Джала Джада - Сократ и афиняне
Торговец, полагая, что встретил гуртов, побежал навстречу к идущим впереди Анмара охотникам, что-то громко объясняя и показывая мечом в руке на прибрежные кусты позади себя. Охотники замерли, не зная, что делать. Килсан, подойдя поближе, удивленный, что ему не отвечают, присмотрелся к стоящим перед ним «гуртам» и, видимо, узнав кого-то из них, понял обман и свою ошибку. Вонзив меч в живот стоящего ближе всех охотника, он бросился назад. Оба охотника, неосмотрительно побежавшие за ним, упали сраженные стрелами, почти добежав до кустов. Стрела же Анмара угодила в темные кусты, за которыми, к его радости, раздался глухой стон. И все затихло. Судя по стрелам, там, за кустами, было, кроме Килсана, еще не меньше двух воинов. Сколько их и что они собираются делать? Пока Анмар раздумывал, приполз охотник, раненный Килсаном. Меч попал в широкий кожаный ремень и соскользнул по касательной. Рана оказалась не опасной, но кровоточила. Запах крови, видимо, действовал на Емвожику, и он начал раздраженно рычать и отошел подальше в лес. Анмар принял решение отправить Хайрийю с медведем на тот берег, в городище, а самим помочь охотникам, которые, может быть, тоже только ранены. Да и с Килсаном хотелось поквитаться. Но молодой охотник и предполагать не мог, какие еще события приготовила ему судьба.
— Скажи отцу, что Азамурта мы убили. Посол погиб. Теперь Баш-ир вождь гуртов, с ним воины, которых привела его мать. Пусть, не теряя времени, возвращается к гуртам. Тогда, может быть, удастся договориться, заключить мир, — начал Анмар и, увидев удивленные глаза жены, понял, что она ничего не знает ни о после, ни о его жене — родной сестре ее отца Тармака, т. е. о своей тете, ни о своем двоюродном брате, который теперь стал вождем гуртов, как последний наследник, ни о том, что произошло с тех пор, как они расстались в первый раз в начале этой ночи под дубом. Подробно рассказывать не было времени. Анмар, как мог кратко и быстро, объяснил главное, опустив, как он считал, мелкие и несущественные сейчас подробности о своих подозрениях про шамана Салямсинжэна и о лазутчике Килсане, которого только что он узнал. Охотник нежно обнял прильнувшую молча к нему жену и ласково подтолкнул к медведю, который терпеливо сидел в сторонке и грыз себе когти. Второй раз за эту ночь Анмар расставался с женой, и сердце его сжалось от неясных предчувствий, тоски и боли.
Хайрийя собралась было сказать о будущем ребенке, но увидела сосредоточенный взгляд мужа и решила, что поговорят потом. Как и в прошлый раз, ласково взглянув на статную фигуру мужа, она пошла к Емвожике и потянула его слегка за шерсть, приглашая идти. Медведь, лизнув руку, вразвалку пошел рядом. По совету мужа Хайрийя, немного углубившись в лес, пошла параллельно реке вниз по течению, чтобы обогнуть то место, где в кустах прятались гурты, не подозревая, что Килсан решил обогнуть место встречи с переодетыми охотниками тоже ниже по течению. Судьба их вела навстречу друг другу, и пути их должны были в какой-то точке пересечься. Шорохи темного леса не пугали Хайрийю, она с детства могла одна оставаться ночевать в лесу. Что-то другое подгоняло ее, и она побежала. Сопя, но бесшумно, косолапил рядом Емвожика, погруженный в какие-то свои медвежьи думы и не обращавший внимания на хлеставшие по морде еловые ветки. Он не сбавил скорости и не обратил даже внимания, когда неуспевающая за ним Хайрийя, вконец исцарапав ноги, вспрыгнула на него, обняла руками бока, уткнулась лицом в жесткую шерстку и шептала: «Домой, Емвожика, домой, родной, домой, домой», — орошая шерсть друга невольными слезами, дав себе волю от напряжения страшных последних событий. Медведь никогда бы не свернул на кабанью тропу, если бы неожиданно перед ним не выросли темные фигуры множества людей. Хайрийя чуть не свалилась на землю, когда Емвожика, резко затормозив, бросился в чащобу… и полетел в охотничью яму для кабанов, придуманную когда-то веселым стариком Барсундом. Говорят, что у людей перед смертью перед глазами пролетает вся их жизнь. Что видят медведи перед смертью, никто не знает. Что промелькнуло в сознании Емвожики за те несколько секунд, пока он летел на острые колья, никто не узнает. Может, всколыхнулись самые ранние и глубокие воспоминания, и он почувствовал вкус и запах теплого материнского молока; может, вспомнил, как бегал по городищу среди людей, которые стали частью того большого мира, которым была для него природа; может, мелькнули в угасающем мозгу образы самых близких и дорогих ему живых существ — Анмара и Хайрийи, заменивших ему родителей. Закрыв своей большой тяжелой тушей острые колья, медведь спас Хайрийю, которая успела лишь ойкнуть, пока поняла, что случилось. Встав на бездыханное тело Емвожики, Хайрийя подтянулась к краю ямы. Увидев протянутую руку, она схватила ее, и кто-то сильным рывком вытащил ее наверх. Отряхнув платье, Хайрийя подняла глаза и увидела лицо зловеще улыбающегося торговца Килсана. Сбоку стоял шаман Салямсинжэн, увешанный какими-то тяжелыми мешками, удивленно разглядывающий то медведя в яме, то Хайрийю.
— Как хоро… — начала обрадованная Хайрийя. Но, увидев чуть позади купца и шамана вооруженного гурта, невольно воскликнула, вскинув руку: «Осторожно! Гурт!» И была удивлена, что ни торговец, ни шаман даже не оглянулись.
— А ты говорил: «Знаме-ения! Знаме-ения неблагоприятные!», — передразнивая почему-то шамана, сказал Килсан, обращаясь к нему с какой-то непонятной угрозой в голосе. — Видишь, как хорошо все складывается. И сокровища при тебе, и женщина тебе достанется, если, конечно, не будешь жадничать и выкупишь ее у меня.
— Почему я должен ее выкупать? — воскликнул Салямсинжэн.
— Потому что она — моя добыча, я ее вытащил из ямы, и медведя я напугал. Потому что к Азамурту тебя приведу тоже я.
— Но Тармака заманил я, — настаивал на чем-то шаман, что-то для себя выторговывая.
Все еще не понимая, что происходит, Хайрийя, услышав про Азамурта и отца, торопливо вскричала:
— Азамурта нет! Его убили Анмар с послом, который тоже погиб. Надо скорее бежать в городище, сказать отцу, чтобы Баш-ир возвращался со своей охраной и матерью к гуртам. Он теперь вождь гуртов.
— Откуда в городище охрана Баш-ира и его мать? — с сомнением спросил Килсан, с усиливающейся тревогой понимая, с кем он встретился недавно у берега. Его подлый и быстрый ум строил уже коварный план, как из сложившейся ситуации извлечь свою выгоду.
Хайрийя рассказала, что услышала от мужа и что он просил передать отцу. Видя побледневшие и напряженные лица шамана и купца, она все больше проникалась недоверием к собеседникам, которых сопровождал еще этот гурт, внимательно и подозрительно прислушивающийся к ночным шорохам в лесу. Гурт начал проявлять признаки беспокойства и что-то коротко сказал Килсану.
Немного подумав, Килсан кивнул на шамана и сказал что-то гурту, на лице которого появилось выражение, не оставляющее сомнения о его намерениях. Салямсинжэн, то ли поняв смысл сказанного, то ли интуитивно догадавшись, трусливо и жалобно стал бормотать:
— Что ты? Что ты? Тебя бы принесли в жертву. Я же тебе жизнь спас! — умоляюще вскричал шаман, бросившись на колени перед торговцем. — Я же помог тебе сбежать, а еще заманить и поймать Тармака. Мне ничего не надо… все забирай… здесь много… все сокровища племени. И ее забирай… — показал он на женщину, окаменевшую от прозрения. Шаман, растирая руками черную землю по мокрому от слез лицу и стоя на коленях, дрожащими руками торопливо срывал с плеч кожаные мешки и протягивал их торговцу. Ползая у ног купца, по-волчьи выл, тоскливо и одиноко, старался поймать своими жирными губами носки его грязных сапог и поцеловать их. Из одного мешка, упавшего набок, вывалились драгоценности, и что-то откатилось в сторону. Предмет привлек внимание Хайрийи, и, приглядевшись, она узнала зеркало, подаренное несколько лун назад купцом Килсаном. После того страшного ночного видения Хайрийя пожертвовала его в сокровищницу храма святой покровительницы Калтась. Сделала это с двойной радостью, потому что чувствовала, что подарок купца не понравился Анмару, тогда еще только жениху. И казалось, как давно это было… Она ногой отшвырнула зеркало в яму. Мысли о муже придали ей силы. Она, обессилевшая от пережитых событий и от страшных своих догадок, смогла устоять на ногах, когда гурт рывком поставил Салямсинжэна на ноги и подвел к яме. Она не видела, как гурт хладнокровно, словно резал скотину, убил шамана и столкнул тело в яму, на медведя. Хайрийя закрыла глаза и услышала оборвавшийся нечеловеческий вопль шамана, полный предсмертной жути. Покончив с шаманом, гурт стал помогать купцу укладывать в мешки драгоценности. Килсан что-то рассказывал воину, и тот время от времени издавал приглушенные звуки, похожие то на удивление и страх, то на одобрение. Хайрийя, беспомощная, стояла, не зная что ей делать. Бежать не было уже сил, да и бессмысленно, ибо ее теперь не стали бы даже догонять, а не спеша убили бы из лука или броском дротика. Килсан и гурт торопливо укладывали, временами замирая и прислушиваясь к шуму леса, рассыпавшиеся сокровища, которые никак не умещались в мешки. Раздраженный, воин быстро поднялся, подошел к узелку, стоявшему чуть поодаль, резко дернул его к себе. Узелок развязался, и из него вывалился какой-то черный предмет, с глухим звуком ударившийся о землю и, слегка подпрыгнув, покатившийся к ногам Хайрийи. Она в испуге отпрянула. У ее ног лежала окровавленная голова… отца — вождя Тармака, и смотрела на нее остекленевшими мертвыми глазами. Тут силы покинули Хайрийю.
