Алексей Рачунь - Подсолнух

2.

Тишка сидел на стуле и качал, в такт «Прощанию славянки» ногой. Марш отзвучал и по паркету в коридоре загрохотали сапоги заступающего наряда. Послышался бодрый голос Женьки Бородулина.

— На месте стой, нале – во. Принять наряд. Затем в каморку сунулась его жизнерадостная конопатая рожа.

— Здорово, Тишка. Гасишься?

— Здорово, Жендос. Угу, так гашусь, что аж вспотел весь. Давай, подписывай рапорт, и я пошел.

Женька хитро улыбнулся, — да погоди ты, вот заторопился, куда тебе спешить–то? До дембеля еще как до Китая раком.

— Да остопиздел мне этот штаб, походи сам через сутки, от одного воздуха здешнего завоешь.

— А я как будто не хожу – возмутился Женька – ты один тут Родину охраняешь и боевое знамя, да?

— Ну, тебе по сроку службы уставать рано — напомнил Тишка. Ты хотя и через сутки ходишь, но первый межпериод, а я уже второй. Плюс ко всему, когда межпериод закончиться, тебя по любому в караул скинут ибо кто с салабонами будет в караул ходить если не шарящие сержанты.. А мне в этом штабе до дембеля торчать.

Женька заулыбался – так ты Тихон, хочешь сказать что ты не шарящий, раз тебя разводящим в караул не ставят, так что ли.

— Мул ты, Жендос, — хоть и черпак уже, а мул. Во первых – я не просто шарящий, а супершарящий, хоть и залетный. Во–вторых – я еще и хитрый. Ты думаешь я в караулы не ходил? Походил, так походил что некоторые до сих пор с содроганием вспоминают. А почему вспоминают тебе никто не расскажет, ибо это — военная тайна! Понял?

Простоватый Женька вытаращил глаза – гонишь, Тиха? Тот сделал заговорщицкое лицо, поманил к себе пальцем и шепотом произнес – ты, младший сержант Бородулин точно ёкнутый, ты разве не видишь, как меня в штаб заперли? Это чтобы я на виду у них постоянно был. Боятся они меня тут все, боятся что проболтаюсь. Только об этом никому, лады? Иначе всей части звездец придет. Вплоть до расформирования. А из расформированных частей рассылают только по горячим точкам, на линию огня. Так что ты уж давай, не подводи меня. Тихон сделал озабоченную рожу, выдержал картинную паузу и добавил – я то ладно, я то фигня, а вот гвардейский наш дивизион подставим мы нехило.

Женька сделал умное лицо и закивал. Во всем его облике стремительно проявлялась важность причастного к тайне лица. Тишка стоял, поглядывая на сменщика искоса и слегка, одними уголками губ, улыбался.

3.

Сдав наряд и отпустив посыльных по подразделениям Тихон отправился к себе в казарму. Помня старую армейскую мудрость, что любая кривая короче прямой, проходящей мимо начальства он не пошел по дороге мимо КПП, а пересек Гоблин–стрит и нырнул в кусты. Из кустов он выскочил уже на плацу и двинулся по нему наискосок, тем самым почти вдвое сокращая путь.

В казарму он зашел, лихо заломив на затылок фуражу, засунув руки в карманы, ослабив до невозможности ремень и открыв с пинка дверь. Смирно – гулко разнеслась по казармам команда дневального – вольно – ответил Тишка и дневальный повторил не жалея голосовых связок. В казарме воцарилась тишина, батарея была на ужине. Тихон прошелся по взлетке, остановился возле расположения своего взвода, снял и бросил на кровать (стоящую отдельно, а не попарно как все остальные) ремень. Потом стянул с головы фуражку, подбросил, и со всего маху врезал по ней ногой. Фуражка упала куда–то за кровати, к окну. Не снимая сапог Тишка лег на кровать и закурил.

— Дежурный – рявкнул он с кровати.

— Дежурный по батарее, на выход – раздалось с тумбочки дневального. Откуда –то из глубины казармы послышалось торопливое цоканье подкованных сапог. Потом у тумбочки зашептались и цоканье, уже размеренное и спокойное, стало нарастать в Тишкину сторону. Дежурный — новоиспеченный младший сержант из числа окончивших учебку курсантов встал перед Тишкиной кроватью и выжидательно на него смотрел круглыми, мало что выражающими глазами.

— Опа, дежурный, а чё мы без доклада подходим, устав не соблюдаем, а? Ты команду «смирно» слышал?

— Ну слышал – буркнул дежурный.

— Не «нуслышал», а так точно, товарищ старший сержант, да боец?

— Да ладно, Тиха, ты чё, я ведь уже не курсант, я ведь сержант уже – начал оправдываться дежурный.

— Ага, ты еще скажи что по уставу при моем появлении и команду смирно не положено подавать – нехорошо заулыбался Тишка –ведь и вправду не положено же. Запомни дядя, то что ты получил две сопли на погоны ничего не значит, ты для меня пока авторитета не заслужил, ты пока как был мулом, так им и остался, понял. Хотя, как сержант, и имеешь теперь право обращаться ко мне на ты. Дежурный обиженно засипел – так точно, понял.

— Ну ладно, — сменил гнев на милость Тишка – старшина ключи от каптерки не оставлял? – дежурный протянул связку ключей на длинном кожаном шнурке.

Переодеваясь в каптерке из парадной формы в полевую, Тишка вспомнил что фуражку он запнул куда–то в расположение. Чертыхнувшись, пошел ее искать. Подняв с пола фуражку и обнаружив на ней клок свалявшихся ниток он нахмурился и опять заорал, вызывая дежурного. На этот раз цоканье подков по полу слилось в стремительную дробь и запыхавшийся дежурный возник через какие–то мгновения.

— Слышь ты, мул, — на этот раз Тихон злился по настоящему – это че за триппер? Это че за триппер у меня в расположении на полу валяется?

— Тиха, это, наряд двадцать минут назад мыл, это, чисто все было – от волнения дежурный запинался через слово.

— Я тебя, мул не спрашиваю когда мыл наряд, я тебя спрашиваю че за триппер здесь валяется.

— Я и говорю, двадцать минут назад мыли только..

— Ты тупой, да? Че это за триппер, я тебя спрашиваю? Похуй мне на твой наряд.

— Дак это, нитки это – просияв, словно совершивший потрясающее открытие естествоиспытатель, выпалил дежурный.

— И че?

— Ну, это, не знаю че?

— Не знаешь?

— никак нет.

— Ты тупой?

— Никак нет.

— Точно не тупой?

— Никак нет.

— Кто написал полонез Огинского?

— Никак нет.

— Никакнет написал полонез Огинского?

— Никак нет.

— Никакнет так–точно или никакнет никак нет?

— Не знаю.

— Не знаешь кто написал полонез Огинского?

— Нет.

Тихон скорчил свирепую рожу и заговорил — слышь ты, мул, я через сутки хожу в наряд, сутки меня дрючат в наряде все кому не лень, сутки меня дрючит комбат за охуевших без меня солдат, а тут ты мне совершаешь такой подгон, как неубранный триппер в моем расположении. Почему я, тебе, дежурному должен указывать на недоработки твоих дневальных? – Тихон перевел дух и продолжил – сейчас ты отдашь повязку дежурного дневальному, снимешь китель и проползешь под всеми кроватями в моем расположении. Весь собранный триппер представишь мне. И не дай бог его будет меньше чем две горсти. Выковыривай из щелей, заглядывай под тумбочки, от тапочек отскребай.

На лицо дежурного накатывались слезы, губы его дрожали от обиды.

Тишина казармы взорвалась громогласным «смирно» и вслед за ним, уже заглушая тихое «вольно» по взлетке загрохотали десятки сапог. Это вернулась, вместе с ответственным офицером, с ужина батарея. Дежурный был спасен от унизительной расправы.

Построив и пересчитав свой взвод Тишка рассадил всех на взлетке перед телевизором, разрешив подшиваться и писать письма, назначил старшего и пошел в каптерку. Через минуту в каптерке появился Виталик, старший сержант Тихоновского призыва, исполняющий обязанности старшины батареи.

— Здорово, Тиха, ты чего на ужине не был?

— Привет, да неохота было по такой жаре, я так чего–нибудь почифаню.

— А нет чифана – заулыбался Виталик. — Пацаны с собой в караул забрали. Давай бойца в столовую зашлем, там наш наряд, пусть картошки пожарят и банку тушняка выделят.

— Да неохота если честно. Жара такая. Кто ответственный сегодня из офицеров?

— Железо – ответил Виталик – он уже наетый по самое не могу.

— Ништяк. Я спать пойду, проведешь за меня проверку?

— Давай, вали. Я тоже сегодня с отбоем лягу, завтра в караул.

***

Казарма жила своей монотонной жизнью. Кто–то подшивал воротнички, кто–то писал письма, кто–то пялился в телевизор. Некоторые втихаря полировали иголкой патроны, изготавливая брелки, другие переписывали в блокнот идиотские армейские стишки типа:

Нас мяли как хлеб, нас вбивали в асфальт,

Кто учебку прошел, тот прошел Бухенвальд.

Атмосфера была напитана запахами ваксы, прелых портянок и копеешного одеколона «Доллар». Заканчивался еще один день, приближая своею смертью дембель.

Уже почти провалившись в сон Тишка стряхнул с себя дрему и позвал дежурного. Когда тот явился, настороженный и чуткий, Тихон сказал ему – запомни, дежурный, запомни и потомкам передай – полонез Огинского написал Огинский.

Когда дежурный, наконец уместив в своем мозгу сей невероятный факт, на цыпочках пятился от расположения Тихон уже спал, улыбаясь себе во сне дурацкой ухмылкой самого счастливого человека.