Збинек Кованда - Палец на спуске
— Хорошо, теперь немножечко притормози! — А потом добавил уже для себя: — Дать бы тебе под зад! (Пока машина не остановится, никогда никому нельзя говорить, что он что-то сделал плохо. Для этого будет достаточно времени потом. Прикрикнешь на кого-нибудь, начнет кувыркаться.)
Четыреста шестьдесят третий наконец с шумом опустился на переднюю стойку и начал замедлять бег. Мартинек нажал на кнопку микрофона:
— Я посмотрел. Спасибо. Могу теперь я?
— Как вы запрашиваете, товарищ капитан?
Мартинек послушно и точно по правилам запросил разрешение.
Остановившись в начале взлетно-посадочной полосы и поставив самолет на тормоза, он проверил работу двигателя на максимальных оборотах, затем запросил разрешение на взлет.
— Взлет разрешаю!
Расстояние, необходимое для разбега, он сократил метров на сто пятьдесят. Подполковник Кршиванец внимательно наблюдал за ним с вышки и, улыбаясь, кивал большой головой. Как умеет работать этот парень!
— Докладывает Сорок второй. До свидания! Переключаю связь на Баворов.
Это было последнее, что услышали на вышке с «самоката» капитана Мартинека. Он еще не совсем исчез из поля зрения, когда стартовал следующий «миг» с поручиком и за «дельфином» перестали наблюдать. Через несколько минут он выйдет из зоны тренировочных полетов, а в Баворове его приведут на посадку.
Вокруг капитана Мартинека распростерлось приветливое небо. Все села и города он огибал, чтобы можно было лучше видеть под собой, а если обнаруживал маленькую человеческую фигурку, то махал крыльями. Полет в самолете вызывает особые ощущения, и так будет всегда, пока существует человечество. Капитан Мартинек с удовольствием осознает это. Однажды он взял к себе на дачу четырехлетнюю дочь соседа Нахтмана. В лесу эта малышка всякий раз, когда видела упавшее дерево, повторяла: «Ах эти дети! Ах эти дети!» Только позже Мартинек узнал, что девочка была впервые в настоящем лесу, а поскольку она знала только городской парк, то упавшее дерево было для нее делом рук плохих детей. Но через два дня она бегала по лесу словно обезьянка. Почему бы и нет? Человек жил в лесах тысячи лет. А сегодня уже известно, что дети могут быстрее научиться плавать, чем говорить. Все возможно! Но воздух? Не существует ни одного вида млекопитающих, которые бы могли летать (летучих мышей Мартинек относит скорее к насекомым), не говоря уже о более близких к человеку животных. Этим можно объяснить, почему абсолютное большинство людей не считается с тем фактом, что человек летает. Это воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Люди предпочитают смотреть соревнования мотоциклистов, нежели на летающий самолет. Однако те, которым факт полета запал в душу, не избавятся от этого волшебства до самой смерти: видишь крыло, тяжелое, как кирпичная стена, в нем находятся топливные баки, сложные стальные механизмы, системы управления и так далее, над ним и под ним — пустота, и только при столкновении с ветром оно дрожит. Однако ты знаешь, что воздух, проносящийся над крылом с большой скоростью, почти незаметной кривизной крыла настолько разрежается, что создает мощную подъемную силу. Чудо! Площадь крыла у МиГ-19 составляет двадцать пять квадратных метров. И поднимает оно шесть тонн. На каждый метр шесть мешков картошки. Чудо! Творение природы и человека.
Капитану Мартинеку в общем все равно, на чем летать. Хотя нет. Иногда, а это бывает достаточно часто, он сам себя ловит на мысли о том, что когда-то, в 1910 году, летающие аппараты тоже назывались самолетами. Может быть, поэтому он так любит планеры. Из-за их поразительно маленькой скорости — уже при скорости шестьдесят километров в час трехсоткилограммовый планер держится в воздухе. И из-за той необычной тишины, которой на земле не бывает. И здесь услышишь бесчисленное множество звуков: протяжные, как звук молочных струй, ударяющих в дно подойника, время от времени о крыло будто шлепается мокрая тряпка и таинственный гном что-то бормочет, будто учит французский. Но в общем — это тишина.
В Баворове капитан Мартинек вручил командиру запечатанный конверт и передал ему просьбу полковника Каркоша. Затем он перебросился несколькими словами с подвернувшимися ребятами и полетел домой.
И опять тишина, которая удивляет и пугает.
Капитан Мартинек стиснул сильнее, чем нужно, ручку управления, и это было проявлением его минутного испуга.
Дело в том, что он осознал, что уже несколько секунд его окружает абсолютная тишина.
Автоматическими движениями он попытался снова запустить двигатель.
Один раз, второй… «Дельфин» не планер, но это и не МиГ-19. Капитан осмотрел местность под собой и одновременно несколькими фразами сообщил о сложившейся ситуации и передал свои координаты. Он вспомнил о своем споре, что приземлится на планере точно на носовой платок. Ну что ж, попробуем сделать это на «самокате». Выпрыгнуть? Не имеет смысла! Что потом можно сделать из груды исковерканного металла? Внизу появился зеленый прямоугольник ровного поля. Скорее всего это клевер, так как часть прямоугольника немножко светлее: видимо, уже скошена и убрана. Под углом, который необходим для планирующего полета этой машины, он дотянет точно до ближайшей светлой части поля. Нескошенная часть послужит естественным тормозом в последней, более медленной фазе приземления.
Просто, как таблица умножения. Лихач Мартинек способен производить и гораздо более сложные расчеты. А рука у него никогда не дрогнет. Точно в заранее предусмотренном месте он выпустил щитки-закрылки и улыбнулся: теперь только осталось на том темном месте положить носовой платок. (Будучи мальчиком, Мартинек лучше всех в деревне катался на самокате.)
Мартинек приземлялся примерно в десяти метрах от дороги, за которой начинался прямоугольник выбранного им поля, сначала на два основных колеса. Если сопротивление будет большим, чем он рассчитывает, то значительную часть скорости погасит приземление на переднее колесо и возможность кувырка этим самым уменьшится. Он опять улыбнулся. Скорость после приземления, как он и ожидал, была почти нормальной. А оглушительное дребезжание, напоминавшее стук картошки, сыплющейся по деревянному желобу в погреб, дребезжание, которое через колеса передавалось от неровной поверхности поля всему самолету, могло бы испугать какого-нибудь гражданского, но только не капитана Мартинека.
Со скоростью, при которой уже ничего не могло случиться, «самокат» Мартинека въехал на нескошенную часть поля. Остается еще преодолеть то темное место (вероятно, более увлажненное, с сочными растениями), и можно будет заслуженно закурить сегодня уже третью сигарету из пяти, которые Лихач разрешает себе выкуривать в день.
Однако неожиданно машина была брошена вправо и перевернулась два раза по диагонали между крылом и фюзеляжем. Она осталась лежать в перевернутом положении, а в нескольких метрах сзади на земле лежали оторванные консоли.
К обломкам самолета устремились люди, работавшие на поле неподалеку. Не добежав до самолета, один человек отделился от группы и повернул назад, к селу.
КОГДА ЧТО-НИБУДЬ ОЧЕНЬ БОЛИТ
За бутылкой хорошо поговорить о том о сем. В любое время дня найдется несколько «политиков», которые убеждены, что они своим длинным языком помогают мировой дипломатии, забывая о зрелом колосе, разминаемом в руке.
Вся их красноречивость, однако, получила неожиданный оборот, когда на деревенской площади остановилась «шкодовка», из которой вышел Вацлав.
— Вот это да! — Люди прильнули к окнам. Подъехать к самому дому нельзя: там, между домиком и склоном холма, едва хватает места для ручья и тропинки. Поэтому Вацлав вынужден был оставить машину здесь.
В ту самую минуту, когда дискуссионный кружок прильнул к окну, в пивную вошел Пепик Шпичка. Он искал членов комитета и хорошо знал, что заведующего почтой Ванека и нового учителя Ержабека он найдет здесь.
— Что, приехал его превосходительство князь? — крикнул он от прилавка, где заказывал пиво.
Они оглянулись на голос и рассмеялись, так как такие шутки случаются не каждую минуту: на Вацлаве золота наверняка больше, чем это бы себе позволил князь, а потом — это Вацлав, тот самый Вацлав, отец которого дал такую прекрасную основу для еще более прекрасных разговоров.
Шпичка выглянул из окна и, хотел он этого или не хотел, тоже улыбнулся. А потом раздался голос заведующего почтой Ванека:
— Ну вот он уже здесь. Забеспокоились!
— Ты знаешь, что он должен был приехать?
Ванек, гордый своей почтовой осведомленностью, усмехнулся:
— И даже боялся, как бы старик никуда вечером не убежал.
— Ты распечатываешь письма, Милослав? — испуганно спросил учитель Ержабек.
— Это была телеграмма. Я ведь ее сам принимал.
