Юрий Коротков - Седой
— Отнесите наверх — растает, — негромкий голос командира прозвучал так неожиданно, что Иванов вздрогнул. — Люкина — под арест. Остальным — отбой…
Винты вертолета замедлили вращение, обвисая под собственной тяжестью. К вышедшим из вертолета офицерам подошли командир, замполит, представились, коротко поговорили. В свете прожекторов фигуры людей были окружены холодным голубым сиянием.
Солдаты — и молодые, и ветераны — столпились у казармы.
Гроб вынесли из узких дверей склада и погрузили в нутро вертолета. Следом поднялся Люкин, оглянулся, неуверенно махнул рукой. Его оттеснили поднимающиеся в кабину офицеры. Дверь закрылась, вертолет провернул винты, поднимая снежную пыль, и, тяжело покачиваясь, оторвался от земли…
Манагаров прохаживался в казарме перед строем солдат.
— Ну что… деды, ветераны, черпаки, дембиля, макаронники… Не умеете по-человечески жить?! Сам вылезай, а товарищ погибай? На голову ему еще стать, чтоб вылезти?.. Теперь пеняйте на себя! Я за вас получать не хочу! Ни шагу без контроля! В сортир строем будете ходить!.. Что там сейчас, дежурный?
— Наряд на кухню.
— Равняйсь! Смирно! Нале-во!.. Отставить! Нале-во!.. Отставить! Поворачиваться разучились? Завтра два часа строевой! Налево! Шагом марш!..
В разделочном цехе было тихо, только похрустывала картошка под ножами.
— Манагаров на КП пошел, — сказал Давыдов, глядя в окно.
Земцов с размаху воткнул нож в картошку и встал. Еще кое-кто из ветеранов отложил ножи. Работа прекратилась, солдаты замерли, глядя кто на Земцова, кто вниз. Само собой получилось, что сидели молодые и ветераны напротив, стенка на стенку. Тишина была такой напряженной, что, казалось, один звук, одно резкое движение — и грянет взрыв.
Иванов медленно поднялся напротив Земцова.
— Сядь, Олег, — сказал Александр, — И ты, сядь, Игорь.
Земцов быстро бегал глазами, оглядывая солдат, сжимающих в грязных руках длинные кухонные ножи. Сунул руку в карман, достал сигареты, прикурил, бросил спичку в горку шелухи.
— Чего стали? Ночевать здесь будем? — буркнул он, сел и ожесточенно резанул ножом картофелину…
Стены огромной квартиры были плотно завешены иконами: церковными в человеческий рост и крошечными складнями, темными от старости и сияющими позолотой. Обставлена квартира была старинной громоздкой мебелью, тут и там стояли самовары, граммофон, подсвечники, еще какая-то бронзовая утварь, назначения которой Иванов не знал.
Гостей было человек двадцать, они сидели, стояли, прохаживались группками, на столе в гостиной были бутылки и фужеры, тарелки с маленькими бутербродами. У стола разговаривала с кем-то хозяйка, пожилая женщина с простым круглым лицом, с тяжелым старым серебром в ушах и на шее. Ее дочь, манерная и тоже очень круглолицая, переходила от одной компании к другой, поддерживая разговоры.
Иванов существовал здесь особняком ото всех. Модно одетый Белкой, он неприкаянно разглядывал лики святых. Ирина — одна из девчонок, отмечавших у Аллы его возвращение из армии, — улыбалась ему из своей компании. Владик, стоящий под руку со своей беременной женой, похожей на пестрый воздушный шар, обернулся было к нему, будто ища поддержки, и тут же снова ринулся в спор. Сестра время от времени поглядывала на него, занятая каким-то важным деловым разговором. Наконец, освободившись, подошла.
— Не скучай, Олежка.
— Где твой сюрприз?
— Скоро будет… Кстати, ты очень понравился Ире.
— Ну и что?
— Ничего. Хорошая девчонка…
Разговоры неожиданно стихли, все повернулись к вошедшему маленькому рыжеватому мужичку.
— Веселитесь, молодежь? — спросил хозяин, напирая на «о».
— Знакомься, пап, — дочь обвела рукой гостей, которые сами собой образовали полукруг. — Владика и Наташу ты помнишь, Алексей, Алла, это ее брат Олег…
— Очень приятно… Очень… — не слушая, кивал хозяин. Он вдруг устремился вперед, издалека протягивая руку худосочному ломаному мальчишке лет восемнадцати. — Очень приятно. Как отец?
— Нормально. Вам привет передавал, — отозвался тот.
— И мой поклон передайте… Ну, не буду мешать, — хозяин ушел в кабинет.
Владик, от которого отлучилась жена, кивнул Иванову на дверь. Они вышли на кухню.
— Забодали, — сказал Владик. Он открыл холодильник, вытащил бутылку коньяка.
— Кто это? — спросил Иванов. — Ну, с которым…
— А-а… — Владик разливал коньяк по стаканам. — Сын турецкого посла. То есть, посла в Турции. Или в Греции, не помню… Ну, давай.
Они выпили.
— Хороший писатель был, — кивнул Владик на портрет хозяина — в вышитой косоворотке среди берез.
— Почему был?
— Пока про деревню свою писал… А новые вещи его читаешь, и видишь вот этого, круглого, сытого. По ящику выступает — окает, а дома нормально говорит. Ниже дипломатов за компанию себе не считает… Самое страшное на свете — зажравшийся мужик.
На кухню заглянул хозяин.
— Бражничаете?
— На троих, Василий Алексеевич? — предложил Владик запанибратски.
— Да нет, врачи не велят.
— А с другой стороны, — сказал Владик, когда дверь за хозяином закрылась, — он выиграл. Создал себе имидж, народ его считает за своего, а таким, — кивнул он на дверь, — его знает сто человек. Ну, тысяча… — он снова налил. — Вообще, могучий мужик. Из ничего себя сделал. Одна квартира два миллиона стоит.
— Откуда все это?
— По церквям награбил. Объективно говоря, он самый крупный вор из досочников. Остальные дети рядом с ним, в ладушки играют.
— А почему не судят?
— До Закона успел. Закон обратной силы не имеет… А с другой стороны, он эти доски спас. Половина сгнила бы на чердаках, половина ушла за границу… У каждого предмета есть две стороны.
— Значит, если человек победил — он прав? — спросил Иванов.
— В общем, да.
— А если погиб? Значит, не прав?
— Ну-у… — Владик пожал плечами. — Матросова ведь не посылали на пулемет бросаться. Если бы он взорвал дот гранатами, пользы было бы значительно больше. Чисто советский подвиг: бросаться на пулемет вместо того, чтобы научиться по-человечески гранаты кидать… Старик! — он поднял ладони. — Если ты хочешь возразить, заранее с тобой согласен. У каждого предмета две стороны…
— Владик, — на кухню вплыл пестрый воздушный шар, — ты же обещал…
Владик беззвучно вздохнул и закатил глаза.
— Я не пью, малыш. Мы просто разговариваем.
— Олег! — заглянула Алла, таинственно улыбаясь, поманила: — Иди скорей! — Она провела его в комнату, — Обещанный сюрприз.
В комнате появились новые гости. Спиной к дверям стояла девушка в белом костюме, с распущенными до пояса русыми волосами. Алла потянула ее за локоть, девушка, не прерывая разговора с молодой хозяйкой, обернулась…
— Здравствуй, — сказал Иванов.
— Здравствуй, — растерянно ответила Лена. Она почти не изменилась за два года, просто превратилась из девчонки-школьницы в молодую женщину.
Алла с хозяйкой отошли, они остались вдвоем друг напротив друга…
Лена стояла на тротуаре, зябко пряча руки в карманах пальто, улыбалась, наблюдая, как Иванов неумело голосует, пытаясь остановить машину. Из переулка вышла компания — трое рослых спортивных парней и девица, они тоже помахали проезжающему такси, обошли Иванова и стали голосовать впереди. Иванов глянул на них, на Лену — она улыбнулась ему и тотчас крикнула:
— Зеленый!
Иванов снова поднял руку. Такси, тормозя, промчалось мимо компании и остановилось метрах в десяти за Ивановым. Он двинулся было к машине, но в этот момент мимо, опережая его, побежал один из парней. Иванов автоматически, не задумываясь, поставил подножку, Парень покатился по мокрому асфальту…
Иванов сидел в маленькой, уютной кухне, Лена, опустившись перед ним на корточки, очищала перекисью ссадины у него на скуле.
— Ну зачем ты полез, глупый. Ты же видел — их трое… Это тебе не Калуга… Сам на ногах едва стоишь, — она снова смочила вату из пузырька. — Алла говорила, ты чуть не погиб в армии. Правда? А что случилось?
— Потом. Когда-нибудь… Ты одна здесь?
— Да, с предками разъехались.
— Я звонил тебе в Калуге.
— Отца перевели в Москву, сразу после Швейцарии.
— Она отложила пузырек и вату и оперлась локтями ему о колени, подперев щеки ладонями, внимательно рассматривая его лицо.
— А ты совсем седой… Раньше было только вот здесь…
— А ты совсем не изменилась.
— Я очень изменилась. Все изменилось… — Она вдруг тихо засмеялась. — Я только сейчас — тебя увидела и поняла, как же я тебя боялась… Я на уроках тебя рисовала. Все тетради изрисованы… Романтический герой. Страдающий. Сильный. Загадочный.
Иванов наклонился к ней. Лена, не меняя позы, коротко поцеловала его и чуть отвела голову.
