Маре Кандре - Женщина и доктор Дрейф
и в ней принимаю клиентов, которые за ничтожную сумму могут делать с моим телом что хотят,
а сама я целыми днями пью джин!
Она громко и фальшиво прогорланила несколько строф из непристойной моряцкой песни, беспорядочно шаря руками вокруг себя, словно ища опору, почти упала на пол, а потом снова стала совсем нормальной и продолжила
совершенно здравым голосом:
— Клиенты у меня разного типа и склонностей, доктор, одни из них добрые, другие — жестокие,
есть один, который привык избивать меня вкровь,
он колотит меня головой о стену до тех пор, пока голова почти не раскалывается,
но я выносливая, доктор,
меня много столетий били смертным боем самыми разными способами, надо мной совершали надругательства, меня сжигали,
так что теперь на меня почти ничего не действует,
меня так просто не убьешь,
хоть я и шлюха,
а сейчас я в каком-то закоулке!
Рука женщины судорожно сжалась, вид у нее сделался напуганным, тревожным,
словно она пыталась удержать свой обращенный внутрь взгляд на чем-то или на ком-то, кто постоянно ускользал, дразнил ее, растворялся.
Но голос ее оставался твердым, когда она проникновенно описывала следующее:
— Сейчас ночь, доктор,
ночь в вонючих, темных закоулках,
где-то тявкает одинокая несчастная собака,
истощенные, бледные как смерть, испитые шлюхи жмутся под огромным железнодорожным мостом, а я стою одна на углу темной улицы и поджидаю клиента,
и вот-вот должно случиться что-то ужасное,
я чувствую, доктор, предвижу,
даже воздух наполнен какой-то жутью.
«Безумие крадется по улицам», так писали газеты в последние недели,
и вот он выступает из тумана, повисшего в глубине закоулка,
мужчина маленького роста,
странный господин в черной зловещей одежде и в высокой шляпе приближается семенящей походкой,
в руках у него небольшой черный кожаный чемоданчик, он неумолимо приближается
и подходит ко мне, достает из чемоданчика огромный нож мясника, и в тот самый миг, когда он, к моему несказанному изумлению, втыкает в меня нож и разрезает меня от живота до подбородка, я вижу, что лицо у него…
— Да, да, да…
Дрейф снова почувствовал головную боль,
ему не хотелось больше слышать никаких утомительных деталей.
— У нас осталось всего несколько минут, барышня!
Женщина зажмурилась, изо всех сил сконцентрировалась,
и, выжимая последние фрагменты из памяти шлюхи,
осторожно приложила пальцы к правому виску,
и вскоре после этого ее озабоченное лицо расплылось в сердечной улыбке:
— Какое-то время я счастлива, доктор,
правда, очень счастлива,
потому что я встречаюсь с замечательным молодым человеком, и он так добр и нежен со мной, и мы собираемся вскоре пожениться и создать маленькую семью, чтобы жить друг с другом вечно,
как хорошие супруги и родители,
но время еще не приспело для этого, и мы, к сожалению,
однажды случайно,
как доктор понимает,
допустили маленькую неосторожность,
и некие люди, чьи имена я не хочу называть, отправляют меня к доктору с сомнительной репутацией,
в его кабинете я, растянутая, распахнутая, лежу на деревянной лавке, а этот пьяный, седой мужчина за невероятную высокую плату пихает отвратительный и очень грязный инструмент в самые сокровенные части моего тела, уверяя меня, что крови почти не будет и совсем не будет больно,
только крови много, доктор,
и мне больно!
Женщина как ни странно рассмеялась:
— Да, кровь идет много дней и ночей,
я никогда не думала, что в одной женщине может быть столько крови,
а я делаюсь все слабее, бледнее, пассивнее,
я чувствую себя так странно, доктор…
голос ее снова стал дрожащим, как пламя угасающей свечи в пустых темных залах больничного здания.
Она взялась за лоб, закрыла глаза и действительно мгновенно побледнела как мел,
да, Дрейф почти испугался за ее жизнь, когда увидел такое внезапное изменение,
даже губы ее приобрели болезненный оттенок земляного червя!
— Все выглядит таким необычным, если смотреть из кровати в доме родителей, где я лежу,
им хотелось бы совсем отринуть меня, да духа не хватает,
я дрожу и мерзну, но все-таки у меня сильный жар,
а мой добрый, нежный, любящий жених склоняется надо мной,
да, вот его лицо с крючковатым носом, косо сидящие глаза, волосы и искривленные губы,
именно так он и выглядел, когда улыбался мне, как сам Бог отец, в саду с пряностями!
Она с закрытыми глазами подняла и вытянула руки.
— И он плачет, доктор,
слезы его капают на мой раскаленный, покрытый каплями пота лоб,
тот, кто должен был стать моим мужем, но так и не станет, потому что я вскоре после этого умру,
он плачет так, что сердце разрывается,
ни на минуту не отходит от меня,
и что же с ним без меня будет,
что будет с детками, которых мы вместе произвели бы на свет,
так им теперь и висеть вечно в виде мелких плодов в разных садах по всему миру,
а сейчас все это вдруг в далеком будущем!
Она открыла глаза, и одновременно к лицу ее прилила кровь.
— Милая барышня, я не знаю, разумно ли вообще приплетать сюда будущее!
Дрейф и вправду попытался остановить ее, но было поздно, она уже совсем разошлась:
— Вокруг очень грязно и темно,
земля покрыта слоем неплодородного шлака,
вся растительность и большинство животных уничтожены,
выжили только кузнечики, тараканы и мухи,
города громоздятся словно огромные вавилонские термитники до самого свинцово-серого неба, где теперь никогда не видно ни солнца, ни луны ни звезд,
маленькие, болезненно съежившиеся человечки живут здесь короткое время и работают на измор в огромных фабричных комплексах,
которые изрыгают ядовитый дым, оседающий серо-черным налетом глубоко в мозгу людей,
как раз там, где расположен центр снов, доктор,
он блокирует эту область в мозгу — и люди теряют способность видеть сны по ночам,
никто не видит снов,
все живут словно в неосознанной тьме,
отрезанные от своего внутреннего мира и от прошлого,
до того самого дня, когда я вдруг вновь рождаюсь,
а во мне, доктор,
каким-то чудом
еще сохранилась способность видеть сны,
и в этом умирающем, лишенном снов мире я вскоре становлюсь оракулом,
я вижу, как сижу на громадном троне и все властители умирающей земли совершают ко мне паломничество, чтобы услышать, что я видела ночью во сне,
да, люди толкуют мои сны, всячески расшифровывают и думают, что могут постичь мудрость этих снов,
ведь в них сохранились остатки памяти о человеческом прошлом и когда-то живой земле,
а я говорю со всеми, доктор,
со знатью и с людьми низкого звания,
с бедными и богатыми,
я — очень маленькая, бледная, больная несчастная девушка, которой снится все человечество в то время, как земля умирает,
но это уже другая история,
ее я расскажу во время следующего сеанса!
В ящике письменного стола Дрейфа,
в передней,
на трех церковных башнях в городе Триль
часы все шли и шли.
Проходили секунды, и женщина изо всех сил старалась успеть выдавить из себя последнее, до того как истечет время…
— Иногда я старая,
а иногда молодая,
иногда я живу долго и у меня много детишек, которых я от всего сердца люблю, у меня есть и дом и садик и муж, который мне бесконечно дорог, и я всем этим очень довольна,
а иногда мне хочется заняться чем-то другим, доктор,
открывать новые страны,
но там вечно болтается какой-то тупой мужичонка в больших очках и с седыми волосами торчком в странно наклонной комнатушке, который утверждает, что это совсем не естественно и что меня нужно усыпить лекарствами, чтобы половой зов не прорвался на поверхность и не опутал бы его прочными нитями как паук,
и люди говорят, что я слишком слабая, слишком глупая, слишком хилая,
что мои переживания, связанные с родами на глинистых полях, и вонючими больничными койками, и сожжениями на кострах, и проституцией, не подходят для литературной формы и посему не представляют большого интереса для публики,
что они не годятся и для живописи, потому что изображают одних только женщин,
да, люди придумывают всякие глупости…
А иногда я невероятно богата,
особенно один раз!
Она закрыла руками рот и издала ясный, переливчатый, очень довольный смешок:
— Да, это действительно смешно.
Хотя в следующий момент я вдруг до того бедна, что вынуждена продавать свое тело за гроши мужикам, которые потом избивают меня до смерти или просто предпочитают разрезать меня на куски и убить,
и меня насилуют, оскверняют, мучают и унижают,
