, но ведь ей всего четырнадцать!
Праздник отметили так, как этого хотели все, за исключением самой именинницы – в «Испанском казино», с танцами, как из «Свечи Девственницы». Реглита была просто загляденье: в платье из голубого тюля, в белых туфельках от «Примор» (право приобрести такие туфли предоставлялось девочкам, которым исполнялось пятнадцать, покупали их по карточке в специальном обувном магазине, и стоили они дорого, поэтому я смогла перекупить право на их приобретение у других девочек, родители которых не располагали достаточными средствами). Итак, у моей дочки было четыре пары туфель от «Примор», макси-юбка с вырезом сбоку, нейлоновые чулки и еще десяток нарядов, а помимо этого – три детские куклы. Гримировали Реглиту в «Коу Йам», гримировка тоже была регламентированной, так что сначала требовалось предъявить карточку и удостоверение личности. Девочка выглядела просто красавицей, но впрок ей это не пошло. В девять, станцевав с Иво «Вальс за миллион», она уснула прямо за столом. А вот ее приятели повеселились на славу. В общем, праздник получился замечательный, просто чудо. Одних гостей было триста пятьдесят два человека. Я угрохала все деньги до последнего сентаво, но не зря. Я чувствовала такое удовлетворение, будто пятнадцать лет исполняется мне самой. Да, такие вещи надо делать по-настоящему, иначе вообще не стоит браться. Вспомнить только, как праздновали пятнадцатилетие одной соученицы Реглиты с улицы Лампарилья: во время вальса «Голубой Дунай» пол провалился, и все пятнадцать нар вместе с тортом и дароносицей приземлились на первом этаже. Здание было признано негодным для проживания, но мать девочки во что бы то ни стало хотела отметить такое торжественное событие, а снять зал у нее не хватило денег. Как водится, на праздничный вечер народу собралось больше, чем ожидалось, и старый дом не выдержал топота танцующих. Перепугались все насмерть, были тяжелораненые, а одна беременная девица повисла, зацепившись за перекрытие. Просто чудо, что она не родила в воздухе. Понаехали пожарные – зрелище было не для слабонервных. Такое запомнится надолго не только имениннице.
На третий день после праздника Мария Регла ушла из дома очень рано и вернулась уже под вечер в сопровождении подружки. Лицо у нее было бледное, под глазами круги, а на сгибе руки начал разрастаться синяк. Тут-то я и поняла причину ее сонливости. Реглита была беременна. Значит, сегодня ее выскоблили.
– Ах, мама, мамочка! – Почти без чувств она повисла у меня на шее и плакала до тех пор, пока я не усадила ее рядом с собой и не позволила уткнуться лицом в мои колени. Я чувствовала себя последним говном (и куда подевалось мое воспитание?). Почему она не поговорила со мной, почему так упорно отдалялась, отстранялась от меня? Ведь так было с самого детства – она все дальше и дальше уходила от меня. Кого же, как не себя, винить в том, что ее не удалось удержать.
Мария Регла пошла учиться на журналистку. Я никогда не интересовалась результатами ее экзаменов, ее неудачами, хотя знаю, что они были. Заниматься журналистикой здесь – примерно то же самое, как Фаусту подписать договор с Мефистофелем, впрочем, под какой только ересью не подпишешься при тридцати восьми градусах в тени. А девочка моя была языкастая, несговорчивая, ну и понятно, ее пытались заткнуть: то обещали назначить ведущей культурной телепрограммы, то – ведущей «звездного эфира» на НТВ (то есть никто тебя не видит, как называют в народе новости по национальному телевидению).
