Эмилия Прыткина - Темная сторона Солнца
Он пересчитал их три раза, видимо, для того, чтобы вдоволь насладиться хрустом халявных денег и почувствовать себя господином жизни, после чего стал пересчитывать в четвертый раз, раскладывая на три кучки.
– Это – на оплату обучения. Это – тебе на продукты, а это – мне, – сказал он, сгребая со стола самую большую кучку. – Надо новые покрышки купить.
– Мы еще соседям задолжали, – робко вымолвила мать.
– Ну вот и отдай из своих денег. Мне покрышки нужны. Или ты хочешь, чтобы я продал машину и сидел дома сложа руки?
Ха-ха, можно подумать, что он что-то делает! Сидит днями и ночами в гараже и возится со своей развалюшкой. Я не знаю, занимается ли он извозом, но за последние месяцы папаша не дал матери ни копейки.
Закончив с деньгами, он приступил к посылке.
– Опять всякие тряпки! Разбирайте сами, тут все подписано.
«Тряпки!» – обрадовалась я.
Как ни унизительно просить деньги у дяди Карена, но еще унизительнее ходить в институт в одном и том же свитере. На этот раз он прислал теплый свитер маме, две пары брюк Гору и отцу, два свитера мне – белый и красный, черную бархатную юбку, новые сапожки на невысоких каблучках и норковую шубу. Увидев сапожки и шубу, я чуть не упала в обморок. Полушубок! Мой! Из самой настоящей норки! На долю секунды я совсем забыла о своей ненависти к той, чей отец прислал все эти вещи.
– Тут еще что-то есть. – Пошарив рукой по днищу, мать извлекла пакетик с серьгами и цепочкой.
Золотые серьги с красными камнями и цепочка с кулоном. Аккурат под красный свитер.
К посылке прилагалось письмо. Карен писал, что у них все хорошо. У Лилит пошаливает сердце, но врачи говорят, что ничего серьезного. Он работает, скучает по родственникам и надеется, что в скором времени непременно навестит их. Арев учится в институте на журналистку. Письмо было длинным, но, услышав ее имя, я взяла свои подарки и пошла в спальню.
Я разложила вещи на кровати и стала рассматривать. Интересно, кто помогал Карену выбирать подарки для меня? Арев или Лилит? Наверняка Лилит. Моей сестре нет дела до меня, впрочем, мне до нее тоже.
Я распаковала свитер и обнаружила спрятанные в рукаве купюры. Три стодолларовые бумажки – целое состояние! Средняя зарплата учителя за полгода. Первая мысль была отдать деньги матери, но потом я подумала и решила, что раз деньги спрятали в моем свитере, значит, они предназначаются мне и только мне. Я стала обыскивать другие вещи, но больше ничего не нашла. Надела юбку, красный свитер, вдела в уши серьги, повесила на шею кулон и примерила сапожки. Обувь оказалась немного мала, но не настолько, чтобы в ней невозможно было ходить. Когда я вышла из комнаты, отец окинул меня презрительным взглядом:
– Это что, сейчас мода такая ходить как проститутка? Сотри помаду немедленно! Не позорь честное имя нашей семьи!
– Хорошо, папа.
На выходе меня догнала мама и сунула в руку несколько драм.
– У меня еще остались деньги со вчерашнего дня. За меня заплатили в маршрутке туда и обратно, – покраснев, ответила я.
Мне стыдно брать у нее копейки, когда в моем кармане лежали триста долларов.
Накинув шубу, я отправилась в соседний дом, на первом этаже которого располагался обменный пункт. Разменяла сто долларов, пошла на остановку, гордо распрямив плечи, и села в первую свободную маршрутку.
В киоске возле института я купила пачку самых дорогих сигарет и двинулась в туалет. По дороге я представляла себе изумленные лица подруг, которые, увидев мою шубку и сапожки, тут же умрут от зависти. В туалете на подоконнике сидела пятикурсница Седа. Моей троицы пока не было.
– Диану с Кристиной не видела? – спросила я.
– Видела, они пошли в кафе. Кажется, у Дианы очередная трагедия. У тебя очень красивая шубка.
– Дядя из Москвы прислал. Можно я покурю с тобой?
– Конечно, что ты спрашиваешь, – Седа подвинулась, уступая мне место на подоконнике. – Я как раз хотела с тобой поговорить.
Я села рядом и чиркнула зажигалкой.
Седа была одна из немногих девушек, которым симпатизировали все, начиная от преподавателей и заканчивая студентами-первокурсниками. Высокая, я бы даже сказала, слишком высокая для армянки, она казалась женщиной давно минувшей эпохи. В те времена благородные мужчины бились на дуэлях, отстаивая честь своих возлюбленных, и целовали своим избранницам руки. Родители Седы умудрились передать ей благородную голубую кровь, не разбавив ее кумачево-красным пролетарским коктейлем. Ее благородство проявлялось во всем – в сдержанных и плавных движениях, идеально прямой осанке, аристократических чертах лица, манере разговаривать.
Когда она шла по коридору в иссиня-черном приталенном пальто и сапожках на шпильках, многие парни выворачивали шею, глядя ей вслед и восхищенно здороваясь: «Здравствуй, Седа-джан». Каждый из них мечтал взять ее под руку и пройтись по тенистым аллеям, но Седа была неприступна. Она не спешила замуж.
– Я хотела с тобой поговорить, – повторила Седа.
– О чем?
– Скажи мне, Лусо, что ты нашла в этих девушках?
– В каких?
– Ты знаешь, о ком я говорю. В Диане, Кристине и Ашхен. Чем они тебя привлекают?
– Я не знаю, просто мы дружим.
Что я могла ей ответить? Сказать, что мне нравится хоть иногда прикасаться к жизни, которая мне никогда не светит? Что мне нравится ходить в кафе и наблюдать за тем, как они сорят деньгами, болтают о дорогих вещах и богатых женихах? Что мне, простой девушке из бедной семьи, нравится…
– Я бы на твоем месте держалась от них подальше. – Голос Седы звучал по-матерински строго.
– Почему?
– Потому что это не дружба. Я понимаю, Лусо, тебе хочется общаться с ними, потому что так ты забываешь о мире, в котором живешь, а им необходимо твое присутствие, потому что таким образом они тешат свою гордыню, упиваются превосходством над теми, чьи родители не настолько богаты и успешны, как их. Ты нужна этим пустоголовым дурочкам исключительно для того, чтобы лишний раз доказать им, что они – хозяева жизни. Разве это дружба, Лусо?
– Ты не права. Они доверяют мне свои тайны.
– Какие тайны? Весь институт знает, что Диана поливает грязью своего мужа, Кристина меняет ухажеров как перчатки, а Ашхен мечтает поскорее выскочить замуж. Разве ж это тайны, Лусо?
– Все равно ты не права. Спасибо за компанию, мне пора. – Я соскочила с подоконника и направилась к выходу.
– Лусо!
– Что?
– Если захочешь поговорить со мной, не стесняйся. Ты хорошая девушка, хотя и пытаешься казаться плохой.
– Я такая, какая есть. До встречи, Седа. Пока!
Время до занятий еще было. Я направилась в кафе. Слова Седы задели меня за живое. В чем заключалась наша дружба? В обмене сигаретами? В пустых разговорах, которые не доставляли мне абсолютно никакого удовольствия? Может быть, в моем желании иметь сестру? А может, в том человеке, чей образ рисовало мое воображение, когда Диана манерно фыркала: «Опять мой жалкий студентишка отличился»? Можно ли назвать дружбой то, что объединяло нас? Скорее нет, чем да. Впрочем, сейчас это неважно. Лучше уж дружба с ними, чем с какой-нибудь пустоголовой дурочкой, чьи мысли вертятся исключительно вокруг количества трусов, которые она принесет в дом мужа в качестве приданого.
В кафе за дальним столиком о чем-то ворковали Диана и Кристина.
– Привет, – улыбнулась я и демонстративно уткнулась носом в ворот шубки. – Б-р-р-р, холодно.
– У нас трагедия, – грустно вздохнула Кристина.
– Какая? – Я села на стул, но шубку не сняла.
Они должны были ее заметить. Должны, черт подери!
– Диана выгнала мужа.
– Как выгнала?
– Очень просто. Собрала его шмотки в чемодан и выставила за дверь.
– Не в чемодан, а в пакеты, – всхлипнула Диана. – И не я, а мой отец. Ты еще погоди, он вечером к твоему придет разбираться.
– А к моему-то зачем? – пожала плечами Кристина.
– А кто говорил, что он хороший парень? Умный, талантливый?
– Он талантливый художник.
– И кому его талант нужен, если он денег не приносит? Папа пять раз предлагал ему место управляющего в новом цехе. Знаешь, что он ответил? «Извините, папа, но я художник, а не кондитер».
– Я его понимаю.
– И где он теперь? – поинтересовалась я.
– В общежитии у друга, – размазывая слезы по щекам, ответила Диана. – Ничего, поживет месяц, поймет, что лучше сидеть в тепле и достатке, чем ерундой заниматься.
– М-да. Пойду-ка я, пожалуй, на занятия, – вздохнула я.
– Погоди, оставь нам сигарет немного, – Кристина протянула руку к пачке и как обычно, не спрашивая разрешения, вытащила из нее десяток.
– Пока, девочки.
Конечно же я не пошла на занятия. Я завернула за угол и побежала по серой каше из снега и грязи к театрально-художественному институту. Я мчалась что есть сил. Совершенно забыв, что на мне новые сапожки и юбка. В этот момент я думала только об одном – он свободен! Мой любимый наконец-то свободен!
