Грэм Джойс - Индиго
— Нет. Вы будете дела обсуждать. Мы вам только помешаем.
Билли ткнул пальчиком в Джека и раскатил блестящую монетку нового словечка:
— Адок!
Под громадным, блестящим от дождя портиком Пантеона укрывались группы туристов с гидами. Уличные торговцы-арабы ходили между колоннами красного и серого гранита, предлагая зонты. Дождь вызвал всеобщее возбуждение. Пахло мокрыми пальто, жвачкой, и тепло человеческого стада туманом поднималось к потолку открытой галереи. Джек прошел внутрь и встал под невероятной красоты сводом.
Фоном звучал записанный на магнитофон григорианский хорал; ротонда резонировала от гула толпы любопытных, приглушаемого высоким сводом. Казалось, что сотни людей перешептываются в восхищении. Дождь попадал внутрь сквозь окулус[14] в центре свода. Поблескивающий мокрый мрамор пола прямо под отверстием был огорожен канатом. Джек нашел свободную скамью. Задрав голову, он смотрел на поблескивающий дождь, серебристо-черный, круглой колонной висевший в пространстве между каменным сводом и мраморным полом. Что-то происходило с дождем, когда он падал сквозь отверстие. Свет словно удерживал его, замедлял падение.
Кто-то опустился на скамью рядом с ним. От ее пальто с погончиками пахло дождем и кожей — и теплом ее тела под ним.
— Он рассказывал мне, — проговорила она, — что это одно из самых подходящих мест, где непосвященный может увидеть индиго. Но только в определенное время года и при особом состоянии света.
— Вы сами когда-нибудь видели?
— Нет. Хотя приходила сюда много раз.
— Зачем вы хотели встретиться здесь?
— Посмотрите на дождь. Отныне каждый раз, услышав григорианский хорал, вы будете вспоминать Пантеон и тихий дождь, сеющийся сквозь отверстие в своде. Этой ночью мне во сне явился ваш отец. Он был в костюме цвета индиго. Электрического цвета. Все другие краски были приглушены. Он явился напомнить мне.
— Напомнить?
— Напомнить, чтобы я не сдавалась. Не прекращала поиски ускользающего индиго.
Ее взор был устремлен на дождь, сеющийся сверху, глаза — потемневшие и вдохновенные, как у мистиков. Он увидел это отрешенное выражение в ее глазах и вдруг понял, что она приворожила его. Нет, он не влюбился, решил он, это другое. Психологическое воздействие, вследствие которого он мгновенно убедил себя, что близость этой женщины необходима ему, как кислород.
— Почему он оставил вам деньги?
— Потому что я чертовски замечательный человек. Потому что он верил: это благодаря мне он обрел способность увидеть индиго, чего никто другой не мог для него сделать.
— И как же вы это сделали?
— Я не сказала, что сделала, просто он в это верил. У меня не было возможности узнать, насколько все это правда. Ладно, пойдемте.
На улице Натали раскрыла зонт и заставила Джека взять ее под руку. Он чувствовал боком кожу ее пальто, запах шампуня, шедший от ее волос. Они медленно шагали по боковым улочкам; мокрый булыжник мостовой скрипел под ногами, оштукатуренные стены домов крошились, как бисквит под дождем. Он с удовольствием позволял ей вести себя и не спрашивал, куда они идут.
Может, таково было успокаивающее воздействие Пантеона, но Натали выглядела присмиревшей.
— Вчера вы спрашивали меня о тех молодых художниках. Я была не вполне откровенна с вами. Ваш отец приблизил их кончину. И их, и других молодых людей.
— Что значит «приблизил их кончину»? Неужели он убил Аккурсо?
— Не совсем так. Но если натаскиваешь щенка, чтобы он приносил тебе палку, а потом бросаешь эту палку в бассейн с известью, кто виноват в его смерти? Щенок, оттого что он такой глупый?
— Но что именно он сделал?
— Я не знаю всех подробностей. Когда я поняла, что происходит, я порвала с ними. Я все время спорила с ним. Он собирал вокруг себя людей, чтобы манипулировать ими. Изображал из себя бога. Он увидел, что двое полюбили друг друга, и сумел вклинить между ними третьего, просто чтобы забавляться, наблюдая, как разгорается ревность.
Дождь прекратился, но Натали не делала попыток опустить зонт. Они спустились к Тибру, перешли на другую сторону по мосту Фабрицио, постояли на середине, глядя на воду. Вздувшаяся от дождя река неслась, бурля, цвета плесени на коже. В воздухе остро пахло мокрой землей.
— В Риме всегда ходишь по мостам. Ваш отец считал мосты священным местом. Местом новых возможностей. Дверьми в иные миры.
В этот момент к ним, разрезая грудью воду, поплыла цапля. Не доплыв до моста, она тяжело захлопала большими крыльями. Наконец оторвалась от воды и пролетела прямо над ними — ее сильный клюв промелькнул в нескольких дюймах от их лиц, — маша крыльями в отчаянном стремлении набрать высоту. Джек вздрогнул, увидев птицу в столь непосредственной близости, чувствуя кожей волны тугого воздуха от крыльев. Цапля поймала воздушный поток, взмыла вверх и, развернувшись, исчезла вдали. Натали следила за ее полетом, Джек же обратил внимание на что-то, плывшее внизу в реке.
Оно на секунду показалось на поверхности и снова ушло под воду. Трудно было понять, что это такое. Вода бурлила, меняясь цветом от фиолетового до светло-коричневого. Предмет появился опять, быстро несомый грязным потоком. На мгновение мелькнуло лицо. Это был труп. Потом он вновь исчез.
— Вещий знак, — сказала Натали. — Вам не кажется, что появление птицы было предзнаменованием?
Джек не слушал ее. Он перевесился через перила моста, пытаясь высмотреть, не всплывет ли труп еще раз, хотя понимал, что поток должен затянуть его под арку. Он перебежал на другую сторону моста. Но трудно было что-то разглядеть в воде, в игре теней от пляшущих мелких волн. В каждом водовороте ему чудился громоздкий силуэт.
— Что там? — спросила Натали. — Что вы там увидели?
Джек, не отрываясь, смотрел на воду. Если это был труп, то он давно уплыл.
— Ничего. — ответил он.
— У вас странный вид.
На сей раз парни-коты поднялись и ушли сами, не дожидаясь, когда их прогонят, хотя Джек слышал, как один из них жаловался на дождь. Джек бродил среди хаоса, царившего в студии Натали, разглядывая ее картины и скульптуры, пока она варила кофе. Все работы были предельно абстрактными и не вызывали в нем ничего, кроме равнодушия.
— Что именно вы пытаетесь в них выразить?
— Никогда не обсуждаю искусство, — ответила она, зажигая от паяльной лампы сначала примус, а потом сигарету.
Это уже порадовало Джека. В дальнем углу студии он обнаружил дверцу. Подумав, что она ведет в туалет, он открыл ее. Внутри было темно, хотя он уловил какой-то отблеск, когда открывал дверь. Стены были окрашены в черный, и отблеск света оказался просто отражением в зеркале. С потолка свисал шнур лампочки. Он дернул за него, и крохотный чулан осветился ультрафиолетовой лампой. Посреди чулана лицом к зеркалу стояло кресло.
Сзади подошла Натали и мягко прикрыла дверь. Словно хотела что-то скрыть.
— Что там?
Она ответила не сразу.
— Если ищешь уборную, она дальше, как выйдешь из студии.
Они сели на матрас и принялись за кофе, попыхивая косяками.
— Твой отец никогда не одобрял такие вещи. Он был очень нетерпим к наркотикам.
— Ты любила его?
— Ох, пожалуйста!
— Думаю, потому ты и заинтересовалась мной.
Она слегка поежилась:
— Отчасти ты прав.
— Почему ты оставила его?
— Я уже говорила. Я должна была уйти. Иначе со мной было бы то же, что с другими.
Может, дело было в воздействии марихуаны, но у Джека возникло ощущение, будто призрак отца преследует его. Разве не труп отца направил его в Рим? Он вспомнил, что Натали рассказывала о его игре в бога, о том, как он вклинил третьего между влюбленными. Натали относилась к нему двойственно — ненавидела его пороки, но в то же время была верна его памяти; хранила на себе его отметину, возможно на плече. Присутствие отца, как мертвая ладонь, лежало на студии. Предупреждение, сигнальный запах; Джек отхлебнул крепкого кофе и почувствовал, как сердце его понеслось, словно луна за облаками. Инстинкт говорил ему: не поддавайся, уходи отсюда и немедленно возвращайся домой, в Англию; забудь о завещании, забудь обо всем.
Но такой возможности у него не было. Все дороги вели сюда. Он спрашивал себя: а может, отец, составляя завещание, тонко учел характер своего сына, зная заранее, как все повернется? Может, умышленно направил Джека в объятия Натали? Дым рождал паранойю.
Натали наклонилась к нему, лицо — яркая луна, и он подумал, что она хочет поцеловать его. Но она сильно затянулась, приникла к его губам и выпустила дым ему в рот. Он глубоко вдохнул его, чувствуя потрескивающий жар травки и сладкий привкус ее дыхания. Кровь его вскипела, и он не знал, то ли от наркотика, то ли от ее дыхания. И смесь была столь крепка, что в ту секунду, когда она растекалась по жилам, родилось предчувствие: вряд ли будет легко освободиться от этой женщины. Мысли расплывались. Лицо Натали дрожало, как изображение на экране телевизора.
