Тулепберген Каипбергенов - Каракалпак - Намэ
Самар мать несла на спине, а мне места уже не осталось — я привык ездить у нее на закорках. Пришлось идти пешком, держась за подол ее платья. Шажки мелкие, ребячьи. Семеню, семеню, сам устаю, и она тоже устает — не привыкла к медленной ходьбе. По пути, чтобы я не расхныкался, мать стала рассказывать сказки, зная, что я большой охотник до них и, слушая предания, легенды, притчи, увлекаюсь и забываю обо всем на свете. По одной из сказок выходило, что Земля, на которой мы живем, огромна и кругла. Держит ее на рогах громадный-прегромадный голубой бык. Он невероятно сильный, мощный, а рога у него золотые. Время от времени бык устает и перебрасывает Землю с рога на рог, тогда лето сменяется зимой. Снова перебрасывает, и опять вместо стужи начинается жара.
Сказка мне так понравилась, что я начал воображать себя преогромным голубым быком. Я такой же могучий и сердитый. Набычился и несколько раз мотнул головой, перебрасывая Землю и меняя погоду — то стужа, то зной.
Мать иногда останавливалась, утирала пот у меня со лба, клала самар на голову, а меня усаживала на спину и шла быстрее. Вот так, с передышками, двигаясь то быстрее, то медленнее, мы под вечер добрались наконец до своего аула, но здесь нас ожидала непредвиденная неприятность.
Возле аула — канал Шортанбай. Обычно в это время года он мелеет, почти напрочь пересыхает. А тут вдруг разлился, разбушевался, вспучился. Наверное, где-то Амударья прорвала дамбу.
Мать остановилась и задумалась. Идти в обход слишком далеко, и так ночь уже близится. Кричать? Вряд ли кто услышит. В этот час все разошлись по своим домам, хлопочут по хозяйству. Да и стеснялась она: женщинам ведь не положено голосить, этого не любят аксакалы. Перебираться через канал опасно: глубоко и течение сильное, а я еще не умел плавать.
Но вдруг она решилась: разделась, смотала одежду, привязала к голове и вошла в воду. Деревянный самар колыхался около нее. Я мигом сообразил, что она задумала, и пустился наутек, но куда там… Мать быстро настигла меня, взяла на руки и, усадив в самар, велела крепко держаться за края таза.
Подталкивая самар перед собой, она направилась к другому берегу. Через несколько метров ее ноги уже не доставали дна, и теперь она плыла, толкая мой «ковчег» подбородком, потому что плавала она «по-собачьи», гребя руками под водой.
Я сжался от страха. Сжался в комочек, маленький и дрожащий. Пальцы окостенели, я словно зубами вгрызся ими в края самара, а зубы свел, как пальцы, — не разжать.
Вода — огромный голубой бык — качала мою круглую Землю — мой самар. И от этой качки зима и лето, весна и осень менялись ежесекундно: меня то озноб пробирал, то прошибал горячий пот, то теплилась весенняя надежда, то одолевала стылая осенняя тоска. «Ковчег» мой вращался, и я видел, что берег, покинутый нами, удалялся быстро, страшно быстро, а другой, желанный, приближался медленно, страшно медленно. Мне становилось жутко, и тогда я искал взглядом глаза матери. Они — две черные искрящиеся звездочки — смотрели спокойно и даже весело. Это придавало мне чуточку уверенности, но лишь на несколько секунд. А потом опять, с каждой новой волной, накатывала и волна страха.
Наконец добрались до берега. Я думал, что, как только окажусь на суше, тут же кинусь бегом дальше от воды. Но нет. Так и сидел в самаре, держась за его края, — ноги не слушались, не было сил подняться и стиснутые пальцы не разжимались.
Мать вышла на берег и тоже долго сидела молча. Наконец, отдышавшись, спросила:
— Сере,[3] тебе не было страшно?
Все опасности остались позади, и я, приободрившись, постарался как можно веселее и увереннее сказать:
Нет!
Но голос дрожал, и это не только она заметила, это я и сам чувствовал.
— Мне кажется, — продолжала она, — что ты немного испугался и разволновался. Но разве ты не знаешь, что ребенку нечего бояться, если рядом мать? Навсегда запомни: ты не должен ничего страшиться, когда мать с тобой!
Этот завет я действительно запомнил навсегда. И еще я убежден, что не зря во все века сравнивают Родину с матерью.
Моя родная Каракалпакия в общечеловеческом море мала, как самар. Но, что бы я ни делал, всегда уверен, что Родина-мать со мной и никогда не даст мне пропасть.
Каждая моя книга — это слово признательности ей и одновременно клятва на верность, клятва, писанная кровью сердца. Вот почему я с уверенностью приступаю к новому роману и надеюсь, что он проживет долго и никому не наскучит.
Вопрос. Почему после романов «Дочь Каракалпакии» и «Дастан о каракалпаках» следующую книгу я решил назвать «Каракалпак-намэ»?
Ответ. Надеюсь, все объяснит сама книга. Однако…
Однако перед тоем,[4] когда женщины собираются, чтобы сообща приготовить побольше теста, всегда среди них отыщется хоть одна нетерпеливая, та, что не в силах удержаться от искушения. Она отщипнет от края кусочек — ив тандыр его, под горячую золу. А потом вытащит и ест быстро, обжигаясь. Лепешка не лепешка, а все же приятно: как-никак первая отведала.
Так же и среди мужчин. Пока разделывается туша барана, пока она кипит в котле, самые нетерпеливые отрезают полоску мяса и жарят ее на огне. Им невтерпеж испробовать вкус мяса непременно до начала тоя.
Есть и торопливые читатели. Чтобы удовлетворить их любопытство, я «отщипну кусочек» от замысла этой книги.
Существует у нас древний обычай: когда в ауле появляется на свет новый человек, счастливые родители приглашают в дом самого почтенного, уважаемого старца, чтобы он нарек новорожденного. Конечно, при этом учитываются желания отца и матери, мало того — выслушивают и родственников, и знакомых, ведь все ждали появления будущего человека и заранее искали для него подходящее имя. Но когда оно уже найдено, когда все пожелания выслушаны и споры улеглись, тогда наступает торжественный миг. Аксакал берет младенца на руки и, приблизив его ухо к своим губам, трижды произносит имя. Как только младенец закричит, седобородый старец отдает его матери и, повернувшись к присутствующим, торжественно изрекает: «Этот человек узнал свое имя. Впредь никто не сможет изменить его».
Книги как люди, хоть их нарекают иначе.
И еще. Предание, пересказанное коше-бием.[5] Нижеследующий инцидент имел место быть в первобытный период минувшей истории. Как только количественная численность потомков Адама возросла до уровня такой степени, что они стали разделяться на самостоятельные группы, так в сей же момент бог составил себе специальный список, куда занес большое множество придуманных им названий, и с этим списком на руках отправился к людям с целью присвоения каждой группе своего отдельного наименования.
Делалось это так: встречает всевышний каких-нибудь людей и спрашивает:
— Кто вы такие?
Если они отвечают: «Мы и сами не знаем», тогда он их выстраивает, заглядывает в вышеупомянутый список и трижды громко восклицает на весь мир:
— Инглис! Инглис! Инглис!!! Или:
— Рус! Рус!! Рус!!! Или:
— Узбек! Узбек!! Узбек!!!
А потом соответственно в собственном списке против каждого присвоенного имени ставит галочку, чтобы не путаться и не повторяться. Те же народы, которые из божеских уст услышали свое имя, начинают ликовать, выражая свою радость при помощи песен и танцев.
Когда присвоение имен закончилось и в списке не осталось ни одной строки, не отмеченной галочкой, всевышний отправился обратно, но решил прогуляться окольным путем. И вот в том районе, где река Аму впадает в Аральское море, увидел он камышовые лачуги и живущих в них неучтенных людей.
— Кто вы такие? — вопрошает он.
— Сами не знаем, господи. Но люд мы тебе подведомственный и ждем от тебя всяческих благ.
— Как так не знаете? — изумился всевышний.-,Я же дал вам имя.
— Нет, господи, — возражает неучтенный народ, — никогда и ничего ты нам не давал.
— Не мог же я просчитаться, — недоумевает бог. — В списке-то все наличествующие имена уже исчерпаны.
— Этого мы не знаем, но только полное отсутствие у нас какого-либо имени является непреложным фактом, — объясняют ему люди из камышовых лачуг.
— Ничего-то вы не знаете. Темные вы какие-то. И, видать, по темноте своей прошляпили раздачу имен. Так вот и назову вас-«темные шляпы»-каракалпаки.
— Поступай, господи, как знаешь. Мы в твоей воле, но только сделай все по закону, прокричи и наше имя трижды на весь мир.
- Ну уж нет, — отвечает бог, — идите-ка лучше по свету, поищите, не затерялось ли где все-таки лишнее имечко. А если не сыщется, то присоединяйтесь к какому-нибудь из нареченных народов хотя бы на время. А я за этот период проверю небесную учетность. Коли и впрямь промашка вышла, то подкорректирую список в сторону увеличения. Будет, будет вам имя, не беспокойтесь.
