Дональд Стюарт - Современная австралийская новелла

Рассказ «Трактор» Питера Кауэна — о жестокости, тупости закоснелого собственника Кена, поднявшего на ноги полицию и устроившего настоящую охоту на беззащитного, больного человека, испортившего его трактор. Вина этого несчастного только в том, что он пытается уберечь свою хижину от сноса при расчистке земли, противостоять технике, наступающей на последние островки дикой природы. Романтичен, необычайно привлекателен образ жены Кена, молодой учительницы Анны, предупредившей преследуемого человека о грозящей ему опасности.

Австралийцы любят природу, любят свой буш, динго и кенгуру. Сторонников их защиты от безжалостного истребления под знаменем буржуазного прогресса с каждым днем становится все больше и больше. Эта проблема занимает не только Питера Кауэна в рассказе «Трактор», но и Дэла Стивенса (писателей разных идейно-художественных принципов), у которого в рассказе «Динго» она служит обличению обывателя, считающегося только со своими узкособственническими интересами.

Самого щедрого комплимента, пожалуй, заслуживает рассказ «Первая любовь» Хэла Портера, писателя с безупречным художественным вкусом, необычайной свежестью восприятия, редкой способностью оригинальными стилевыми средствами достоверно передать неизмеримо-бездонную глубину первого в жизни мальчика большого чувства и беспощадно-острую боль первого разочарования. Рассказ «горчит» еле уловимой, тонкой иронией.

Память моя до сих пор хранит встречи с Джудой Уотеном, гостем которого мне довелось не раз быть. Его верный друг, жена, энергичная, светловолосая, на невероятной скорости, лихо и ловко вела машину по трудным, с крутыми поворотами дорогам, и у меня ни на минуту не возникало чувства, что эта лихость может грозить всем нам бедой.

Джуда Уотен — большой оптимист, но и он иногда впадает в уныние. Вспоминается мне, как однажды в Сиднее он провожал меня на самолет и в ожидании его мы долго кружили по зданию аэропорта. Подойдя к какому-то киоску, Джуда Уотен скользнул взглядом по разноцветным обложечкам «карманных», дешевых детективов, издаваемых в Австралии в несметном количестве, и с горькой усмешкой сказал: «Жаль, что нас кормят такой вот подслащенной отравой — „литературой“, не имеющей ничего общего с жизнью. А настоящих писателей издают редко, до нелепости ничтожными тиражами».

Джуда Уотен — писатель-реалист, известный прогрессивный общественный деятель. В сборник вошли три его рассказа: «Нет на них управы!», «Игра в войну» и «Любовь и бунт». Рассказ «Нет на них управы!» — о жизни городских обывателей. Выбившийся в люди Альберт Сэмпсон — чужой своим детям, он не может найти контакта с ними. Отцы и дети — извечная проблема. Но в рассказе это не столько конфликт поколений, сколько конфликт, в котором бездуховность, ограниченность отцов встречает отпор со стороны детей, не желающих стать преемниками их мещанского уклада жизни и образа мыслей.

«Игра в войну» — рассказ о мальчишке, который обижен на своего дядю-ветерана за то, что он вовсе не такой, как герои в его любимых кинофильмах, а разочарование это он чувствует особенно остро, потому что у него нет отца и дядя Том — единственный, кто может поддержать его авторитет среди мальчишек. Рассказ написан с тонким пониманием детской психологии, с искренней теплотой и участием.

С известной прогрессивной журналисткой и писательницей Джустиной Вильямс, общественным деятелем, неоднократно избиравшейся федеральным секретарем Товарищества писателей Западной Австралии, я встретился, когда она находилась в Москве. Ее рассказ «Белая река», давший имя целому сборнику, получил первую премию на юбилейном конкурсе в Австралии в 1971 году, В основу его лег один из эпизодов борьбы мелких фермеров против разоряющих их банков во время жестокой депрессии 1930-х годов. На том, начальном этапе борьбы это был еще наивный социальный протест, который, как вылитые фермерами в канаву сливки, потом вольется в единую мощную реку осознанной, организованной борьбы против монополий.

В другом замечательном, уже опубликованном рассказе «Плачущие холмы» Джустнна Вильямс выступает в защиту аборигенов. Повествование ведется от первого лица. Фермеру Кену ничего не стоило бы подстрелить аборигена, который посмел в одно с ним время охотиться на кенгуру, и только вмешательство батрака — сельскохозяйственного рабочего, выбившего из его рук ружье, спасает этого человека от гибели. Он «не имеет никакого права находиться на чужой земле», заявляет Кен, потомок первых поселенцев-колонизаторов, запамятовавший, что именно его предки отобрали у аборигенов их исконные земли.

Появление в литературе Австралии первого писателя-аборигена Биримбира Вонгара вызвало у нас серьезный интерес к его творчеству. Переведены два рассказа из его книги «Дорога в Бралгу» (1978), один из них — остросоциальный, сатирический рассказ «Могвои, дух-отступник» — опубликован издательством «Прогресс» в сборнике «Новые рассказы Южных морей», другой — «Проводник» — напечатан в «Литературной газете» и вошел в этот сборник.

Рассказ «Такой же человек» Дональда Стюарта, искренний и теплый, вызывает сострадание к судьбе аборигенов; он перекликается с циклом рассказов Алана Маршалла «Мы такие же люди».

Общая тональность рассказов сборника связана в основном с проблемами 60–70-х годов. О иих говорят как писатели среднего поколения — Уильям Невил Скотт, Том Хангерфорд, Элизабет Джолли, так и более молодые авторы, пришедшие в литературу совсем недавно, например Питер Кэри и Мэри Тейчен.

Об отчуждении личности, о безысходном одиночестве человека в обществе потребления, которое оказывает разлагающее влияние на души людей, обесценивании моральных ценностей рассказывают эти писатели.

Большое впечатление произвели на меня рассказы Уильяма Невила Скотта «Маски» и «Как научиться жить», Тома Хангерфорда — «Тетя в ящике».

С болью читаешь великолепный рассказ о несбывшейся мечте рабочего-эмигранта, приехавшего из Англии в надежде на то, что он разбогатеет, купит ферму, обзаведется семьей… («Земля Билла Спрокета», Элизабет Джолли).

О попрании элементарных прав человека, о беззащитности его перед «законом», где правит денежный мешок, достоверно рассказывает Олаф Руэн («Домик возле парка»).

Глубоко потрясает антивоенный рассказ «На западе — ветряная мельница» об уже немолодом американском солдате, хорошо усвоившем «науку убивать», убивать не размышляя, о солдате, которого перебросили самолетом из Америки охранять «рубеж». «Никто нигде не объяснил, идет ли рубеж на всем протяжении по прямой, или то, что видно с поста, лишь часть огромного кругового ограждения; никто не потрудился упомянуть, какова общая протяженность рубежа… никто не объяснил ему, где он находится, и карт никаких не было, и про него самого вспомнили только через пятнадцать часов».

Рассказов много, и все они хорошие, наполнены острым социальным, а нередко и политическим содержанием, психологически достоверны, написаны в индивидуальной для каждого автора манере, различными средствами художественной выразительности, многозначны по форме.

Я не хочу пересказывать их здесь, дабы не лишить читателя удовольствия, не навязать ему каких-то ассоциаций. Пусть рассказы говорят сами за себя.

И вот подошла к концу еще одна моя встреча — на этот раз заочная — с писателями и их творчеством, с литературой милой моему сердцу Австралии, такой далекой и такой близкой…

Джон Моррисон

Пионеры

На пустынных землях Центральной Виктории, где-то между Вибой и Динсдейлом, среди глухих зарослей затерялась небольшая ферма. Там и свела меня судьба с этим человеком.

В тот злополучный зимний вечер я застрял на проселочной дороге у изгороди его участка. Мне бы следовало с самого начала благословлять его, как вовремя явившегося ангела-хранителя, ибо в нем воплощался мой единственный шанс выбраться из этой глуши до ночи или хотя бы на следующий день. Признаю, тут нечем гордиться, но, честно говоря, я разозлился на него еще до того, как мы встретились.

Его дом стоял недалеко. Окруженный надворными постройками и кучкой деревьев, он был ясно виден всего в нескольких сотнях ярдов за темнеющими выгонами. В какой-то миг, когда после надсадных взревываний мотора машину засосало еще глубже, я бросил взгляд в сторону дома и вроде бы различил фигуру на веранде. Но когда хозяин дома наконец соизволил выйти и поинтересоваться моей судьбой, я уже увяз всерьез и надолго и не был склонен ликовать при его появлении, на что он, безусловно, мог рассчитывать. Впрочем, его вид и манеры тоже не располагали к приветливости.

Он подошел, тяжело ступая, и привычным жестом положил крупные руки на верхнюю проволоку изгороди, почти не скрывая торжества и удовлетворения. Понять его было нетрудно: он жаждал общения. Именно этой жаждой, не меньше чем добротой, объясняется традиционное гостеприимство обитателей зарослей. Тут все было в порядке вещей, однако этот человек уж слишком неприкрыто выражал свои чувства. Он вовсе не собирался выходить на дорогу, чтобы как следует разобраться в обстановке. Он даже не посчитал нужным выразить мне сочувствие. Я застрял намертво и, значит, до утра был в его власти. В результате я ощущал себя не как спасенный мореплаватель, а скорее как барахтающаяся в паутине муха, к которой уже подобрался паук.