Екатерина Вильмонт - Зеленые холмы Калифорнии
В китайском ресторанчике как раз начинался обеденный перерыв, но Джуди, знакомая официантка, пустила нас.
– Ничего, заходите, большого выбора не обещаю, но накормить накормлю. Как дела, Ади?
– Познакомься, Джуди, это моя мама из Москвы.
– А, мама это хорошо. Мандариновый суп будете?
– Мне как обычно, Джуди, и маме то же самое принеси.
– Что она говорит? – спросила мама.
– Что принесет нам мандариновый суп, а потом говядину.
– Мандариновый суп? Он сладкий?
– Нет, чуть сладковатый. Просто бульончик со вкусом мандарин.
Мама с сомнением взглянула на маленькую фарфоровую мисочку с такой же ложкой. И улыбнулась.
– О, теперь я понимаю, для чего эти мисочки. Мне как-то подарили две штуки с такими же ложками, я подумала: красиво и удобно. Я сметану в ней иногда подаю, а это, оказывается, для китайского супа. А знаешь, вкусно!
Когда Джуди подала мясо, мама закричала:
– О боже, я столько не съем. Ах да, мы же можем взять это домой. А не лучше было бы заказать одну порцию на двоих?
– В другой раз так и сделаем, мамочка.
– А вот это что такое?
– Это печенье. В нем запечатана записочка с предсказанием.
– Ах да, я видела это в кино… Открой свою!
Я давно перестала верить этим предсказаниям. Но открыла. «Ты обретешь то, что потеряла». Неужто вернется Гарик? – вспыхнула сумасшедшая надежда.
– Мама, а что у тебя?
– На, прочти!
– «Жизнь испытывает тебя»!
– И все?
– А чего бы ты еще хотела? Жениха? – засмеялась я.
– Да нет уж, какие женихи. Покоя хочу! Но покой нам только снится. К черту все! Расскажи мне лучше, почему ты вдруг стала риелтором.
– Расскажу, но лучше дома.
Как приятно входить в дом не одной. Не так больно. Мы сели на диван, я принесла бутылочку джина, тоник, лед.
– А апельсинового сока нет? – спросила мама.
– Есть, просто я привыкла с тоником…
– Так почему ты вдруг занялась риелторством?
– Я многое тут перепробовала. А это у меня вдруг пошло… Сама не знаю, откуда берется дар убеждения, но я многих могу уболтать…
– И что, за это прилично платят?
– Да как сказать… Я получаю процент от комиссионных. Большой процент. Все зависит от суммы сделки. Шесть процентов от суммы идет в офис, хозяину, а он платит мне семьдесят процентов от этих комиссионных. Ах, мама, зачем тебе это… Это скучно.
– Семьдесят процентов это предел?
– Нет, некоторые получают и девяносто, но редко. Просто сейчас, когда обвалился компьютерный бизнес, многие кинулись в риелторство, конкуренция выросла, а бизнес наш стал слоу…
– Что?
– Ну, медленным…
– Вялым?
– Да-да, именно вялым. Но ничего, прорвусь, мама.
– А может быть, стоит продать этот дом и купить что-то поскромнее? Ты же одна пока. Здесь, как я понимаю, это все очень подвижно… покупают один дом, продают, покупают другой…
– Нет, пока я не хочу! Я так люблю его…
– Но зачем тебе одной четыре спальни?
– Мамочка, я больше не одна, у меня есть ты… и Стаська… А может, вам переехать ко мне? Будем жить все вместе?
– Да нет, это ерунда. Приехать можно, а переезжать… ни за что!
– Там папина могила, да? Поэтому?
У нее вдруг задрожали губы и глаза наполнились слезами.
– Мамочка, господи, столько лет прошло, а ты все еще…
Она как будто с трудом проглотила комок в горле.
Но тут зазвонил телефон. Мне на секунду померещилось, что это звонит Га – рик, ведь обещал же мне китайский предсказатель обретение потерянного.
– Алло!
Незнакомый мужской голос спросил по-английски:
– Прошу прощения, мэм, могу я поговорить с Леокадией?
– Но она не говорит по-английски, – растерялась я.
– Зато я говорю по-русски.
– Одну минуту. Мама, тебя!
– Кто?
– Понятия не имею! Простите, а кто ее спрашивает?
– Доктор Дорман, Грегори Дорман.
Но тут раздался такой трезвон у входной двери, что я вскочила как ошпаренная и закричала:
– Перезвоните попозже, очень вас прошу! – И, швырнув трубку, бросилась открывать. На пороге стоял Симон, бледный, испуганный.
Я еще ничего не поняла, а мама закричала:
– Где Стася? Что случилось?
– Вы только не волнуйтесь, сейчас уже все в порядке, она в госпитале.
– В госпитале? Вы разбились на машине?
– Нет, – он вдруг покраснел, – ей стало плохо, я ее отвез… Они там объяснят… У нее проблемы… Но уже все…
– Что все? – не своим голосом закричала мама.
– Ей уже сделали операцию.
– Какую операцию?
– Внематочная беременность… – едва слышно произнес Симон.
Слава богу, у нее есть иншурэнс, мелькнуло у меня в голове.
Стася
Вон они, эти чертовы зеленые холмы, прямо за окном, любуйся сколько влезет! В госпитале меня продержали сутки, и теперь я лежу как последняя кретинка, таращусь в телик или смотрю в окно. Доигралась, идиотка! Хорошо еще, беременность оказалась внематочная, по крайней мере я не виновата, что ребеночек накрылся медным тазом. Кому он нужен, ребенок от того козла… Даже вспомнить мерзко. Это я опыта решила набраться, чтобы не ударить п… в грязь перед красавчиком Игорем, который у Мамалыги называется Гариком. И все напрасно, все! А Лёка догадалась, почти все просекла… Плакала, целовала меня, опять слезами захлебывалась… Ее жалко. Она вдруг так постарела. Сидела у моей кровати, сгорбилась как-то, уголки губ опустились… Жалко, сил нет! Правда, ей какой-то старый дружбан позвонил из Сан-Франциско, обещал приехать, и она слегка приободрилась. Кажется, он зубной врач… Но все равно… облом по полной программе. И даже смешно, просто какая-то книжная мораль – зло наказано! Правда, добродетель не торжествует, вот тут прокол. Добродетельная у нас только Лёка, а что она за свою добродетель поимела? Дочку-кукушку и внучку-блядушку? Но одно хорошее в этой истории есть! Есть все-таки! Я убедилась, что могу в принципе поиметь любого мужика, если захочу! Как тот козел сперва на меня и не глядел, а потом на задних лапках прыгал. Гнусный тип, но зато научил меня кайф ловить от этого дела. С паршивой овцы… Так что не совсем напрасно я старалась… Но дура я та еще! Один раз мужика увидела, этого окаянного Игоря, и что затеяла! Трансатлантическую интригу! Три ха-ха! И, главное, все бы получилось, не брось он ее. Получилось бы, я уверена! Но это была бы гнилая победа, противник уж больно ничтожный… Разве можно так упасть из-за смазливого мужика? Я получила хороший урок от этой взрослой жизни. Никто и никогда не сможет довести меня до такого состояния! Я уже понимаю, что от любви можно как угодно с ума сходить, но нельзя допускать, чтобы тебя жалел твой заклятый враг! Этого я не перенесу. Кстати, надо будет как-то ей намекнуть, что так нельзя. На ней же аршинными буквами написано: меня бросили! А она ж еще не очень старая. Но кто на такую побитую позарится? Хотя я сама не смогу, надо объяснить Лёке, пусть она ей скажет! Надоело лежать, сил нет, но завтра я уже встану, а на днях мы полетим в Лос-Анджелес, в Голливуд! А вообще-то у меня такое ощущение, что нарыв прорвался, гной вытекает и жесткий комок ненависти внутри как будто становится помягче… Хорошо ли это, я не знаю, но мне легче, легче, легче…
