Эрик-Эмманюэль Шмитт - Женщина в зеркале
— Хочешь сделать меня счастливым? — как-то раз спросил ее Филипп.
Покраснев, она сразу искренне ответила:
— Да, конечно!
— Совсем счастливым? — умоляюще спросил он.
— Да.
— Будь моей женой.
Такая перспектива прельщала ее куда меньше: неужто и он туда же? Он рассуждал как ее кузина, как все досаждавшие ей люди. К чему эти условности? Анна с присущей ей непосредственностью попыталась уладить дело:
— А тебе не кажется, что я могла бы сделать тебя счастливым просто так, может, мне не обязательно выходить за тебя замуж?
Он с подозрением отодвинулся:
— Разве ты из этих девиц?
— О чем ты говоришь?
У юношей порой бывают непонятные реакции…
Почему его так поразили ее слова? Почему он хмуро уставился на нее?
Мгновение спустя Филипп с облегчением улыбнулся, решив, что в словах Анны нет подвоха. Он повторил:
— Я бы хотел на тебе жениться.
— Почему?
— Каждому мужчине нужна жена.
— Но почему я?
— Потому что ты мне нравишься.
— Почему?
— Ты самая хорошенькая и…
— И?..
— Ты самая хорошенькая!
— И что с того?
— Ты самая хорошенькая!
Поскольку она расспрашивала его не из кокетства, комплимент нисколько не польстил ей. Вечером, вернувшись домой, она простодушно спросила тетушку:
— Что, всего-то и надо быть хорошенькой? Он красивый, я хорошенькая.
На следующий день она попросила Филиппа пояснить свою мысль:
— Почему ты и я?
— Ты и я — с нашей внешностью у нас будут замечательные дети! — воскликнул он.
Вот оно как, Филипп подтвердил то, чего она опасалась! Он говорил как скотовод, как фермер, спаривающий своих лучших животных, чтобы они размножились. Значит, это и есть любовь между людьми? И ничего больше? Если бы можно было поговорить об этом с матерью…
Производить себе подобных — неужто этого с таким нетерпением жаждали окружающие ее женщины? И даже необузданная Ида?..
Мечтательница Анна на предложение пожениться так и не ответила. Пылкий Филипп трактовал это кроткое молчание как согласие. Опьяненный своим счастьем, он принялся докладывать об их грядущем союзе каждому встречному-поперечному, рассказывая о своей удаче.
Анну поздравляли на улице, а она, удивленная, не опровергала. Потом ее поздравили кузины, и в том числе Ида, которая тешила себя мыслью, что очаровательная сестрица перестанет маячить на брачном рынке. И наконец, тетушка Годельева, ликуя, захлопала в ладоши, потом, прослезившись, она успокоилась, что исполнила свой долг — привела к алтарю дочь обожаемой покойной сестры. И чтобы не огорчать эту добрую душу, Анна, загнанная в ловушку, была вынуждена молчать. Вот так из-за недомолвок недоразумение обрело привкус правды: Анна выходит замуж за Филиппа.
С каждым днем восторг родни казался ей все более нелепым, но, внушив себе, что, вероятно, не понимает чего-то важного, девушка позволяла осмелевшему Филиппу целовать и обнимать ее.
— Ты будешь любить только меня, и никого больше!
— Филипп, это невозможно. Я уже люблю других.
— Как это?
— Тетю, кузин, бабушку Франциску.
— А парня?
— Нет. Но я мало кого знаю, не успела познакомиться.
Когда Анна пускалась в подобные уточнения, он смотрел на нее пристально, недоверчиво, подозрительно; потом, поскольку она выдерживала его немигающий взгляд, разражался хохотом.
— Ты пошутила, а я и поверил! Ты меня напугала, дрянная девчонка!.. Вот хитрюга! Умеешь увильнуть, чтобы мужчина окончательно втюрился, увяз поглубже и думал только о тебе.
Не улавливая его логики, она не настаивала на разъяснениях, а Филипп после таких сцен приклеивался к ней, глаза сверкали, губы трепетали. Анна теперь уже испытывала удовольствие, тая в его объятиях; она полюбила его кожу, запах, упругое горячее тело; прильнув к нему в опьянении, она отстраняла сомнения.
Мансарду перечеркнула тень. Плотность воздуха изменилась.
Анна подскочила: Ида вдребезги разбила луч света. Будущая новобрачная ощутила боль в животе, будто ударом кулака кузина выпустила ей кишки. Анна с упреком воскликнула:
— О нет, Ида, нет!
Та остановилась, удивленная, готовая защищаться, царапаться, не понимая, что своими юбками стерла солнечный луч.
— Что? Что я сделала?
Анна вздохнула, понимая, что никогда не сможет объяснить ей, что она уничтожила бесценное сокровище, истинный шедевр, над которым небесное светило трудилось в комнате с самого рассвета. Ничтожная Ида! Грубая и упрямая, она со своими непристойно широкими бедрами разрушила памятник красоты и даже не заметила этого.
Анна попыталась схитрить:
— Ида, а ты не хочешь посмотреться в оба зеркала? Встань на мое место.
Она обратилась к тете и бабушке:
— Я была бы рада, если бы мои кузины тоже смогли воспользоваться подарком.
Ида сперва изумилась, но потом встала рядом с Анной и умоляюще посмотрела на взрослых. Те было поморщились, но, тронутые сердечной простотой Анны, разрешили.
Хедвига, самая юная, тут же плюхнулась на табуретку:
— Давайте я!
Ида чуть было не столкнула сестру с места, но сдержалась, сознавая, что, как старшая, должна сохранять достоинство. Раздосадованная, она отошла к окну.
На Анну нахлынуло отвращение: Ида опять рассекла луч света, не замечая, что тот скользит по ее груди и лицу. Она его не чувствовала. Ну что за животная тупость!
Увидев стоявшего на улице Филиппа, Ида улыбнулась, но через мгновение опять нахмурилась:
— Он не сильно обрадовался. Он выглядывает тебя, а не меня.
С потухшим взглядом, искаженным лицом, Ида с трудом перевела дух. Склонившись к ней, Анна, заметив ее страдания, протянула руку к кузине и тихо сказала:
— Я бы тебе его отдала…
— Что?!
Ида подскочила, она была уверена, что ослышалась.
— Я бы с удовольствием отдала Филиппа тебе…
— А?
— …если бы он не был влюблен в меня.
Анна думала, что сказала что-то приятное.
Раздался звук пощечины.
— Дрянь! — прошипела Ида.
Анна, ощутив, как жжет щеку, поняла, кому досталась пощечина: Ида ударила ее. Женщины, прервав разговор, обернулись.
— Соплячка, ты так уверена, что меня никто не захочет?! Я тебе покажу, что ты не права! Я докажу это! Вот увидишь, десятки мужчин будут у моих ног. Сотни!
— Достаточно одного, — мягко поправила ее Анна.
На нее обрушилась вторая оплеуха.
— Черт возьми! Ты опять за свое! Ты уверена, что мне и одного не видать! Вот дрянь! Злючка!
Тетя Годельева вмешалась:
— Ида, успокойся!
— Мама, Анна просто вывела меня из себя. Она утверждает, что я мерзкая уродина!
— Вовсе нет. Я согласна с Анной — она высказала то, что я думаю: одного мужчины вполне достаточно, тебе вовсе ни к чему соблазнять ни десяток, ни тысячу.
Ида с вызовом посмотрела на мать, словно желая сказать: «Говори-говори, там видно будет!» Годельева, вздернув подбородок, потребовала:
— Извинись перед Анной!
— Никогда!
— Ида!
Ида, покрасневшая от гнева, с проступившими на шее жилами, заорала:
— Да лучше сдохнуть!
Передав зеркальце вдове землемера, Годельева ринулась к дочери. Ида отступила; она бесстрашно пересекла комнату и согнала младшую сестру с табуретки, заявив:
— Теперь моя очередь.
Избегая открытого столкновения с раздраженной дочерью (эту схватку она бы проиграла), Годельева велела приятельницам подчиниться. Затем она обратилась к племяннице:
— Анна, мне кажется, Ида тебе завидует. Она надеялась первой выйти замуж.
— Знаю. Я ее прощаю.
Тетя поцеловала девушку:
— Ах, если бы у Иды был твой характер…
— Она станет лучше, когда получит то, чего желает. Когда-нибудь она избавится от злобы.
— Надеюсь, ты права! — сказала Годельева, ласково прикоснувшись к виску Анны. — Во всяком случае, мне и радостно и горько. Мне горько оттого, что я реже буду тебя видеть. И радостно, что ты нашла хорошего парня.
Спокойный голос тети Годельевы описывал ее судьбу. Анна приободрилась, мучившие ее вопросы утратили остроту. Успокоившись, она подставила лицо прохладному воздуху.
На карниз присел мотылек. Его крылышки — снизу лимонно-желтые, а сверху зеленые — вздымались, будто он дышит. Опустившись, чтобы привести себя в порядок, насекомое, не подозревавшее, что за ним наблюдают, потерло хоботок передними лапками. Анна зачарованно глядела на него: ей казалось, что крылья мотылька вобрали в себя весь небесный свет; сосредоточившись в крошечном насекомом, он словно бы попал в заточение. Мотылек блистал, а все, что его окружало, серело на глазах.
— Какой красивый! — с дрожью в голосе сказала Годельева.
— Не правда ли?! — прошептала Анна, обрадовавшись, что может разделить свое восхищение с тетей.
