Ангелика Мехтель - Но в снах своих ты размышлял...
У меня есть Томас, сказала я.
Почему ты не бросишь работу, если она тебе опротивела? — спросил он. Завела бы детей, занялась хозяйством. Как насчет этого?
Старая пластинка, сказала я. Томас что, поручил вам сделать из меня домашнюю хозяйку? Потому и говорит что вы за ним увязались?
Он фыркнул, не разжимая губ, только диафрагма — я видела — дернулась вверх-вниз.
Томас хочет детей?
Вынашивать их тебе, ответил Херб.
Все-то вы знаете, сказала я.
Ведьма, сказал он. Голос его изменился, в нем зазвучала нежность, как у Томаса.
Ведьма? — переспросила я.
Этой ночью я проснулась оттого, что хлопнула входная дверь. И разбудила Томаса: Херб ушел.
Томас помотал головой: Не может быть, это против уговора.
Какого уговора? Но Томас уже спал.
Мы бы не встали вовремя, если б Херб не постучал в дверь.
На кухне стояла коробка, в которой он отвозил дохлую кошку, но она была пуста. На столе лежала развернутая газета. Тот институт сгорел.
День выдался душный, а вечером над городом прошли ливневые дожди. На сей раз за мной заехал не Херб, а Томас, и поток машин из центра к предместьям был куда гуще, чем в другие вечера.
Лучше б ты его выставил, предупредила я Томаса.
Херб поджидал нас.
Когда я опять увидала в открытой коробке кошачью мумию, у меня перехватило дыхание. Ни слова не говоря, я взяла коробку под мышку и отнесла на улицу, к мусорным бакам.
Едва стемнело, Херб притащил ее обратно. Уверяя, что мумия имеет какое-то отношение к пожару.
Я его высмеяла: мистикой да злыми чарами никому теперь голову не заморочишь.
Наша собака прямо шалела, пока коробка была в квартире. Стояла перед закрытой кухонной дверью, тыкалась носом в порог и скулила; кот сидел с нею рядом как изваяние.
Херб решил тебе доказать, заметил Томас.
Что доказать?
Что в неподходящих руках мумия приносит несчастье, сказал Херб.
На этот раз Томас пошел с нами. Мы сдали кошку в бюро находок, и Херб ночью из дома не уходил.
Утром он спросил: не подбросите меня в город?
Надо забрать ее с пожарища, объяснил он в машине.
Стало быть, ты привел в дом колдуна, сказала я Томасу. И долго ли так будет продолжаться?
А в чем дело? — сказал Томас. Херб просто больше знает, вот и все.
Он нам сто очков вперед даст, сказала я, вот что страшно.
Я избегала оставаться с Хербом наедине, бросила ходить в бассейн, гулять и ездить по воскресеньям за город. После работы, как узница по камере, сновала по квартире.
Ты раздражена, сказал Херб.
Пусть он оставит меня в покое, сказала я Томасу.
Чем он тебе не потрафил?
Неужели не видишь, что здесь происходит?
Сама я увидела только в середине августа. Меня не настораживало, что вечерами Томас теперь частенько отсутствует. Ходит на эти свои курсы.
Может, придется пожертвовать Испанией, сказал он, нужно довести дело до конца.
Томас честолюбив, сказал Херб, ты знала?
Томас в порядке, ответила я, он, пожалуй, не только до мастера дойдет, а и повыше поднимется.
Ты — вот кто мастерица, сказал Херб в своей путаной манере.
Я привыкла к нему.
Томасово честолюбие важнее Испании — для меня это не вопрос. Зато для Херба очень даже вопрос.
Вы никак в феминисты подались? — спросила я.
А что мне оставалось, раз уж я обо всем знаю? — сказал он.
О чем?
Почему ты меня боишься? — спросил он. Я не позволила обнять себя за плечи. О кошачьей мумии больше не заикалась. Даже не знала, прячет он ее где-нибудь в доме или нет.
Ты мне сто очков вперед дашь, сказал Херб.
В тот самый вечер я обнаружила, что Томас завел себе другую женщину. Я не связывала это с Хербом. Я подумала: с Томасом можно об этом поговорить.
Томас даже не оправдывался. Чего ты хочешь? — спросил он.
Он провел с нею все лето.
Потому и Херб? — спросила я.
Тут не такой сговор, как ты воображаешь.
Ненавижу женщин, которые сразу ударяются в крик.
С нами все в порядке, сказал Томас.
Я заперлась в ванной, и ни один из них в дверь не постучал, но, когда я вышла, в передней стоял Херб.
Он ушел, сказал Херб.
Курсы тоже вранье? — поинтересовалась я.
Херб ответил: Томас не только до мастера дойдет.
В чем дело? — спросил он.
Я покорно вышла с ним из дома. Почему Томас не взял машину? — спросила я.
Мы выехали за город.
Что Филомеле проку от ее жалоб? — спросила я.
Да и сестры у меня нету.
Не волнуйся, сказал Херб.
Тебе это не нужно, сказал он.
Что не нужно?
Он опять заладил, что женщины к этому ближе. Мне было довольно-таки безразлично, о чем он говорил. Главное, он был здесь. И мог мне пригодиться.
Когда вы все это замыслили? — спросила я. Ну, этот отвлекающий маневр?
Чертовщина какая-то.
Главное — ты, сказал Херб, а не я и не Томас. Женщинам не нужно хвататься от ревности за нож или за пузырек с соляной кислотой, не нужно так мстить. Ты хоть раз о себе подумала? У тебя больше власти, чем ты предполагаешь в самых смелых мечтах.
Когда ж это мне думать, ответила я, ведь по восемь часов кряду в ухе торчит наушник от диктофона, а пальцы барабанят по клавишам машинки! Я бы рада заняться чем-нибудь другим, но первым на очереди всегда был Томас. Говорю как есть.
Мы сидели рядом в темной машине, лучи фар бежали по дороге. Приятно было двигаться вперед. У меня вдруг развязался язык.
Неудивительно, сказал Херб, вы же знать не знаете, что в вас заложено.
Что ты имеешь в виду? — спросила я, мне нравилось ехать бок о бок с Хербом через деревни, где даже в трактирах уже погасли огни.
Используй свои способности — и будешь непобедима.
Неудивительно, повторил Херб. Я сама не заметила, как уснула, горизонт к тому времени уже начал светлеть. Когда я проснулась, вовсю светило солнце. Не помню, повторил ли Херб в третий раз это свое «неудивительно». И добавил ли: …что вас приходится снова и снова превращать в птиц, а то ведь не спасетесь от погони.
И не мои ли это домыслы.
Херб стоял у входа в деревенский трактир. Улица была еще пустынна, а женщина, открывшая дверь, еще в халате. Херб заговорил с ней. Она глядела мимо него, на машину. Потом Херб спустился с крыльца, открыл дверцу машины, подал мне руку и сказал: Все о’кей.
Женщина отвела нам комнату с душем. И держалась не слишком приветливо.
Лето было в разгаре, и под нашим окном тарахтели трактора с прицепами. В полдень я босиком гуляла по проселку, обгорела и теперь пахла маслом от солнечных ожогов, которым меня намазал Херб. Херб мне нравился, и кое-чему он меня научил.
Я не возражала, пусть называет меня ведьмой.
Домой мы вернулись три дня спустя, Томас, похоже, прекрасно обходился без нас и ни капли не скучал.
A-а, приехали, сказал он. Машина в порядке?
Я прошла на кухню, поискать в холодильнике съестного. Войдя в дом, я хотела погладить собаку, но она попятилась, поджав хвост. Зато кот с меня глаз не сводил.
Херб и Томас сидели в гостиной, смеялись. Томас чувствовал себя отнюдь не плохо.
Прошу, сказала я, приготовив бутерброды с остатками колбасы и сыра.
Меня упрашивать не надо, сказал он.
Наверху в спальне я спросила его: Ты знал, что́ Херб и вправду знает? Он понимает в чародействе.
Томас заметил: Образованный. Ну и что?
Он хотел спать, но нельзя же не рассказать ему вот это: Херб говорит, достаточно присвоить хоть кусочек собственности другого человека, чтоб получить над ним власть.
Верь больше, сказал Томас, ты же разумная женщина в конце-то концов.
На следующий вечер я сумела уговорить Томаса познакомить меня с той, другой.
Мы ведь не дети, сказала я ему, что тут особенного? Я боялась, Херб соберется уезжать, но нет, он открыл нам дверь. В кухне ждал ужин, кот сидел на столе, а собака разлеглась рядом, на полу.
Встречу с другой назначили на субботу, во второй половине дня. Херб тоже пожелал принять участие. Мы расположились в открытом кафе, под сенью деревьев, и я заметила, что она готова сквозь землю провалиться.
После я сказала Томасу: У тебя неплохой вкус.
Ее звали Моника, и была она немногим моложе меня. Уж не думаешь ли ты, что я всерьез? — осведомился Томас.
Ты меня одурачил, сказала я.
Когда я позже собралась с Хербом в парк, Томас вдруг начал возражать. Отвел меня в сторону: Теперь можно бы его и выставить.
Я шла рядом с Хербом. Он делал один шаг, а я три и слышала, как скрипит песок у него под ногами.
Ты допускаешь ошибку, сказал Херб, горячишься.
Да в чем дело, сказала я, завладеть ее носовым платком было проще простого.
Он рассмеялся. Ты что смеешься?
Не забывай, сказал он, ты не единственная, кто наделен этой властью.
Херб решил задержаться еще на день.
В воскресенье утром мы вынесли кошачью мумию на лужайку, которой дозволено пользоваться жильцам нижнего этажа. Весь дом еще спал. Херб положил кошку в цинковый гроб со стеклянной крышкой. Мы закопали ее так, что она лежала возле террасы как в витрине.
