Виталий Павлов - Герцеговина Флор
Дрова заготавливались на аккуратной лесопилке на заднем дворе. Здесь пахло древесной стружкой и пела на разные голоса пила. Лора очень любила запах опилок и в свободное время часто гуляла в этом маленьком дворике. И каждый раз, когда она бродила по мягкому ковру из стружек, видела там молодых ребят, ловко управляющихся со всей деревообрабатывающей техникой. Одного из них звали Стасом, другого — Алексеем. Стас был постарше. Видимо, насмотревшись вестернов, думал, что он настоящий ковбой. Поэтому носил джинсы, плотную клетчатую рубаху, ковбойские сапоги с острыми носами и белую шляпу «Стетсон». Алексей — моложе и проще. В связке со Стасом работал, как говорят в цирке, вторым номером. И на работе, и после, когда они заваливались в какой-нибудь местный кабачок, за пределами Герцеговины Флор. Он вел себя и одевался согласно амплуа: и джинсы попроще, и рубаха не такая яркая, и туфли вместо сапог, а шляпы он вообще не носил. Экстерьером он тоже уступал Стасу. Тот был высокого роста, блондином. Его голубые глаза могли свести с ума не только деревенскую девушку, а его тонкой талии позавидовал бы любой солист танцевального ансамбля. Зато руки у Стаса были крепкими и даже немного грубыми, что придавало его красоте еще и оттенок ярко выраженной мужественности. Леша был среднего роста, и волосы у него тоже были «среднего» цвета: ни блондин, ни брюнет. Наверное, шатен. Сначала парни не очень обращали внимание на гуляющую по двору девушку, но со временем познакомились и даже подружились с ней. Стасу Лора сначала просто понравилась, а затем он понял, что влюбился в нее. А еще через некоторое время он понял, что с каждым днем это чувство становится все глубже. Сначала оно занимало только краешек сознания, потом стало вытеснять на второй план увлечения и в конце концов полностью овладело молодым парнем. Ковбой хоть и бредил девушкой, но не признавался в этом никому. Даже себе.
Алексей делал вид, что с ним происходит совершенно обратный процесс. Когда видел Лору, отводил глаза в сторону, здоровался неохотно, а на все ее вопросы отвечал односложно. На самом же деле парень тихо страдал от того, что терял напарника и друга, и от того, что сам был безнадежно влюблен в девушку. Лора относилась к ребятам ровно. Она любила просто сидеть на еще не оструганных бревнах, вдыхать запах опилок и мечтать вслух:
- А вот представляете, идете вы однажды в Москве по улице Тверской и видите мою фамилию, написанную полуметровыми буквами в свете прожекторов. Представляете? Или даже в Париже, где-нибудь на Елисейских полях!
Стас не очень вслушивался в то, что говорила девушка, он просто сидел у ее ног и собачьими глазами смотрел на нее. Это очень не нравилось Цезарю, который подозрительно наблюдал за ковбоем и только изредка смотрел на хозяйку. Алексей в такие минуты, напротив, усердно работал. Он вставлял в паз бревно за бревном, стараясь не делать пауз. Электропила выла на разные голоса, заглушая один приятный голос девушки. Собственно, именно этого Алексей и добивался. Стас видел, как двигаются губы девушки, но слов не слышал.
Слушай, кончай скрипеть, у нас дров на две зимы хватит! — не выдержал Стас.
- Не хватит! — не унимался Алексей и вставил очередное бревно.
Тогда Стас просто-напросто выключил рубильник. Вопрос был решен, процесс остановлен, голос девушки зазвучал. Алексей тихо выругался, отошел в сторону и демонстративно лег, заложив руки за голову.
- Может, в бар сегодня пойдем? — спросил Стас. — Там новый диск-жокей. У него классная коллекция, а не только старье, как у нашего местного. Пивко попьем, потанцуем…
Такие разговоры происходили почти каждый день, но Лора еще ни разу не ответила утвердительно. Вот и сейчас она отрицательно покачала головой:
- Не могу. Завтра у Орловой праздник — шестьдесят пять лет со дня выхода фильма «Цирк». Надо что-нибудь специально для нее приготовить.
- Да повар приготовит, — сказал прямолинейный Стас.
- Повар не то готовит.
- Она спеть хочет что-то новое, — Алексей гораздо лучше чувствовал и понимал тонкую душу девушки.
- Спеть… — Стас так передернул плечами, будто ему показали змею.
- Певица — лучше утопиться, — противным голосом сказал Алеша.
Противным, потому что все его существо было на стороне Лоры, но он был вынужден придерживаться этой гадкой линии поведения.
- Вы не понимаете, что такое петь!
- Ну не понимаем, — сказал Стас. — А что, я обязан все понимать?
Я футбол понимаю, хоккей, единоборства, а петь…
- Конечно не обязан. Но я все равно буду петь! Буду! Только для этого уехать надо. В Москву… Хотя бы в Москву…
- Тоже мне — «Три сестры», — опять выдавил из себя Алексей и тут же зашелся от ненависти к себе самому.
- Мне все говорят, что надо уехать: и Грета, и Марлен, и Любовь Петровна. Кому же верить, если не им? Они же были на вершине славы, их знает весь мир! Когда я рассказываю об этом маме, она смотрит на меня такими глазами, будто я все выдумываю! А я не хочу ей ничего доказывать. Вот когда она увидит афишу с моим именем, или фильм, или клип, тогда она поймет!
- Чего доказывать? — спросил Стас, он уже минуты две развлекался тем, что бросал нож в доску. И каждый раз нож втыкался в дерево.
- Ну, что Марлен — это та самая Марлен Дитрих. А Айседора — та самая Айседора Дункан. Та, которую Есенин любил.
- Дункан? Это из седьмой комнаты, что ли?
- Ну да!
- А почему ты думаешь, что она — та самая Дункан, которую Есенин любил? — спросил Алексей и впервые посмотрел девушке прямо в глаза.
- А какая же она еще?! Она и танцует, и шарф носит, тот самый, и письма у нее… Есенинские.
- И сколько, по-твоему, ей лет?
- А нисколько! Какое это имеет значение?! Главное, что это она! Та самая! Настоящая! А мама думает, что она не настоящая, просто псевдоним носит — и все!
- Да ну, нормальная баба, — сказал Стас и еще раз вогнал нож.
- Она — не «баба», — возмутилась Лора.
- А кто?
- Она — танцовщица, личность! Она еще в начале двадцатого века боролась за свободу женщин! — восторженно сказала Лора.
- За какую там свободу? К двадцатому году у нас уже все свободные были! Даже более того — отвязанные! — Стас продолжал бросать нож.
- Она — необыкновенная женщина. И она, и Марлен, и Грета.
- Это точно, — засмеялся Стас. — Грета — точно необыкновенная! Обыкновенная не станет каждые два дня новую мышеловку заказывать! Мы с Лехой все комнаты обшарили — ни одной щели, а ей все мыши мерещутся.
- Ну, у каждой женщины должна быть маленькая странность… У Греты — такая.
- Я вот что тебе скажу: у нее не мыши, а тараканы в голове! У них у всех свои тараканы! — опять засмеялся Стас.
- Если хочешь знать, женщина без этого неинтересна.
- Ну да, конечно! Мой шеф говорит, что в настоящей женщине должен быть изюм!
Леша тихо захихикал.
- Дурак твой шеф, — сказала Лора. — Изюм в булке должен быть, а в женщине должна быть изюминка.
- Какая разница? — Стас покосился в сторону напарника. — Изюминка — это маленький изюм!
- Да нет же, нет! — Лора сбежала по бревнам, как но лестнице. — Изюм — это кишмиш, а изюминка — это «мышеловка»! Понятно?! — И она побежала по двору.
Верный пес, заподозрив в этом игру, бросился вслед с радостным лаем. Алексей включил рубильник, и пила завизжала самым противным скрипом, а Стас поднялся и закричал:
- Так я не понял, встретимся в баре?!
Лора помахала в ответ рукой. Что это было, знак согласия или просто вежливости, никто из участников сцены понять не мог. Не понял этого и парень, который во время разговора прятался в сарае со своей вечной спутницей — лопатой. Этот кладоискатель одно сокровище уже явно нашел. Да, он тоже был влюблен в Лору. Однако это, если так можно выразиться, моральное сокровище пока ему не принадлежало. Парень понял, что эпизод закончен, и углубился в лес на поиски сокровищ материальных.
Заканчивался рабочий день, а жизнь в Герцеговине не думала даже и притормаживать. Ее обитатели высыпали на веранду под полосатым тентом наблюдать закат. Надо сказать, что сама природа в этом уголке земли из каждого своего явления устраивала шоу. Уж если это был закат — так закат. С таким разнообразием красок, что никакой художник не сможет подобрать нечто подобное. Каждый последующий закат не был похож на предыдущий. В описываемый вечер он был преимущественно фиолетового цвета. И что пророчил этот оттенок неба, не мог предположить ни один предсказатель погоды. Дымился кофе в чашках песочного фарфора, колыхались на ветру шелковые шали, сновали незаметные официанты, и пел что-то давно не слышанное патефон:
Ах, эти черные глаза меня пленили…
Какая-то трагическая история любви, в которой роль роковой страсти досталась женщине с черными глазами. Кто-то танцевал, изящно изогнув стан, кто- то подпевал пластинке, а кто-то курил, глядя на мерцающую в ночи пластиковую гладь озера. День угасал. Легкий ночной бриз заставлял женщин кутаться в шали. Подали шампанское. Потом, точно по расписанию, начался ежевечерний фейерверк. Рождение каждого светового букета обитатели Герцеговины Флор встречали восторженными возгласами, будто они никогда ничего подобного не видели. А когда погасла последняя цветная искорка, все дружно поднялись и пошли внутрь, в главный зал, где еще долгодолго не будут смолкать музыка и женский смех.
