Макс Нарышкин - Синдром Клинтона. Моральный ущерб
Невероятно редко встречаются заикающиеся женщины, в то время как найти заикающегося мужчину столь же нетрудное дело, как встретить лысого и при этом совершенно здорового мужчину, а вот встретить совершенно здоровую и лысую женщину представляется фантастическим явлением. Руководствуясь теми же житейскими наблюдениями, можно сделать вывод о сведении к нулю равновеликой возможности услышать на лекции заводящий студенток и восторгающий студентов здоровый юмор шестидесятилетнего преподавателя и научные мотивы при эстрадном выступлении сатирика. Но Берг, вопреки установленным природой правилам, сочетал в себе и то и другое. При этом он был лыс и едва заметно заикался. Можно было сказать, что он был «совершенно лыс», но это будет противоречить правилам русской речи. Лысый человек не может быть лысым совершенно или лысым недостаточно, ибо лысина предусматривает категорическое отсутствие растительности на голове. Быть чуть-чуть лысым — это все равно что быть чуть-чуть беременной, а потому стоит, верно, опустить усиливающие эффект описания и сказать о профессоре просто, как сказал бы криминалист экспертной лаборатории ГУВД Москвы. Игорь Оттович Берг был мужчиной небольшого роста, с маленькими внимательными глазами, никогда не растягивающимися в улыбке губами, чувственными музыкальными пальцами и такой блестящей головой, что в мощи сияния его мозга можно было даже не сомневаться.
Но сегодня деятельность Берга заканчивалась. Поговаривали, что старик решил все оставить и уехать. Одни говорили — рубить бабло в Оксфорд. Вторые интимно шептали, что Берг на старости лет решил закосить под дауншифтера и смыться в деревню («к земле привыкает», — говорили острословы, благо было у кого учиться). Оставшиеся ничего не предполагали и ни о чем не шептались. Они пытались смириться с утратой, скорбя и стоически дожидаясь появления того, кто придет на место Берга. Было ясно, что замена будет неравнозначной. Это как на поле вместо Роберто Карлоса вывести Онопко. Не мог найти себе места в университете только один человек. Тихон Куртеев, узнав о скором убытии профессора Берга, ликовал и уже дважды — ибо уже дважды объявлялось о завтрашней отставке — откупоривал советское шампанское. Но в первый раз он напился совершенно напрасно, поскольку известие об увольнении сообщила Раиса Петровна Березина (в девичестве — уже три раза — Поцелкина). А доверять ей было так же глупо, как глупо доверять сплетнику. Но невероятие новости перешибло легкое недоверие к источнику информации, и Тихон купил четыре бутылки и вечером стал стрелять в потолок, стараясь угодить непременно в люстру. Поутру, уже в университете, выяснилось, что деньги потрачены зря. Берг только объявил о своем предстоящем уходе, дабы решение не выглядело необдуманным. Новость расползлась по вузу, и Тихон занял выжидательную позицию. Через две недели Берг сам объявил, что «завтрашняя лекция» — последняя. Куртеев не выдержал и снова стал стрелять пробками в потолок. И вот сегодня, сидя и пытаясь угадать, что испытывает человек, сорок лет отдавший науке и теперь странно ее покидающий, Тихон ерзал на месте, нервно двигая руками так, словно в ладонях у него было мыло.
Тихон Куртеев оканчивал последний курс университета по специальности «социолог». Обучение не причиняло бы столько мук, если бы с третьего курса его группу не повел Берг. Все люди делятся на тех, кто способен поделить мир, и на тех, кто в этом мире делится. Эти двое, Куртеев и Берг, не могли существовать в одном пространственно-временном континууме, как Пушкин и Дантес, Ленин и Романов, Ватикан и Браун. Точек соприкосновения у них множество, но все они оголены, и потому каждое прикосновение сопровождается острой болью. Берг считал Тихона необучаемым студентом, Тихон считал профессора клиническим идиотом. Но если мнение Берга о студенте было исчерпывающим и не подлежащим обжалованию, то Тихон в душе все же уважал Берга, ну и завидовал невероятно молодому старику. Но как бы то ни было, глубокими и темными ночами, когда голова Тихона была свободна от мыслей о соитиях и вине, он думал о Берге. Образ лысого старика профессора, от одного взгляда на которого глаза девочек становились блестящими, как вынутые из рассола маслины, приходил после 00.00 и начинал мучить Тихона. И в каждом из этих виртуальных споров он с досадой ощущал себя поверженным, низложенным. Не найдя чем ответить Бергу на лекции, он ночью лежал, курил и придумывал достойный ответ, который можно было бы несколькими часами ранее произнести и тем сразить Берга наповал. При этом Куртеева совершенно не занимало то, что ответ уже запоздал, а шутки профессора никогда не повторяются. И все же, думал он, хорошо было бы вот так ввернуть… чтобы он от неожиданности даже очки поправил… Ночные размышления всякий раз заканчивались тем, что ближе к 01.00 становилось ясно — мести не состояться вовсе. И радость от убытия из университета старика окрылила Тихона и оживила.
Он знал социологию лучше всех на курсе. И досаднее всего было то, что не его глубокие познания в области гуманитарной науки стали причиной придирок к нему Берга. Куртеев так хорошо знал социологию, потому что редко когда сдавал предмет ненавистному профессору с первого раза. Обычно с третьего, а то и с четвертого. Берг словно сосал из него силы, упиваясь глупостью ученика и питаясь его молодой кровью. Оттого, верно, и не старел. Когда приходила пора зачетов, Тихон тускнел на глазах. Он знал, чем закончится сессия: неделей пересдачи. Сообразив это после первой же сессии на четвертом курсе, он стал учить социологию. Но Берг словно не замечал, что познания Куртеева глубоки и куда обширнее познаний его сокурсников. Казалось, Берг вычислил в толпе студентов одного, на ком можно оттянуться по полной программе. И чем явственнее приближались госы, тем сквернее чувствовал себя Тихон.
Все у него складывалось прекрасно. Он встречался с красивой девушкой двадцати двух лет, умной, независимой, споткнувшейся всего один раз — и на Тихоне. О женитьбе речи пока не заходило, да и не было в том нужды: пока их вполне устраивали две-три встречи в неделю. Крупная, крепко стоящая на ногах компания приняла его в свою дружескую (как было сказано на собеседовании) семью, обеспечив достойной зарплатой и коммунальными удобствами. После получения диплома зарплата должна была удвоиться. А это открывало широкие перспективы. Должность «конфликтолог, специалист по корпоративным отношениям» исключала какую-либо конкуренцию и подсидку со стороны пышущих завистью коллег. Куртеев как конфликтолог был в компании один, а потому сама по себе вероятность появления доносов на него в виде многих страниц огнедышащей прозы была исключена. Приметили его в «Регион-билдинг» год назад, приметили и сразу предложили место, приняв осваивать традиции солидной компании в качестве стажера вплоть до окончания университета. Уже было говорено, что контракт с ним будет заключен, что место — его, и если бы не Берг, то есть не единственная причина, из-за которой его с недоумением могут спросить в компании: «А чего это ты с первого раза гос не сдаешь по тому предмету, по которому у нас работаешь?», все было бы просто прекрасно.
Этот диссонанс приятного и неприятного вселял ужас в мужественную душу Тихона Куртеева. Он ждал государственного экзамена по социологии, дрожа от надежды и помня высказывания дружков о том, что преподаватели-стервятники, безжалостно терзавшие студентов несколько лет, на выпускных, как правило, превращаются в душек. У них-де статистика, и с них тоже могут спросить, чему они учили студентов, если те после нескольких лет учебы даже экзамены сдать не в состоянии. Куртеев соглашался с этим, формальная логика была для него близка, он знал ее на «отлично», но чем ближе были госы, тем крепче было его убеждение в том, что формальная логика тут ни при чем. Он просто трусит и старательно, необоснованно верит в небывальщину. Это мнение подкреплялось всякий раз, когда он вспоминал Берга: лысая, блестящая голова, очки, взгляд как у орла, сухие губы — разве это портрет человека, который готов превратиться в душку?
И теперь вот это неожиданное известие: госэкзамен по социологии принимать будет не Берг.
Выдержав паузу, чтобы не казаться бестактным, Куртеев кашлянул и спросил с заднего ряда аудитории, будто откуда-то с потолка, с вершины горы, на которую Сизиф катает туда-сюда валуны:
— Профессор, а это правда, что вы уходите?
Со стороны вопрос казался, конечно, воплем отчаяния.
— Нет, студент Куртеев, я н-не ухожу… — Убедившись в том, что в глазах Тихона появилась мертвая муть, Берг закончил: — Я выхожу в отставку. Уходить мне пока еще рано.
Этой же ночью Тихон придумает достойный ответ на реплику профессора: «Вас о чем ни спроси, вы все о смерти» — но это будет ночью. Сейчас же, сыграв желваками, он почувствовал, как внутрь пробирается знакомое чувство — злоба.
