Анхела Бесерра - Неподвластная времени
28
Проснувшись наутро, Паскаль обнаружил, что в малейших подробностях помнит свой сон: ему снилась босая девчонка в черном, которую он повстречал накануне на Елисейских Полях. Полы ее широкого пальто то и дело распахивались, открывая длиннющие ноги. Босоногий ангел, заблудившийся на земле. Неужели она ему не почудилась?
Паскаль нещадно корил себя за то, что не решился подойти к печальной незнакомке. Но девушка казалась слишком глубоко погруженной в свои невеселые мысли.
За свою жизнь Паскаль повидал немало слез, но почти никогда не догадывался об их причинах.
Совсем недавно он с отличием окончил Гарвард, получив диплом психолога, и теперь ему предстояло заново привыкать к парижской жизни.
Стоя под душем, Паскаль снова подумал о девушке. Кому в здравом уме придет в голову расхаживать по снегу босиком? Лишь тому, кто привык существовать сам по себе, вне контекста, не придавая значения смене времен года.
Конечно, он видел босые ноги на песке тропических пляжей, но они никогда не производили на Паскаля особого впечатления. Никогда прежде пара изящных ступней не вторгалась в его сон.
К тридцати годам человеческая психика оставалась для Паскаля безбрежным океаном, полным тайн. Отчаявшись понять самого себя после бесчисленных сеансов психоанализа, он решил сделать психологию своей профессией. Паскаль надеялся, что, копаясь в чужом сознании, он постепенно сумеет постичь свое. Пациенты были его зеркалами. Они приходили на прием, чтобы им помогли разобраться в себе, и даже не подозревали, что доктор ждет от них того же.
Исследование человеческой природы умножало печали Паскаля. Его подопечные по большей части требовали от жизни всего и сразу, упорно не желая работать.
Чем больше Паскаль узнавал о человеке, тем меньше он понимал. И чем меньше понимал, тем сильнее чувствовал отчуждение от себе подобных. Откровенно говоря, молодой психолог был всего-навсего очередной жертвой этого мира. Вместо того чтобы изменить действительность, ему приходилось уживаться с ней. И можно не сомневаться — товарищей по несчастью у него хватало.
Натянув потертые джинсы и кожаную куртку, Паскаль вышел из дома. Приближалось Рождество, а он еще не купил подарки. Пришлось выделить целое утро на поход по антикварным лавкам. Где-то непременно должна была отыскаться достойная вещь, с помощью которой можно было бы сказать родителям: как бы то ни было, я вас люблю.
Разобравшись с покупками, Паскаль поймал такси и отправился в бар на улице Робера Линде, чтобы устроить отцу сюрприз.
Расположившись за стойкой, он принялся следить зa входом, время от времени отвлекаясь на помятого субъекта, с остервенением дергавшего ручку игрального автомата. Еще один отравленный одиночеством в погоне за кратким мигом сомнительной радости.
Железный козырек над подъездом задребезжал от ветра, осыпав снежными хлопьями проходившую мимо женщину в черном пальто. Паскаль невольно бросил взгляд на ступни незнакомки: она была босой. Молодой человек вскочил на ноги. Он узнал девушку. Та самая таинственная красавица с Елисейских Полей, из-за которой он провел ночь без сна. Паскаль поглядел вслед девушке, удалявшейся в сторону Данцигского пассажа, и решил ее догнать. Через пару минут он настиг ее на углу.
— Ты почему вчера плакала? Я не знаю, кто тебя обидел, но твоих слез он недостоин.
Вздрогнув, Мазарин подняла глаза: незнакомец показался ей вполне безобидным, даже симпатичным.
— Оставь меня, — бросила она резче, чем собиралась, и двинулась прочь.
— Извини, я просто не знал, как завязать разговор. Я видел тебя вчера на Елисейских Полях; ты была такой грустной.
— Это ты извини. Я не привыкла знакомиться на улице.
— Что же мне сделать, чтобы заслужить твое доверие?
— Оставить меня в покое.
— А что, если меня тебе кто-нибудь представит? Кто-нибудь надежный и вполне заслуживающий доверия.
Мазарин оглядела молодого человека с головы до ног и кивнула. Тут Паскаль разыграл целую сценку. Он бросился к девушке с распростертыми объятиями, улыбаясь, как старой знакомой.
— Привет, Босоногая Девочка В Черном Пальто. Позволь представить тебе моего друга Паскаля. Ему до ужаса охота с тобой познакомиться... Паскаль, иди сюда, что ты там жмешься. — Выйдя из образа, он протянул Мазарин руку, которую она с улыбкой пожала.
Выбранная Паскалем тактика сработала безотказно. Игра, которую он затеял, слишком сильно напоминала ее собственные игры со Святой.
— Как тебя зовут?
— Мазарин.
— У тебя музыкальное имя. Ты живешь поблизости?
— Нет, но мне нравится ходить пешком.
— А можно я тебя немного провожу?
— Ну, если только немного.
На улице потеплело, снег превратился в дождь, и над белым Рождеством нависла угроза.
— Что ты делаешь сегодня вечером? — спросил Паскаль, изо всех сил стараясь поддерживать разговор, каким бы банальным он ни получался.
— То же, что обычно.
— Ты что, не празднуешь Рождество?
— Рождество... А что это?
— Ну, не знаю. Наверное, семья, встречи, подарки, объятия...
— ...и прочие глупости, — продолжила Мазарин. — Мне это неинтересно.
— Неужели у тебя не связано никаких воспоминаний с этим праздником? Я своими очень дорожу. Это то немногое, что связывает меня с детством.
— Послушай... — Мазарин поспешила сменить тему. — Я побуду здесь.
— Здесь? В Люксембургском саду? Ты же шла домой!
— Приятно было побеседовать. До свидания, Паскаль. Счастливого Рождества.
— Постой. Можно я тебе позвоню?
В конце концов они обменялись телефонами и договорились поужинать вместе в один из праздничных дней.
Девушка уселась на скамейку, а Паскаль нехотя побрел прочь, поминутно оглядываясь. Ему не хотелось оставлять Мазарин одну, но еще меньше хотелось ей наскучить. Его новая знакомая уже успела погрузиться в свой собственный мир, и ее взгляд снова наполнился грустью.
Проводив Паскаля взглядом, Мазарин принялась наблюдать за воробьями, доверчиво слетавшимися к замерзшему фонтану. В центре композиции дрожали от холода скульптуры Давида и Голиафа. Голые ветки деревьев навевали тоску. Сад, в летние дни полный студентов, грызущих гранит науки и закусывающих багетами, теперь был совершенно пуст. Пуст, как ее душа.
Мазарин думала о Паскале. Почему она не позволила ему остаться, ведь он казался таким милым? Что мешает ей сходиться с людьми? За что она так жестоко себя наказывает?
На пороге дома девушку ждал сверток с пышным бантом и открытка с Санта-Клаусом. Когда Мазарин перевернула пакет, изнутри послышался механический голос, напевавший рождественскую песенку. Это было приглашение от Аркадиуса; антиквар звал свою подопечную отметить Рождество у него в лавке. Идти Мазарин не хотелось. Наверху ее ждала Сиенна.
29
Дзинь... дзинь... дзинь... Телефон Мазарин отчаянно заливался, но она не собиралась отвечать. Она была в лучшем месте на земле, в своем убежище, в своем святилище, и не важно, что об этом могли подумать другие.
Наедине с собой девушка врачевала свежие раны, зашивала их тонкими, ненадежными нитями. Она реставрировала себя, как старинное полотно, искалеченное вандалами и временем, накладывая компрессы, заделывала дыры, подшивала края, поправляла цвета.
Нет, она не была безумна, определенно не была. Причиной всему было одиночество, детские страхи и тоска по родительской любви.
Дзинь... дзинь... дзинь... — не сдавался телефон.
Одинокая, разбитая, ненавидящая саму себя, измученная безуспешными поисками любви, не приносившими ничего, кроме смертельной усталости. Любовь... Внезапный приступ иссушающей, удушливой жажды. Немыслимый голод, терзающий не желудок, а душу.
Лицо Кадиса и белый снег. Ее нагота, ее стыд. Вечный огонь... Зажженный в честь Неизвестного Солдата, до которого никому дела нет. Лучше вообще ничего не помнить. Ни лиц, ни событий. Не иметь тела. Ни к чему не прикасаться, ничего не видеть, ничего не слышать... Умереть не родившись. Нет, лучше родиться мертвой. Призрачное существование. Жизнь без жизни.
Дзинь... дзинь... дзинь... Почему бы всем не оставить ее в покое?
Пришлось вылезти из шкафа и ответить на звонок.
— Мазарин? Это Паскаль. Помнишь? Мы познакомились сегодня вечером.
— Чего ты хочешь?
— Повидаться с тобой. У меня для тебя кое-что есть.
— Мне не нужны подарки.
— Это не подарок.
— Правда?.. А что же это?
— Увидишь.
— Уже поздно.
— Отказа я не приму.
— Оставь меня в покое.
— На самом деле ты вовсе не хочешь, чтобы тебя оставили в покое, Мазарин. Это способ защиты, что- то вроде щита. Твои слова не отражаются у тебя в глазах. А глаза, как известно, зеркало нашей души.
