Екатерина Вильмонт - Зеленые холмы Калифорнии
– На каких котиков?
– Морских. Их тут много, для них специально сколотили мостки, у них тут лежбище.
– Конечно хочу! Очень хочу!
Она провела меня на галерейку, откуда открывался вид на искусственно созданное лежбище. На мостках валялось штук пятьдесят до невозможности грязных котиков, но было видно, что они вполне довольны жизнью.
– Это они от здешней воды такие чумазые? – полюбопытствовала я.
– Да. Я их видела на Дальнем Востоке, там они тоже, правда, чистотой не блещут, но все-таки… Хотя такими, как в цирке и всяких шоу, они в природе не бывают… Ну что, поедем дальше?
– Алла, а давайте посидим где-нибудь в кафе. Я вас приглашаю.
Она взглянула на меня с явным испугом.
– Но мы тогда не успеем все посмотреть…
– Ну и что? Неважно. У меня и так уже в голове каша.
– Что ж, с удовольствием. Идемте, тут рядом хорошая кондитерская.
Мы шли молча.
– Вот сюда! – сказала она, указывая на небольшое заведение с открытой террасой. – Здесь потрясающие пирожные.
– Отлично! Возьмите на свой вкус, только я не буду кофе, мне лучше зеленый чай.
Нам принесли корзиночку с маленькими пирожными, выглядевшими столь аппетитно, что у меня потекли слюнки.
– Странная встреча, да? – смущенно проговорила она.
– Пожалуй.
Мы обе замолчали. Пирожные оказались восхитительными.
Удивительно, подумала я, мне под шестьдесят, я в молодости даже представить себе не могла, что буду на старости лет сидеть в кафе на набережной Сан-Франциско, а моя дочь будет риелтором в штате Калифорния. Да мы и слова такого не знали – риелтор…
– А вы тут давно живете? – спросила я.
– Десять лет уже.
– А кто вы по профессии? Ах да, вы же, кажется, инженер…
– Да, – как-то странно покраснев, сказала она и закашлялась. – Моя профессия в России совсем перестала кормить, а я хорошо знала английский и решила переехать… И не жалею.
– У вас есть дети?
– Увы, нет. Я приехала сюда одна, потом вышла замуж за американца, но прожила с ним только два года. Не выдержала, мы были люди с разных планет. А теперь живу одна, снимаю хорошую небольшую квартирку и очень довольна.
– В Москве часто бываете?
– Нет, всего один раз была. Мне там тяжело. Я слишком многое там потеряла, вернее, слишком многих… Одни могилы…
– У вас уже есть гражданство?
– Нет пока, только грин-карт, но надеюсь в следующем году получить. Вы не курите?
– Нет, но при мне можно курить…
– Единственное, что раздражает меня в Америке, невозможность курить в кафе. С вашего разрешения, я выйду на две минутки, когда пьешь кофе, без сигареты трудно…
Она порылась в сумке, вытащила пачку сигарет, долго искала зажигалку, из сумки то и дело что-то падало, видимо, она волновалась.
– Вечно я все ищу! – смущенно пробормотала она, улыбнулась, словно извиняясь, и быстро пошла к выходу.
И я вдруг увидела, что на диванчике, на котором она сидела, валяется расческа и записная книжка. Черт дернул меня протянуть руку и взять книжку. Знаю, прекрасно знаю, что приличные люди так не поступают, но мной как будто и в самом деле командовал черт. Я открыла потрепанную кожаную книжку и тут же получила удар под дых. За прозрачным карманчиком книжки была фотография Лёни. Небольшая, но чудесная. Он в шикарном твидовом пиджаке, который я купила для него у одного нашего диктора, тот привез его из ГДР, куда ездил озвучивать какой-то документальный фильм. Лёня на этой карточке веселый, радостный… Черт велел мне вытащить фотографию из обложечного карманчика. Я перевернула ее и прочитала: «Моей любимой женщине, моей «лебединой песне»!»
– Леокадия, что вы делаете? – раздался надо мной испуганный голос Аллы.
– Это выпало из книжки… Алла, что это значит?
Она была бледная, над губой выступил пот.
– А разве и так не ясно?
– Ясно… Боже мой… Это долго продолжалось?
– Пять лет… Пять последних лет его жизни… Я не хотела, чтобы вы знали… И он не хотел, он любил вас… Оберегал…
– Вы работали с ним?
– Нет. Никакой я не инженер, я была… литературным переводчиком…
– Но когда же вы встречались, я ничего не замечала.
– Зачем вам это сейчас?
– Алла, я хочу знать!
– Мы находили время… Он приезжал ко мне в обеденный перерыв, я жила совсем близко от его работы… Видит Бог, я не хотела этого говорить. Наверное, я должна попросить прощения… Хотя за что? Я же его любила… и он меня… Простите, я понимаю… это все ужасно получилось…
– Где вы познакомились?
– Случайно… В одном доме.
– В чьем доме?
– Ах боже мой, какое это теперь имеет значение?
– Мне это важно.
– В доме Филиппа Андреевича Венгерова. Они там собирались всем классом, их уже немного осталось, а я… я была в свое время аспиранткой Филиппа Андреевича и зашла к нему за книгами, а Лёня… Леонид Станиславович вызвался меня проводить… Вот так… Только зачем вам это? Филиппа Андреевича уже давно нет в живых.
Я прекрасно знала эту неразлучную компанию школьных друзей. Они все учились в знаменитой 110-й московской школе, почти все стали известными людьми в самых разных областях. Лицейская дружба, так у них это называлось. Среди них был физик с мировым именем, знаменитый пушкинист, блестящий кинорежиссер, да и Лёня в своем деле был достаточно крупной величиной, Филипп был профессором МГУ, известным филологом, шекспироведом…
– Знаете, я помню свое дикое смущение, я была тогда не так уже юна, но столько знаменитых людей в одной компании… Они сидели и выпивали, им явно было весело и без женщин… Я не собиралась там сидеть, я случайно оказалась в том доме и позвонила Венгерову, нельзя ли мне зайти за книгами. Он разрешил, я же не знала… Как сейчас помню, я вошла в комнату, увидела много мужчин, мне все они показались стариками, но один встретил меня такой улыбкой, что сердце ушло в пятки и я подумала: если он меня позовет, я пойду за ним на край света… Ох, простите…
– Он говорил с вами обо мне?
– Никогда! Поверьте, никогда! Он рассказывал о дочке…
– Но вы же в начале разговора сказали, что он любил и оберегал меня?
– Да! Просто он сразу сказал мне, что не сможет уйти ко мне, что любит жену… Вот и все.
– И вы смирились?
– Я приняла это с уважением, я понимала…
– Что он слишком стар для вас? Он и для меня был староват, пятнадцать лет разницы, а сколько лет вам?
– Пятьдесят один.
– Понятно, он был старше вас на двадцать три года, для брака многовато.
– Я вообще не стремилась к браку, это не моя стихия… Я просто любила его и радовалась тому, что мы встретились в этой жизни… Простите его…
Боль была повсюду. Болело не только сердце и душа, болели руки, ноги, спина. Казалось, я вся – сплошная боль. Боль была не острой, а тянущей, от такой боли еще не кричат, а только закусывают губу…
– Леокадия Петровна, что с вами, вы так побледнели! – перепугалась она.
– Ничего, сейчас пройдет… Только… у вас нет телефона моей дочери, не могли бы вы ей позвонить? Пусть она приедет за мной сюда…
– Да-да, телефон есть… Я позвоню… Но, может, не стоит ее пугать, тем более что мы должны встретиться с ней уже через полчаса… Я понимаю, вам, вероятно, тошно со мной общаться…
– Как и вам со мной.
– Нет, мне не тошно, я ведь ничего не потеряла, – тихо добавила она. – Ой, простите мою бестактность, но знаете… зря вы полезли в мою записную книжку.
– Вы правы. Любопытство сгубило кошку. Хорошо, попросите счет.
– Позвольте мне заплатить!
– С какой это стати? Я вас пригласила сюда, я и заплачу.
Ариадна
– Мамочка, что с тобой? – Я испугалась, увидев ее. В лице ни кровинки, губы синие…
– Я просто устала, ненавижу экскурсии. Ничего, Адька, все пройдет, не волнуйся. Она меня так заговорила, ужас…
– Но город-то тебе понравился?
– О да! Особенно те кварталы, где пестрые домики. Такая прелесть, голубые, розовые, сиреневые, красные. Только ездить тут пытка, такие крутые горки…
– Да уж! А в церкви святой Марии были?
– Это где круглый орган?
– Да!
– Красиво и очень необычно. Адька, знаешь, давай поедем домой.
– Не хочешь до вечера здесь побыть?
– Нет.
– А у меня дома обеда нет…
– Но мы же можем пообедать где-нибудь в ваших краях?
– Конечно! Ты как относишься к китайским ресторанам?
– Никогда в жизни не была.
– Значит, поедем в китайский. Там вкусно!
– Адя, где ты нарыла эту гидшу?
– В Интернете, а что? Она тебе не понравилась?
– Болтливая очень, у меня просто голова кругом пошла… А впрочем, неважно, черт с ней.
– Мамочка, как мне хорошо с тобой, как легко…
– А со Стаськой трудно, да?
– Ужасно, я ее боюсь.
– Ты зря ей это демонстрируешь. Она сейчас как нервная собака – почуяв твой страх, может укусить, а она иной раз больно кусает.
Что ты на это скажешь? Наверное, я никогда и никого не боялась так, как ее, мне кажется, она может даже убить… И в этом виновата я. А что же случилось с мамой? Неужто заболела? Может, сердце? Я даже не знаю, здоровое у нее сердце или нет… я почти ничего о ней не знаю. Только чувствую, что она меня любит и уже простила за все… Мамочка моя…
