Анхела Бесерра - Неподвластная времени
— Демонов выродок!..
Оскверняли...
— Дщерь Люцифера!
Унижали...
Девушка билась в руках своих мучителей, залитая их спермой, слюной и едким потом. Насильники рвали ее плоть зубами, будто дикие звери.
Монах зажимал рот своей жертвы ладонью, заглушая ее стоны и не давая дышать. Вскоре девушка затихла, ее руки бессильно вытянулись, лицо побелело.
Душа бедняжки покинула тело, не выдержав боли и стыда. Широко раскрытые мертвые глаза смотрели в небо. Над горой висела багровая луна, единственная свидетельница смерти. По снегу бесшумно разливалось пятно крови.
— Ты убил ее! — крикнул один из негодяев.
— Проклятая еретичка! Сдохла, не дождавшись костра.
— Какая разница. Мы все равно ее поджарим, — предложил кто-то.
— Нет! — Предводитель поднял с земли камень и швырнул в лицо мертвой. Остальные последовали его примеру.
Град камней обрушился на оскверненное тело красавицы...
Она уже не чувствовала боли.
...и укрыл ее, словно курган.
Пока Аркадиус читал отстраненные, холодные строки хроники, Мазарин содрогалась от ужаса, живо представляя страх и отчаяние, охватившие несчастную девушку, растерзанную посреди ночного леса. Она почти не сомневалась, что это была Святая. На это указывало все. Глубокие отметины на нежном лице спящей, которые она в детстве пыталась отмыть, были следами камней. Это могла быть только Сиенна. Мазарин перебила старика:
— Вы знаете, как ее звали?
— Нет. Рукопись полностью не сохранилась. Я случайно обнаружил ее между страницами какой-то старой книги, которая уж и не помню, как ко мне попала. Наследник распродавал библиотеку своего отца, не имея понятия об ее истинной ценности.
— Но... В больнице вы начали говорить о каких-то Арс Амантис.
— Да, но я ни в чем не уверен. Все это только предположения, догадки, не более.
— А медальон?
— В нем-то все и дело. Я до сих пор так и не понял, какую роль тут играет этот знак, символ Арс Амантис. — Он указал на крошечный рисунок на полях рукописи. — Смотри. — Антиквар достал из портфеля луну. — По-моему, очень похоже на рисунок на твоем медальоне.
Мазарин поднесла медальон к странице и сравнила изображения.
— Они... одинаковые!
— Одно совершенно ясно, девочка моя: все это как-то связано с Арс Амантис. К сожалению, мы знаем слишком мало. У нас есть только отрывочные сведения.
— Что стало с телом?
— Согласно обычаям того времени, каратели могли забрать его с собой как трофей.
— И что же они с ним сделали?
— Скорее всего, выставили на площади, для устрашения. Не забывай, они считали, что покончили с ведьмой. Свирепые львы с головой газели в зубах.
— А если все было не так? — спросила Мазарин.
— Что ж, если эта девушка была дочерью знатного феодала, ее тело могли выкупить, чтобы похоронить как подобает.
— И все-таки, если ее не похоронили?
— Ох, дочка, тут мы ступаем на весьма зыбкую почву. В Европе на протяжении многих веков существовал целый рынок реликвий. Некоторые люди были готовы платить за них огромные деньги. Святые мощи считались настоящими сокровищами. Их почитали и берегли как зеницу ока. Сейчас трудно представить, какие чудовищные вещи творились в те времена вокруг мощей. Тела мучеников расчленяли и продавали по частям. А реликвия, которая сохранилась целиком, и вовсе не имела цены.
Мазарин содрогнулась, представив, что кто-то мог попытаться расчленить Сиенну. Для нее Святая были живой. Но как реликвия попала в ее дом? Почему ее окружает столько тайн?
Мать никогда не отвечала на вопросы о Святой, ограничиваясь лаконичным: "Не шуми, а то ее разбудишь!" или "Не прикасайся к ней!" — а потом неизменно добавляла: "И не вздумай никому проболтаться, что Сиенна живет с нами!" Все остальное было покрыто плотной завесой молчания.
Аркадиус заметил, что девушка его не слушает.
— Мазарин, ты где сейчас?
— Просто я задумалась... Об этой несчастной девушке. Извините, продолжайте, пожалуйста.
— Мне нужно поговорить с твоей бабушкой.
— Это невозможно, Аркадиус.
— Послушай, милая, ты хочешь знать все, а сама ничего не рассказываешь. А между тем нам нужны факты. Так где сейчас твоя бабушка?
— Она умерла, Аркадиус. Моя бабушка давно умерла.
— В таком случае, если мы хотим побольше разузнать о медальоне, нам стоит обратиться к твоим родителям.
— Это... — девушка опустила глаза, — это тоже невозможно.
— Ну вот, дорогая, наконец-то ты мне доверилась. — Антиквар обнял Мазарин за плечи. — Ты сирота, ведь так?
За соседним столиком Мутноглазый ловил каждое слово. Старик знал куда больше, чем можно было предположить на первый взгляд. Надо непременно заполучить эту рукопись и принести ее на собрание. Так он, Мутноглазый, заслужит похвалу магистра. Пусть учитель гордится уличным мальчишкой, которого он много лет назад вытащил из трясины.
Ее изнасиловали! Почему в ордене никогда не говорили о том, как на самом деле умерла Святая? Или они об этом просто не знали?
Святую, которой они поклонялись на протяжении стольких веков, осквернил развратный монах. Прямо на снегу.
НА СНЕГУ?
Неужели история повторилась? То, что случилось у Триумфальной арки, в определенном смысле тоже можно считать насилием. Зачем старику бросать девушку в снег? Чтобы надругаться над ней.
Но если это так, значит, Мазарин... реинкарнация Святой! Вот откуда взялась ее удивительная сила.
Душа Сиенны вселилась в тело Мазарин.
31
После стольких огорчений, переживаний и обид Саре и Кадису улыбнулось в сочельник нежданное счастье.
Разве могли они предположить, что сын, который много лет не желал с ними знаться, появится накануне Рождества без давно уже привычных упреков и обвинений, а с кучей подарков, да еще и такой веселый и довольный, как никогда.
Мальчик, который тихонько рос в хрустальном дворце на улице Помп, пока его родители разрывались между съемками, поездками, выставками и светскими раутами, получил образование, стал шире в плечах и наконец вырос. По крайней мере, так показалось Саре. Он позволил матери себя обнять и недолго, но почтительно беседовал с отцом, умудрившись ни разу с ним не поссориться.
Повзрослевший сын постарался не расстраивать родителей, и праздник прошел в давно позабытой атмосфере семейного тепла.
На радостях Сара была готова напечь горы печенья, которые сын просил, когда был маленьким, а у нее вечно "не было времени", пересказать все сказки, которые ей было "некогда" прочесть ему на ночь, выслушать все его жалобы, идеи и мечты, от которых она вечно отмахивалась.
Ей хотелось обнимать и целовать сыночка, купать его, вытирать полотенцем, одевать и причесывать. Провожать и забирать его из школы. Играть с ним в парке, носиться по пляжу и строить песчаные замки, лазать по деревьям, качаться на качелях, кататься с ледяных горок и визжать от ужаса в замках с привидениями.
Ходить в кино вдвоем, как положено любящим матери и сыну. Укладывать его спать, щекотать под одеялом и слушать его смех. А еще петь дурацкие детские песенки...
Но было слишком поздно: ее сын давно вырос и вряд ли готов благосклонно принять запоздалый всплеск материнской любви.
Сара поняла это только теперь.
Пресловутая "нехватка времени" лишила ее высочайшего наслаждения, отпущенного матери: незатейливых будней, проведенных в заботе о ребенке. Она упустила главную радость своей жизни.
Паскаль, выросший на обочине сумасшедшей жизни своих знаменитых родителей, не пошел по их стопам. Он задумал посвятить себя другому искусству: искусству понимать людей, включая самого себя.
У молодого человека была очень веская причина вернуться в Париж. Он рассчитывал исцелить собственные раны, примирившись с теми, кто их нанес: с отцом и матерью.
Ни Фрейд, ни Юнг, ни другие ученые со всеми их теориями, терапией и анализом не помогли ему заполнить душевную пустоту. Испробовав все возможные средства, Паскаль решил прибегнуть к самому простому и испытанному: любви и пониманию. Отчуждение и злость едва не отняли у него родителей.
Молодой человек получил блестящее образование в лучших университетах мира, но почти ничего не узнал о мире человеческих чувств.
К тридцати годам Паскаль не только ни разу не влюблялся, но и не имел представления о том, какую женщину хочет найти, и лишь смутно догадывался, что мать могла бы помочь ему обрести то, что он ищет.
