Мари-Од Мюрай - Oh, Boy!
– Нет, нет! Пожалуйста, не надо!
Барт вскочил. Это кричала Эме. Сосед сверху опять демонстрировал, что среда у него плохой день. Должно быть, он узнал про ребенка. Он будет бить ее, метить в живот, Барт был в этом уверен. Он выбежал из спальни. Над головой у него словно носился табун лошадей. Она уворачивалась, бегая от него вокруг стола. Слышался грохот, звон бьющегося стекла. Он швырял в нее всем, что попадалось под руку на накрытом столе.
– Так больше невозможно, – пробормотал Барт.
Он уже не мог прятаться за баррикадой своего циничного и эгоистического юмора. Как будто тарелки и стаканы летели и в него тоже. Чужая беда вламывалась ему в сердце сквозь брешь, пробитую детьми Морлеван. Вот-вот он схватит ее за волосы, повалит, будет бить ногами, убьет ребенка…
– Нет! Нет! Помогите!
Никогда еще она так не кричала. Обычно стыд заставлял ее сдерживаться.
– Барт! Барт!
Уж не почудилось ли ему? Нет, Эме звала именно его. Он кинулся к ящику с инструментами – новехонькому набору, которым он ни разу не пользовался. Схватил огромную отвертку и взбежал по лестнице. Сначала он звонил. Упорно, но безрезультатно. Потом попробовал высадить дверь плечом. Жеманными у Барта были только манеры, а так это был крепкий парень в хорошей спортивной форме. Используя лестничные перила как упор, он ударил в дверь обеими ногами. Потерпев неудачу, хотел было отжать отверткой язычок замка, но услышал, что его отпирают изнутри.
В дверях стоял он. Барт никогда до сих пор не видел его вблизи. Мужчина лет сорока с намечающимся брюшком. Воплощенная заурядность, если бы не дико выкаченные, налитые кровью глаза. Лицо его, обычно красное, как у большинства холериков, сейчас было темно-багровым.
– Осторожно, Барт! – крикнула Эме из комнаты. – У него нож!
Мужчина обернулся на ее голос.
– А, так это твой любовник? – взревел он.
И двинулся к ней, так что Барту стало видно, что у него в руке. Огромный кухонный нож, может быть, даже мясницкий тесак. Барт поспешил войти, воспользовавшись тем, что хозяин колебался в выборе между двумя мишенями. Но тот мигом обернулся и нацелился на Барта своим тесаком.
– Сначала тебя, – сказал он. – А потом и ей вспорю брюхо.
Он сразу же решил, что перед ним любовник жены, и это еще подогрело его параноидальное бешенство. Барт схватил стул и загородился им как щитом. Мужчина пытался ударить его ножом. Раз. Другой. Бартельми отражал удары, но это была лишь оборона, из которой он не знал, как выйти. Эме, уже раненая, прижималась к стене, прикрывая руками живот. Ее муж схватил другой стул и швырнул его в импровизированный щит Барта. Молодой человек от неожиданности выронил стул и остался без прикрытия. Мужчина свирепо расхохотался. У Барта, совсем не умевшего драться, оставалось только одно оружие: отвертка. Он метнул ее в лицо противнику со всей яростью, которую испытывал в тот момент. Мужчина пошатнулся. Барт, развивая успех, с незаурядным присутствием духа схватил со стола супницу и размахнулся, чтобы швырнуть ее в голову тому, кто столько раз проделывал то же самое с Эме. Мужчина как-то странно сгорбился и взялся за грудь. Глаза у него совсем вылезли из орбит, словно его душили. Супница угодила ему прямо в лицо, и он рухнул.
– Oh, boy! – воскликнул Барт, оперевшись на последний уцелевший стул.
Мужчина лежал неподвижно посреди усеянного обломками поля битвы. Из рассеченного лба текла кровь и смешивалась с еще не остывшим супом. Барт неуверенно приблизился к нему, ногой отшвырнул подальше выпавший из руки противника нож. Потом, преодолевая отвращение, присел на корточки. Мужчина не шевелился, глаза и рот у него были открыты.
– Он оглушен, – пробормотал Барт, убеждая в этом самого себя.
Двумя пальцами он приподнял за манжет тяжелую руку и отпустил: рука безжизненно упала.
– Вызовите скорую помощь, – велел он Эме.
Молодая женщина с опаской отошла от стены, обеими руками держась за живот. Стараясь не смотреть на поверженного мужа, опираясь на мебель и пошатываясь, она пошла к телефону. Барт намеренно удалил ее. Не уделяя больше внимания телу, он взял со стола две тарелки с супом и, не зная, последовала ли Эме его совету насчет «Теместы», на всякий случай вымыл обе.
Когда скорая помощь прибыла, врач констатировал смерть.
– Я швырнул ему в лицо супницу, – поспешил признаться Барт.
Он знал, что сердце у мужчины отказало еще до этого. Врач только проворчал:
– Покойнику это вряд ли бы помогло.
Потом он осмотрел Эме, которой Барт велел до прибытия скорой помощи лежать на боку, поджав ноги.
– Она беременна, – сказал Барт, не зная, следует ли это говорить в настоящем времени или уже в прошедшем.
Врач покачал головой с не слишком обнадеживающим видом:
– В больницу надо.
Двое санитаров помогли Эме встать и, поддерживая ее с двух сторон, повели в машину скорой помощи. Уходя, врач оглянулся на поле битвы, потом посмотрел на чудного парня, который, видимо, поиграл тут в Рэмбо.
– Следовало бы сообщить об этом в полицию, – сказал он, указывая на труп.
– Без проблем, – заверил Барт в прежней своей беззаботной манере, не слишком подходящей к ситуации.
У Бартельми взяли показания. Они полностью совпадали с тем, что рассказала полицейским в больнице Эме. Врач подписал свидетельство о смерти и разрешение на захоронение, и представитель бельевой фирмы покинул этот мир, оставив после себя больше бюстгальтеров, чем сожалений.
Позже Барт вернулся в квартиру соседки, чтобы привести все в порядок. Он выкинул сломанные стулья, убрал осколки супницы и битое стекло. Об один осколок даже порезался. «Фу, гадость», – разозлился Барт, увидев кровь.
Он пошел в ванную, открыл аптечку и, доставая пластырь, зацепил упаковку какого-то лекарства. Она упала в раковину. Это была «Теместа», которую он когда-то вручил Эме. У Барта мороз прошел по коже. Он открыл упаковку и с удивлением обнаружил, что все таблетки были на месте.
– Эме, Эме, – с облегчением выдохнул он.
Смерть ослабляла хватку. Чуть-чуть. Симеон чувствовал себя лучше. В этот день он смог немного посидеть, опираясь на подушки, и выпить полбутылочки витаминного концентрата. В окно заглядывало мартовское солнце. Барт принес ему цветы, целую охапку рисунков Венеции и дневник с последними оценками Морганы. Сплошные десятки и только одна девятка. Барт сообщил учительнице, что у девочки умерла мать, и та отменила ноль за фортификацию.
– Так что твоя сестра по-прежнему обгоняет Лексану, – сказал Барт. – Какое облегчение для семьи!
Барт болтал без умолку. Про то, что Эме не потеряла ребенка. Про японца, который оказался вьетнамцем и торговал дешевыми шмотками вместе со своими семнадцатью родичами. Симеон слушал, немного опьяненный, и не мог наслушаться. Иногда он терял нить разговора и откидывался на подушки с почти блаженным стоном.
– Может, им удалось подобрать правильное лечение? – робко предположил Барт.
Он никогда не говорил с Симеоном о его болезни. Слишком боялся выдать, как мало у него надежды. Да и смотреть на Симеона он едва мог заставить себя. Ему вспоминались слова Лео: «Как из концлагеря». Так оно и было. Безволосый череп; шея, как у ощипанного цыпленка; желтая кожа, обтягивающая кости; плечи, как у маленького старичка. И среди этого разрушения – глаза, которые становились все огромнее, глаза, в которых разум не хотел умирать.
– Мне надо будет поднажать с учебой, – сказал Симеон. – Завтра и начну.
Завтра. Не сегодня. Это хрупкое сегодня, когда им почти хорошо. В нескончаемых коридорах болезней то тут то там попадается окно. На одно из таких окон и облокотились братья, радуясь передышке и кусочку неба.
– Тук-тук, извините, если помешала! – сказала, входя в палату, медсестра.
Ее профессиональная веселость заставила обоих братьев поморщиться.
– Я за тобой, Симеон, пора на пункцию.
– Ох нет, – бессильно простонал мальчик.
– Но ведь ты же знаешь, назначено на сегодня, на 15:00, – напомнила медсестра. – Обычная процедура, ничего особенного.
– Сразу видно, что вы по другую сторону иглы! – крикнул Бартельми.
– Не психуй, Барт, – прошептал Симеон, вдруг почувствовав, что никаких сил у него больше нет.
Старшего брата тут осенило:
– Я пойду с тобой.
– Мне очень жаль, – сказала Эвелина, – но это невозможно.
– Возможно-возможно. Сейчас попрошу Жоффре. Хочешь, Симеон?
Перед Бартом, цепляясь за него взглядом, лежал уже не четырнадцатилетний подросток, а просто ребенок, который не в силах больше мучиться. Симеону не было необходимости отвечать. Барт отправился на поиски Жоффре и скоро отловил его в одном из коридоров.
– Жоффре, будь лапочкой…
Барт взялся за ворот его халата.
– Ну что еще? – рассердился молодой врач.
