Юрий Коротков - Седой
Сзади в кабине стояли ящики с продуктами, лежали посылки и мешок с письмами. Александр курил в правом сиденье. Иванов за рычагами управления не отрываясь следил за дорогой.
— Или литераторша у вас была дура, или ты дурак: прочитал и не понял, — сказал Александр. — Не непротивление злу, а непротивление злу насилием! Потому что любое насилие — тоже зло. Тебя ударили — ты ударил, тебя унизили — ты унизил, тебя предали — ты предал. И стал таким же, как они. Одним из них.
— Но ведь я прав, — упрямо сказал Иванов. — А они — нет!
Александр усмехнулся.
— Хочешь, расскажу тебе сказку?.. Старая китайская сказка. Не помню, то ли слышал, то ли прочитал где-то, помню только, что несколько дней обалдевший ходил… Так вот: в одну маленькую горную страну повадился дракон. Прилетал, разорял, грабил, забирал самых красивых женщин — в общем, житья от паразита не было. И каждый год какой-нибудь богатырь брал меч и уходил в горы сражаться с драконом. И никто не возвращался. Тогда собрались мудрецы, три дня думали и нашли выход. Выбрали самого здорового младенца, отняли у матери и стали всей страной растить чудо-богатыря. И мальчик с малых лет знал свое предназначение, тренировался, качал мускулы. Ни в чем не знал отказа, любое его желание было законом. А когда ему исполнилось двадцать лет, кузнецы отковали огромный меч, и вся страна проводила его в горы на великую битву. Нашел он в горах дракона — и одним ударом снес ему голову. Даже обидно: битвы не получилось. А перед тем как спуститься вниз с радостной вестью, он наклонился попить из ручья — и с ужасом увидел в воде, как вытягивается у него лицо и лезут из пасти клыки, сквозь одежду прорастает чешуя, а за спиной распахиваются огромные крылья… Вот такая сказка.
Иванов долго молчал, глядя на ровную снежную дорогу. Если бы не мелькающие время от времени вешки, могло показаться, что вездеход стоит на месте, гремя гусеницами и покачиваясь.
— А что же делать? — угрюмо спросил он. — Вот они прут, хозяева жизни — всё для них, что силой не возьмут, то купят. Если я с ними дерусь — значит, я становлюсь одним из них. А если отступаю — они дальше идут. Так что делать-то?
— Вот и я мучился, не мог понять, где выход, — сказал Александр. — А выход-то простой. Что бы ни случилось, как бы больно ни было — только не пустить зло в свою душу. Понимаешь? Даже если они завоюют весь мир, пока существует твоя душа, куда им хода нет — зло еще не победило!
Иванов снова надолго замолчал, думал, упрямо наклонив голову. Александр улыбался, поглядывая на него. Хотел сказать еще что-то, но Иванов вдруг с досадой ударил по тормозам:
— Приехали!
Лобовое стекло залепил снег, будто набросили мокрую марлю, вдоль бортов гулко завыл ветер.
— Ну надо же — именно сегодня, — расстроенно сказал Александр. — В баню опоздали.
Он поднял трубку рации.
— «Бастион»! «Бастион»! Я — «Ласточка»!
— Слушаю — «Бастион»! — сквозь скрип и треск помех откликнулся дежурный по части.
— Пурга!
— «Ласточка», где находитесь?
— Примерно посредине.
— Идите на ощупь… Завьялов!
— Я.
— Каждый час на связь!
— Понял, — Александр повесил трубку, кивнул Иванову: — Давай — метров пятьдесят.
Вездеход вслепую пополз вперед. Александр обвязал себя за пояс капроновым тросом, закрепленным за скобу в кабине.
— Хватит, — он надел шерстяную маску на лицо, поднял капюшон и выскользнул из кабины. Навалившись грудью на ветер, не видя протянутых вперед рук за плотной пеленой снега, он на ощупь нашарил правую вешку.
Иванов ждал в кабине, глядя в слепое окно.
Александр нашел левую вешку, вернулся к вездеходу, смахнул снег со стекла и поманил за собой. Иванов тронулся за ним. Через некоторое время Александр поднял руки и снова нырнул в пургу.
И снова он искал вешки, а Иванов ждал в кабине…
В очередной раз Александр исчез надолго. Иванов нервничал, потом начал сигналить. Гудок гас в густой снежной пелене. Александр внезапно распахнул дверцу и поднялся в вездеход. Откинул залепленный снегом капюшон, снял маску.
— Все, — сказал он. — Нету.
— Как нету?
— Может, медведь повалил. Может, в сторону ушли.
— Назад сдать? — спросил Иванов.
— Куда — назад? Туда? Туда? — Александр включил рацию — «Бастион»!
— Слушаю — «Бастион», — тотчас отозвался дежурный.
— Потеряли вешки.
— Завьялов, слушай внимательно: только не двигайтесь с места. Из машины не выходить! Экономьте солярку. Прогноз плохой. Каждые два часа на связь. Главное — без паники. Как понял?
— Понял: главное — без паники, — Александр отключил рацию. — Плохой прогноз… Дня три просидим. Как у тебя с куревом?
— Да вон, на худой конец, — Иванов кивнул через плечо на посылки. — Не пропадем. Давай спать.
— Давай. Хоть отоспимся на неделю вперед. Времени навалом…
За окном ровно гудел ветер, гнал крупные хлопья…
…Олежка, до глаз укутанный платком, ехал на санках по улице, держа на коленях большой тяжелый сверток. Санки везли вдвоем мать и мужчина в лохматой шапке, в тулупе с поднятым воротником. Белка бежала рядом.
— А что там, мам? Ну, что? Ну, скажи!
— Угадай! — весело крикнул мужчина. — Угадаешь — твое!
— Кукла! — крикнула Белка.
— Лучше!
— Самосвал! — крикнул Олежка.
— Лучше!
— Докторский набор!
— Конструктор!
Вдруг сверток в руках Олежки громко заиграл. Тот, испугался, отдернул руки — и уронил в снег. Мужчина и мать засмеялись. Мать снова поставила сверток ему на колени, мужчина ждал, глядя назад в узкую щель между лохматой шапкой и воротником…
Дома мужчина разворачивал сверток на столе. Олежка и Белка прыгали у него за спиной.
— Это — время! — мужчина торжественно поднял над головой большие часы.
Олежка и Белка завопили «ура!», мать указывала, куда поставить, мужчина пристроил часы на серванте, стал переводить стрелки. Олежка уже не смотрел на часы, он заходил сбоку, пытаясь увидеть лицо, но тот все время оказывался спиной к нему. Олежка дергал его за рукав, часы трезвонили, Белка визжала от счастья, прерывисто гудел зуммер…
…Александр шевельнулся, медленно потянулся к рации:
— Слушаю — «Ласточка»…
— «Ласточка», живы?
— Живы…
— Как только кончится — из поселка пойдут вертолеты! Только не выходите из машины!
— Понял…
— Все будет в порядке, ребята! Держитесь, недолго осталось!
Александр откинулся на спинку.
— Сколько времени?
Иванов медленно поднес к самым главам часы.
— Полпервого.
— Дня или ночи?
— Ночи.
Александр вытащил из коробка спичку и вставил в щель на приборной доске рядом с пятью другими. От второй прикурил — огонь выхватил из темноты заросшие щетиной скулы, красные воспаленные глаза.
— На двоих? — предложил он.
— Не хочу.
Александр курил, глядя перед собой.
— Чоботаря видел, — сказал он. — Стоит босиком в снегу — и смотрит… Хочу мимо пройти, а он смотрит…
Александр помолчал.
— Слушай, Олег… — он обернулся к Иванову, сосредоточенно хмуря брови, что-то соображая. — В голову не приходило раньше. Ты ведь в дежурной смене был в тот день. Вместе с Чоботарем.
— Да. А что?
— Ты видел это?.. То есть, где ты был, когда Люкин…
— Мыл трубы, — спокойно сказал Иванов.
— Нет, что ты делал, когда…
— Мыл трубы. С мылом.
— Его послали одного в пургу!
— Я бы не пошел.
— Да ты что, не понимаешь? У тебя на глазах убили беззащитного человека…
— Я бы — не пошел! — раздельно сказал Иванов. — А он пошел!
Александр беззвучно ахнул, во все глаза глядя на него.
— И ты живешь, и дышишь, про дембиль думаешь — и ничего? О добре и зле разговоры говоришь? Да ты же хуже их всех! Ты же больше виноват, чем этот недоумок Люкин!
Некоторое время Иванов мерил его глазами.
— Зато ты у нас добренький. За папиной спиной.
— Что? — взвился Александр.
— Ничего. Приехали, — Иванов схватился за ручку двери, но не бросаться же было, в самом деле, в пургу, — он отвернулся и закрыл глаза…
Пурга качала вездеход на снежных волнах, ветер ныл и ныл, будто жалуясь на тяжкую жизнь…
…из комнаты слышалось неясное, монотонное бормотание, в полуоткрытую дверь видна была худосочная спина мужика в пиджаке и его круглая лысина, аккуратно занавешенная хлипкими рыжими прядками. Мать сидела напротив, смотрела на него с радостным вниманием, с готовностью слушать все, что ей будут говорить.
В коридоре Белка быстро одевала Олежку.
— Я уже гулял сегодня, — жалобно сказал он. — Я мультики хочу посмотреть…
Они бродили по темному пустому двору, Белка держала его за руку.
— Нам долго сегодня надо гулять? — спросил Олежка.
