Дженди Нельсон - Я подарю тебе солнце

– А я украл из школы телескоп.

Без фонарика проще. Слова падают в темноту, как яблоки с дерева.

– Шельмец, соседский конь, со мной разговаривает.

Я знаю, что он улыбнулся, а потом перестал.

– От нас ушел папа.

Я делаю паузу.

– Я бы хотел, чтобы мой ушел.

– Нет, не говори так. – Его голос серьезен. – Это так погано. Мама теперь все время сидит на этом дурацком сайте, «Утраченная связь», и пишет ему письма, которых он никогда не прочтет. Это просто душераздирающе… – Повисает тишина. – А, я теперь? Я решаю в голове задачи по математике – постоянно. Даже когда в бейсбол играю.

– И сейчас?

– И сейчас.

– Как я рисую.

– Да, наверное.

– Я боюсь, что я отстойный, – продолжаю я.

Он смеется:

– Я тоже.

– Я в смысле совсем отстойный.

– И я тоже, – настойчиво повторяет Брайен.

Секунду мы молчим. Внизу гремит океан.

Я закрываю глаза и вдыхаю поглубже.

– Я ни разу не целовался.

– Ни разу? Вообще ни с кем?

Это что-нибудь значит?

– Ни с кем.

Этот момент тянется, и тянется, и тянется…

А потом обрывается.

– А ко мне приставал кое-кто из маминых друзей.

Ого. Я снова свечу ему фонариком в лицо. Брайен хлопает глазами, смущается. Я смотрю на его кадык, он сглатывает – раз, другой.

– Сильно? И сильно старше? – спрашиваю я вместо того, что мне хочется, ведь я не понял пол. Это был друг?

– Старше не очень сильно. Атак довольно сильно. Но один раз. Ничего такого. – Он забирает у меня фонарик и возвращается к телескопу, заканчивая этот разговор. У меня целый гуглплекс вопросов на тему сильно, но я их оставляю при себе.

Я жду в холодном воздухе, где только что было его тело.

– Так, – объявляет Брайен через какое-то время, – все готово.

Я подхожу к телескопу и смотрю в окуляр, и все звезды рушатся мне на голову. Это словно космический душ. Я хватаю ртом воздух.

– Я знал, что ты офигеешь.

– Блин. Бедный Ван Гог, – говорю я, – «Звездную ночь» можно было нарисовать куда круче.

– Я так и знал! – восклицает Брайен. – Если бы я был художником, мне бы крышу сорвало.

Мне надо за что-нибудь зацепиться, не считая его. Я хватаюсь рукой за ножку телескопа. Никто раньше не показывал мне ничего с таким энтузиазмом, даже мама. К тому же он сейчас как бы назвал меня художником.

(АВТОПОРТРЕТ: Бросаю в воздух пригоршни воздуха.)

Брайен подходит ко мне сзади.

– Так, а теперь следующее. Ты вообще с ума сойдешь. – Он наклоняется ко мне через плечо, опускает какой-то рычажок, звезды еще больше приближаются, и он прав, я схожу с ума, но на этот раз не из-за них. – Видишь Близнецов? – спрашивает Брайен. – Они в правом верхнем квадранте.

Я вообще ничего не вижу, потому что закрыл глаза. Все, что я хочу знать о космосе, сосредоточено сейчас на этой самой крыше. Я стараюсь придумать, как отреагировать, чтобы его рука осталась на этом рычаге, а он – рядом со мной, так близко, что я чувствую его дыхание на шее. Если я скажу «да», он, вероятно, сделает шаг назад. А если «нет», может, еще немного покрутит, и мы постоим так на минуточку дольше.

– Не уверен, – говорю я хриплым нетвердым голосом. И я угадал.

– Так, ладно. – И он делает что-то такое, что ко мне приближаются не только звезды, но и он сам.

У меня останавливается сердце.

Моя спина так близко к его груди, что, если я сдвинусь на пару сантиметров назад, я упаду на него, и если бы мы были в кино, хотя я такого ни разу не видел, не думайте, он бы меня обнял, я точно знаю, а я бы развернулся, и мы бы растаяли вместе, как воск в огне. Я вижу это в голове. Но не двигаюсь.

– Ну что? – Брайен скорее выдыхает, чем говорит, и тут я понимаю, что он чувствует то же самое. Я задумываюсь об этих двоих на небе, которые повинны в кораблекрушениях, в возгораниях, вот так вот просто, без предупреждения. «Это просто невероятно, – сказал о них Брайен. – Но такое действительно происходит, причем постоянно».

Происходит.

И с нами.

– Мне надо идти, – беспомощно говорю я.

Что заставляет человека говорить совсем не то, что хочет сказать каждая клеточка его тела?

– Ладно, – отвечает он.

Когда на следующий день мы с Брайеном выходим из леса, на большом камне возле тропинки сидят девчонки-осы: Кортни Баррет, Клементина Коэн, Лулу Мендес и какая-то Хезер. Завидев нас, Кортни подскакивает с насеста, приземляется, кладет руки на бедра, превратившись в заграждение на дороге в виде человека в розовом бикини, оборвав тем самым мою диатрибу о гениальности рыбы-капли, самого недооцененно-бессмысленного животного на свете, которое навек пропало в тени трехпалого ленивца. Это было ответом на сенсационные новости Брайена о магнитном мальчике из Хорватии. Пишут, что друзья и родственники бросают в него монеты, и они прилипают. Как и сковородки. Брайен даже объяснил, по каким причинам это действительно возможно, на своем заумном языке, но я ничего не понял.

– Привет, – говорит Кортни. Она на год старше остальных ос, со следующей осени будет уже старшеклассницей, то есть она ровесница Брайену. Ее улыбка состоит из алых губ, сверкающих белых зубов и угрозы. Антенна у нее на голове направлена прямо на него. – Ого! – восклицает она, – Кто бы мог подумать, что ты прячешь под этой дурацкой шляпой такие глаза! – Лифчик ее бикини, две розовые полоски и веревочка, практически ничего не прикрывает. Кортни оттягивает веревочку, демонстрируя тайную полоску белой кожи на шее. И дергает ее, как гитарную струну.

Я смотрю на то, как Брайен на это смотрит. Потом смотрю, как она смотрит на Брайена, и понимаю, что Кортни замечает, что футболка на его широкой груди лежит волной, замечает его сильные спортивные руки, крутую щелочку между зубов, прищур, веснушки и понимает, что в ее осиной голове не хватает слова, чтобы описать цвет его глаз.

– Я обижен за свою счастливую шляпу, – отвечает он ровно и хладнокровно, пронзая мои барабанные перепонки. Видно, как на поверхность выходит еще один Брайен. И я не сомневаюсь, что он мне совершенно не понравится.

До меня доходит, что и Джуд так делает: меняется в зависимости от того, с кем общается. Они как жабы, которые меняют цвет кожи. А почему я всегда просто я?

Кортни демонстративно надувает губы.

– Я не хотела обидеть. – Она отпускает веревочку бикини и щелкает двумя пальцами по полям его шляпы. У нее такие же фиолетовые ногти, как и у Джуд. – А почему она счастливая? – спрашивает Кортни, склонив голову, отчего наклоняется и весь мир, и все в нем начинает стекаться к ней. Я не сомневаюсь, что это она научила мою сестру флиртовать. Кстати, а где она? Как так вышло, что она не участвует в этой засаде?

– Счастливая, – отвечает он, – потому что, когда я в ней, происходят хорошие вещи. – Возможно, Брайен наносекунду смотрит на меня, когда это говорит, но многое возможно, и в то же время крайне невероятно, например, мир во всем мире, снежная буря летом, голубые одуванчики, как и то, что случилось вчера ночью на крыше. Я все это выдумал? Каждый раз, когда я это вспоминаю, то есть примерно каждые десять секунд на протяжении всего дня, я внутри падаю в обморок.

Клементина, которая позирует на камне, почти как модель, которую я видел в ШИКе – ее тело представляет собой три треугольника, – тоже начинает говорить на том же осином диалекте, что и Кортни:

– Кузен Фрая из Лос-Анджелеса рассказал, что тот даже расстроился, что ты не попал в него камнем, потому что, когда ты попадешь в высшую лигу, он мог бы показывать шрам за деньги. – Она рассказывает все это фиолетовым ногтям на своей руке. Боже мой. Насколько Топор и его бионическая рука покорили Фрая с Йети, что они признались в своем поражении осам.

– Я рад это слышать, – отвечает Брайен. – Не перестанет вести себя, как свинья, я его изуродую.

По девчонкам прокатывается волна восхищения. Буэ. Буэ. Буэ. До меня вдруг доходит нечто тревожное и даже более стрёмное, чем то, что Джуд присоединилась к культу фиолетовых ногтей. Этот Брайен крутой. Инопланетяне подготовили его так, чтобы он не просто сошел тут за своего, а чтобы превзошел любого. От него, наверное, в его пансионе все без ума. Да он качок и всеобщий любимчик! И как я этого сразу не заметил? Меня, наверное, ослепили бесконечные заумные разглагольствования про шаровые звездные скопления, которые кружат по орбите вокруг галактических ядер, такие речи, как я вижу, в нынешней компании придерживаются. Он разве не в курсе, что всеобщие любимцы обмазаны тормозной жидкостью? Не в курсе, что всеобщие любимцы не бывают революционерами?

Я хочу схватить его за руку и утащить обратно в лес, сказав этим осам: «Извините, но я первый его нашел». Но потом я вспоминаю, что это неправда. Он нашел меня. Выследил, как бенгальский тигр. Я бы хотел, чтобы Брайен выбрал этот свой образ и придерживался его.

Клементина все еще разговаривает со своими ногтями.