Сэм Хайес - В осколках тумана
— О господи! Обещаю, что никому не расскажу.
На самом деле мне нравится его вид. Немного нелепо, но нормально, а мне по душе все нормальное. С наслаждением вдыхаю запах свеженарезанной зелени, аромат подрумянивающегося мяса, смотрю на огонь в камине.
Дэвид устраивает экскурсию по дому. Главное, ничто не напоминает мне о маме.
— У тебя прекрасный дом, — говорю я, когда мы возвращаемся на кухню.
Судя по всему, здание старинное, но внутри отремонтировано на современный лад. Я как-то не представляла Дэвида в таком месте. Это семейное гнездышко — правда, без семьи, — и я задумываюсь, пусть ненадолго и виновато, как было бы здорово, если бы по комнатам бегали Алекс и Флора. Смех и топот эхом отражались бы от облицованных плиткой стен и изогнутых арок в коридорах. Повсюду бы валялись игрушки. От этих мыслей нарастает смутное дурное предчувствие, и все же приятное возбуждение пересиливает: в моей жизни что-то происходит, и, возможно, что-то хорошее. Мне горько и сладостно от ощущения, что скоро предстоит принять важное решение. Мне кажется, будто мы с Дэвидом знакомы целую вечность.
— А я думала, ты из тех парней, что предпочитают жить в городской квартире. — Я облокачиваюсь на стол, наблюдая за ним. — Ты слышал что-нибудь о маме? Есть новости?
— Потерпи, Джулия. Она находится там всего несколько часов. — Дэвид улыбается, подает мне стакан минеральной воды, и от его улыбки мне кажется, будто он обнял меня и притянул к себе. Такой краткий и бесконечный миг. Между нами есть связь, нечто общее. Не зря я в него влюбилась.
— Ты прав. Глупо с моей стороны. Просто я беспокоюсь.
Заправляю за ухо выбившуюся прядь. Дэвид ловит мой жест, и у меня внутри все натягивается от его взгляда.
— Понимаю, — говорит он, и я вижу, что это правда.
— Я бы не хотела поздно возвращаться домой, — внезапно заявляю я, признавая тем самым, что размышляла на эту тему. Дети переночуют у Надин, мама в целости и сохранности находится в «Лонсе», и впереди полной луной маячит долгий вечер. Опускаю голову, изучая пол, точно смущенная четырнадцатилетка. — Из-за Бренны и Грэдина. Не хочу оставлять их ночевать одних. (Господи, что я несу?) Вот я себя и выдала, да? — тихо бормочу я.
Дэвид заразительно смеется. Похоже, ему нравится, как я настойчиво рою себе яму, беда в том, что мне и самой это нравится.
— Скоро им подыщут нового опекуна, — продолжаю я, надеясь, что он не увидит, что я пытаюсь заглянуть в будущее. В наше общее будущее. Ладно, пора выкарабкиваться из ямы. — Похоже, в клинике маме действительно будет хорошо. Не знаю, за какие ниточки ты тянул, чтобы устроить ее туда, но я очень тебе благодарна. — Беру оливку из миски на столе. — Когда я уходила, мне даже почудилось, будто ей уже лучше. Она выглядела очень спокойной, даже расслабленной. Даже благодарной. Знаешь, я уверена, что она подала знак Флоре.
— Джулия… не увлекайся. — Профессионализм не позволяет ему посулить быстрое выздоровление. — Твоей матери предстоит долгое лечение. — В глазах его появляется странный, какой-то стеклянный блеск. — Вряд ли она подала Флоре знак. Во всяком случае, сегодня. — Теперь он разговаривает со мной так, словно я дочь очередной пациентки. — МРТ показала, что ее мозг претерпел несколько микроскопических кровоизлияний. И даже если она поправится, произойдет это очень нескоро. — Он явно что-то недоговаривает. — Я лично знаком с главврачом клиники. Он пообещал сделать все, что в его силах. Мы детально обсудили ее случай.
— Спасибо тебе, — шепчу я. — У тебя такие связи…
— Обычное дело среди врачей. У тебя же есть друзья-учителя, правда?
Он что, оправдывается? Такое впечатление, будто я его обвинила в чем-то предосудительном. Но я только рада, что он задействовал свои связи, главное, чтобы мама пошла на поправку.
— Давай поедим, — предлагает Дэвид и ведет меня к столу.
И только когда мы перемещаемся на самый мягкий диван в моей жизни, — Дэвид смакует бордо, я пью кофе, — до меня доходит, что думаю я о Марри. Еще две недели назад одна лишь мысль о том, что кто-то положит мне руку на спину или окажется столь близко, что поцелуй будет неизбежен и естествен как вдох, ввергла бы меня в панику. И вот мгновение это, неизбежное и прекрасное, на расстоянии вытянутой руки. Я сжалась на одном конце дивана, а Дэвид внимательно разглядывает меня с другого конца. Что он видит в моих глазах, страх или возбуждение?
— Все очень вкусно. Спасибо.
Его лицо то расплывается, то обретает звенящую четкость. Все это так ново для меня, что страх постепенно растекается по всему телу. Я вижу, как шевелятся его губы, но не слышу ни слова, всматриваюсь в его лицо, и через мгновение оно превращается в лицо Марри.
Вот он непринужденно сидит на диване, словно мы в нашей гостиной. Такой привычный. Марри. Всегда только Марри. Последние двенадцать лет мы были неразлучны, и никто больше нам не требовался. Частица меня, совсем крошечная частица умоляет его не уходить, остаться, но я кричу, чтобы он убирался из моей жизни, уступил место тому, на кого можно положиться, кому я могу доверять.
— Джулия? — Дэвид замечает слезы в моих глазах и наклоняется.
— Все в порядке. — Я всхлипываю, но тут же улыбаюсь.
Вот так, впустить Дэвида в свою жизнь будет гораздо сложнее, чем думалось. Что я почувствую, когда незнакомая рука коснется моей шеи, груди? Забьется ли сердце от радостного волнения или я скорчусь от ужаса? Смогу ли я быть с кем-то еще… с другим человеком? И что подумают дети, если Марри устроит сцену, если заявится и примется умолять дать ему еще один шанс.
Собрав остатки сил, я говорю себе, что влюбиться в Дэвида — правильное решение. Он чудесный человек и вернет в мою жизнь то, что исчезло из нее столь давно, что я даже перестала задаваться вопросом, почему все так повернулось.
— Я тебя чем-то расстроил? — Дэвид придвигается и нежно целует меня в лоб.
Я чувствую, как слегка подрагивает его рука. Он поднимает мою голову, заглядывает в глаза. Тоже нервничает? Он вдыхает мой запах, одним глотком выпивая целую жизнь.
О, Марри! — жалобно вскрикивает голос внутри. — Что же с нами стало?
Я закрываю глаза, надеясь, что Дэвид поцелует меня, что его раскрытые губы вберут в себя вкус моей кожи, согреют ее, что его руки со сдерживаемым нетерпением отправятся исследовать мое тело и оно обмякнет, расплавится под его прикосновениями. Но ничего не происходит. Я открываю глаза и вижу, что он снова на противоположном конце дивана. Между нами целая пропасть. И через эту пропасть я вижу, как горят его глаза, как трепещут ресницы. Он меня хочет. Но и только.
— Ничем ты меня не расстроил, — бормочу я и захожусь в деланном кашле, скрывая смущение.
— Вот и хорошо. Мне нужно еще столько о тебе узнать.
Я решительно придвигаюсь к нему и делаю глубокий вдох, потом еще — в надежде, что он не устоит и притянет наконец меня к себе, запустит пальцы в мои волосы, коснется лица, поцелует. Он и вправду целует меня — быстро, в макушку.
— У нас полно времени, — сообщает он.
— Ну да, — откликаюсь я, когда он встает и идет к шкафчику с вином.
Дэвид наливает себе бренди и смотрит на меня так, словно я самая большая загадка во вселенной. Губы его шевелятся.
«Мэри», — читаю я, безошибочно угадывая оба слога. Он что, произнес имя моей матери?!
Но спросить, что это значит, мешает стук в дверь. Дэвид идет открывать, а я вижу в окне знакомый мужской силуэт. Сердце мое останавливается.
— Эд? — Я отталкиваю Дэвида.
Алекс, Флора!
— Дети? — хрипло кричу я. — Тебя прислала Надин? Что с ними?
Эд даже не смотрит в мою сторону. Из-за его спины выдвигается какой-то человек. Я вижу на крыльце двух полицейских в форме.
— Эд, что происходит? — Кровь отливает от лица. Только не дети. Господи, пожалуйста, только не мои дети.
— Доктор Дэвид Карлайл? — ровно спрашивает Эд и достает удостоверение.
— Да. — Голос Дэвида спокоен. — Потрудитесь объяснить, что…
Он возвышается над нами. По сравнению с ним коренастый Эд и его подчиненные кажутся недоростками.
— Вы арестованы по подозрению в нападении на Грейс Коватту в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое декабря. Вы имеете право на молчание, но оно может быть истолковано против вас, если сейчас вы умолчите о том, в чем признаетесь позднее. — Эд показывает ордер на арест и делает знак людям в форме. — Вам все понятно, доктор Карлайл?
Глаза Дэвида расширяются, темнеют. Он оглядывается на меня, и я читаю в его взгляде миллион оправданий, но ничего не понимаю. Все вокруг стремительно заволакивает черный страх.
— Дэвид? — слабо спрашиваю я. — Эд?
У меня кружится голова. Мне это снится.
Что происходит… Дэвида арестовали за нападение на Грейс Коватту… Невозможно! Тянусь к Дэвиду, чтобы успокоить его, поддержать, но не успеваю его коснуться; меня оттесняют констебли, щелкают наручники. Я вижу, он хочет что-то сказать, но его уже подталкивают к двери.
