Инок ВСЕВОЛОД - НАЧАЛЬНИК ТИШИНЫ
Больше Власу ничего не хотелось рассказывать, да и нужды не было, ведь гость не судья, а всего лишь сумасшедший зэк, и ничем не сможет ему помочь. Выслушал – и за то спасибо.
Гость, как бы всматриваясь в душу Власа своим удивительным взором, тихо спросил:
– А что же ты про Надежду ничего не рассказал?
– Про какую такую Надежду?
– Да про ту девушку с собачкой, которую ты встретил в подворотне. Помнишь?
Власу показалось, что его вновь, как тогда у магазина, накрыла взрывная волна. "Откуда он про девчонку-то знает? Про этот мой кошмар?". Власу стало страшно, но он решил не сдаваться и перешел на крик:
– Замолчи! Что ты ко мне в душу лезешь!? Я не хочу знать ни про какую девчонку!..
– Послушай, – прервал Власа гость, – не горячись. Ведь ты же не убил ее тогда. Ведь мог же убить, и не убил – доброе дело сделал. Так что же ты разволновался?
После этих слов гостя у Власа уже не было сил сопротивляться. Он как-то сразу обмяк, и ему даже показалось, что от этих глаз все равно ничего не скроешь. Тут он подумал: "А может быть, я тоже схожу с ума?".
– А ее что, Надей звать? – жалостливо простонал юноша.
– Надеждой. Так расскажешь про нее?
– Расскажу… – Влас собрался с силами. – Я когда к машине бежал, она мне навстречу из подворотни вышла и сразу все увидела: и горящий магазин, и меня с гранатометом в руках. Мы с ней застыли друг против друга, словно вкопанные. Ее собачонка скулит, к ногам жмется. По правилам, мне бы эту девчонку, как свидетельницу, пришить надо было. У меня ведь в кармане пистолет был. Но что-то дрогнуло в груди, пожалел я ее, не тронул. А ведь она меня, наверное, и сдала потом. Меня ведь по машине вычислили, а машину мою только она могла видеть.
– Нет, Влас, она вообще следствию осталась неизвестна и в милицию не обращалась. На тебя другие донесли.
– Кто?
– Твои заказчики. Это у них заранее все так разработано было.
Влас чуть не подпрыгнул от удивления:
– Так вот оно что!? Заказчики! А я-то думал… Выходит, не зря я девчонку пожалел. Но все равно не укладывается у меня в голове, почему она в четыре часа утра пошла с собачкой гулять. Ведь она – соплячка еще, лет пятнадцать-шестнадцать, и что ее понесло ночью по городу?..
– Ее послал Отец наш Небесный.
– Какой Отец? Бог, что ли?
– Бог.
– А зачем Он ее послал-то?
– Чтобы дать тебе возможность пожалеть человека. Ведь у тебя же выбор был: убить ее или оставить жить. Ты выбрал жизнь.
– Ну, а зачем это?
– Зачем? Лучше ты скажи: где Авель, брат твой?
– Какой еще брат? – снова встрепенулся Влас, как будто его по старой ране резанули. – Не было у меня никакого брата.
– Не было? А ты вспомни: Авель, Авель, брат твой.
После этих слов гостя Власа охватила черная тоска. "Это он намекает на того грузина Авеля, охранника из магазина. А какое ему-то дело? Тоже мне, судья выискался. Что он меня мучает. Вот прибью его сейчас табуреткой, и все. Мне терять нечего, все равно – вышка…", – с этими мыслями Влас стал незаметно пододвигаться ближе к табурету.
– Для чего ты хочешь убить меня? – грустно спросил гость.
Власа прошиб холодный пот: "Ага, он еще и мысли читает! Прямо колдун какой-то, экстрасенс… или…". После этого "или" Власу показалось, что у него в голове раздался щелчок и в глазах что-то сверкнуло, но все-таки Влас закончил свою мысль: "…или он – святой. То-то я смотрю, он мне какую-то икону напоминает. Да и про Бога что-то говорил".
– Слушай, братишка, не хотел я твоего Авеля убивать. Не хотел! Я ведь не знал, что он в ту ночь в магазине дежурил. Заказчики ничего об этом не сказали. Просто, говорят, магазин взорвешь, и точка. А про мокрое дело речи не было. Не хотел я его убивать. Ты мне веришь?
– Верю.
– Хорошо, хоть ты веришь, а судьи вот не поверили; повесили мне это дело, как умышленное убийство, а вдобавок пришили десяток заказных убийств, слепили из меня настоящего наемного убийцу. Только я про те дела и знать ничего не знал. Да что уж теперь-то говорить. Видно, судьба у меня такая – под расстрел идти.
Гость пристально посмотрел на Власа. И то ли Власу показалось, то ли на самом деле вид гостя несколько изменился. Это уже не был тот изможденный человек с печальными глазами, которого привел надзиратель. Гость как-то весь оживился, казалось от него исходило какое-то особенное тепло, взгляд излучал радостную надежду.
Именно таким взглядом гость посмотрел на Власа и сказал:
– Я могу спасти тебя.
– Ну, это уж слишком! – Влас вскочил и начал быстро ходить по камере. – Спасти! Как ты можешь меня спасти!? – возбужденно выкрикивал он.
– Я имею власть спасти тебя, потому что Я уже однажды умер за тебя, и Я еще и сейчас страдаю за тебя, и если ты пожелаешь принять сие, как Мой дар тебе, то Я могу умереть вместо тебя… сегодня утром.
Влас уже стал понимать, что в эту ночь перед ним открывается какая-то неведомая ранее грань бытия. Сейчас некогда было раздумывать, как и почему это случилось. Одно он понял: Гость не шутит, и с Ним шутить тоже не стоит. Влас и не собирался больше шутить с Гостем, он хотел Его понять, но понять не мог.
– Ну, ладно, Ты умрешь за меня, – продолжил разговор Влас, ходя по камере. – Для меня-то это хорошо, но Тебе-то зачем это нужно?
– Я хочу, чтобы твоя душа была спасена.
– Почему?
– Потому что Мне тебя жалко.
– Тебе? Меня?.. Почему?
– Потому что Я люблю тебя как брата, – тихо, радостно и торжественно ответил Гость. – Заметь, ведь и ты Меня братом называешь.
– Но как Ты узнал про меня? Почему я? – не успокаивался Влас.
– За тебя просил брат твой Авель.
– Разве он мне брат? Я ведь про него толком ничего не знаю.
– Авель приехал из Грузии в Москву учиться. Жил у родственников, а по ночам подрабатывал дежурством в том магазине, который ты взорвал. Верующий и честный был юноша, такие ныне редкость. Когда ты убил его, ему было двадцать два года.
– Так мы с ним были ровесники…
– Когда ты убил его и он пришел ко Мне, то первое, что он попросил, – это помиловать его брата Власа.
– Значит, мы все-таки братья… – Влас прекратил свое хождение по камере и с застывшим изумлением на лице стал медленно оседать на табурет.
– Все люди братья, потому что все от одной крови. И когда убивают одного человека, то бывает больно всем, только мало кто об этом задумывается… А знаешь, кто еще приходил просить за тебя?
– Кто?
– Надежда.
– Та девчонка?
– Да. Она в тот же день, когда столкнулась с тобой, ходила в храм и поставила свечку о твоем спасении.
– Ты что меня до слез довести хочешь? Смотри же – я плачу, – Влас размазал кулаком слезы. – Говоришь, свечу за меня поставила?.. Спасибо ей. Не ожидал.
– Видишь, у тебя сейчас на душе легче, светлее стало, это потому, что за тебя молятся. За человека молиться – значит, его оживлять. А если и один духовный мертвец оживет, то всем легче станет, для всех радость будет.
– Неужели я тоже мертвец?
– Ты был мертвецом, но теперь оживешь. Ты ведь не Авеля тогда убил, ты себя убил, но теперь ты оживешь.
– И буду жить?
– Обязательно будешь. Долго, долго жить будешь… Вечно. Тебя ведь бабушка в детстве крестила, а крещенные не умирают. Только много поплакать тебе придется. Поплакать, да покаяться, да помолиться.
– А я ведь и молиться-то не умею.
– А ты молись так: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного". Ну, а теперь ложись, спи. Пора уже. Да и Мне скоро идти нужно.
В эту минуту Влас понял, что чувствует себя ребенком в присутствии Гостя.
– Погоди, не уходи, – спохватился он, – оставь мне что-нибудь на память.
– Возьми, – Гость протянул Власу маленький нательный крестик на веревочке.
– Крестик, – сказал Влас, удивленно и радостно разглядывая подарок.
– Это на земле он крестиком называется, а на небе его называют оружием Божественной любви. Ну, ложись, ложись, спи.
Влас лег совершенно умиротворенный. Он впервые в жизни переживал в своей душе такой глубокий покой и тихую светлую радость.
Гость наклонился у изголовья деревянной койки и, легким движением прикоснувшись к волосам Власа, сказал:
– Спи. Пусть Ангел хранит тебя…
– А мы еще увидимся? – спросил Влас.
– Непременно, непременно увидимся.
Засыпая, Влас смотрел на Гостя, и ему казалось (а может быть, это было на самом деле), что Гость был объят золотым сиянием. И тут Влас вспомнил: "Ну, конечно. Как же это я сразу не узнал Его. Да, да, все как на той иконе, которую бабушка хранила в чулане: и овал лица, и этот удивительный взгляд, и изображен Он на той иконе тоже сидящим в камере. А как называется икона? Как же она называется? Кажется, "Иисус Христос в темнице"".
Утешенный найденным ответом, Влас крепко заснул.
Когда он проснулся, уже светало, но "вертолет" пока не отобрали. "Значит, шести еще нет", – подумал Влас.
