Галина Лифшиц - До свадьбы доживет
Ходьба придавала сил. Легкий морозец бодрил. Тина перешла по подземному переходу к Малой Бронной, вышла к Патриаршим прудам, где так любила гулять маленькая Лушка. Прошла по Вспольному переулку мимо дочкиной школы. Все школьные окна были ярко освещены: дети учились. На пустынных улицах Старой Москвы она почти не встретила людей – самое рабочее время, все при своих делах. Пора, пора и ей найти свое дело, стать занятой по горло, чувствовать себя нужной, наконец. Да, у нее есть дочь, замечательная дочь, есть собака, просто необыкновенного, нечеловеческого ума зверь. Но для ощущения полноты жизни нужны еще люди. Разные. И всякие дела. И новости. И радости.
Тина по Малой Никитской вышла к храму Большого Вознесения, где венчался Пушкин, в который раз огорчилась пошлости памятника поэту с молодой женой, при виде которого ей всякий раз хотелось стать вандалом и какой-нибудь счастливой ночью сокрушить это безобразие, оскорбляющее память поэта и величие старого храма. Сейчас она обрадовалась и своему привычному огорчению, и двум жутким фигуркам: маленький справный поэт с высоченной расфуфыренной женой на фоне купеческой беседки – все стоит, как и стояло. Значит, жизнь не настолько сильно поменялась за эти три месяца, что она в ней не участвовала. Можно все наверстать. Хорошо бы! Оставалось немного пройти по бульвару и выйти к Новому Арбату. Она шла и улыбалась, чувствуя, что не боится вопросов Марины, что это все пустяки, раз уже выдержала самый страшный удар, она все может преодолеть. Вот сейчас чуть-чуть приведет себя в порядок, взбодрится, все пойдет своим чередом. И Новый год скоро! И надо думать про подарки, елку и всякие чудеса.
– Ну вот, явилась наконец, моя пропажа! – поприветствовала ее Марина, – А я уж думаю, куда это ты подевалась? Уезжала?
– Нет, – ответила готовая к расспросам Тина, – Не уезжала. Сейчас все расскажу.
– Ты сядь пока, журнальчики полистай. Я только укладку девушке сделаю. Подождешь? Хочешь, кофейку принесу?
– Подожду, сколько надо. Кофейку пока не хочется.
Тина удобно устроилась на кокетливом красном диванчике, взяла толстый глянцевый журнал, самый свежий, и принялась искать гороскоп. В декабре обычно печатали прогнозы на следующий год, и, бывало, что-то из обещанного сбывалось. На декабрь гороскоп нашелся очень быстро. Он предвещал ей всякие счастливые перемены, приключения, прибыль и избавление от старого. Вот же – совпало! Но на следующий год гороскоп, обещанный читательницам на журнальной обложке, не находился никак. Тина принялась листать скользкие страницы, постоянно останавливаясь, чтобы разглядеть, во что одеты красавицы-модели. Удивительно! Ей нравилось и то, и другое, и третье! Она думала, что вот сейчас взбодрится, похудеет и купит себе что-нибудь такое, похожее. И будет радоваться. Просто – самой себе в новой шмотке.
И вдруг с очередной журнальной страницы на нее глянуло сияющее лицо Юры. Тина даже сначала подумала, что ей просто показалось. Не может этого быть! Почему он тут? Она прочитала: «МОЕ ДОЛГОЖДАННОЕ СЧАСТЬЕ». И сразу все поняла. Интервью со звездой! Любимое Юрино проявление своего «я». В этом он такой мастер! Странно, что до сих пор молчал. Хотя, откуда ей знать, молчал он или нет? Она же за это время ни одного журнала в руки не взяла. Вполне возможно, что Юра о своем счастье распространился повсюду, где только мог.
– Закрой это немедленно, – приказал ей внутренний голос.
– Нет, я посмотрю, – заупрямилась Тина.
– Не нужно это тебе, – строго предупредил внутренний голос.
– Нужно – не нужно, какая разница? Посмотрю – и все тут!
И она принялась вникать в долгожданное Юрино счастье, представленное большим количеством слов и красочных фотографий. Вчитываться было трудно: буквы плясали у нее перед глазами, она постоянно отвлекалась на разглядывание картин семейной идиллии на фоне знакомого до боли интерьера квартиры, которую Тина долгое время наивно считала своей. Вернее, их общей с Юрой и Лушкой. Ну, и что теперь? Собственно, в тексте интервью ничего нового не содержалось. Ну, ясное дело: любовь всей жизни, невидимый град, четверть века чувство существовало в виде глубокого подземного ключа, и вот он забил, вырвался на волю, неудержимо, свободно, смело!
– Песнь песней, блин, – сказала Тина с неведомо откуда взявшейся злобой.
Надо же! Все эти месяцы она тихо загибалась, тосковала, ужасалась, но чего не было в ее душе, так это злобы и гнева. Она, думая об их с Юрой долгой совместной жизни, все искала, в чем ее вина, что она недодала мужу, что делала не так. И вдруг, сидя на диванчике в парикмахерской среди людей, которым не было до нее никакого дела, она вдруг поняла что-то очень важное: нет ни капельки ее вины в том, что случилось. Все по-другому, и все просто: Юра – предатель. Настоящий, классический. Он предавал многажды, ради собственного удовольствия и драйва. И мастерски обставлял собственное предательство так, что она еще и копалась в себе, искала причины, пыталась исправиться.
Да он ее варил на медленном огне, как несчастную лягушку! Где-то она слышала рассказ о том, как сварить лягушку правильно. Если бросить ее в горячую воду, она выскочит и убежит. А вот в холодной воде она будет сидеть себе и сидеть, и сварится постепенно. Незаметно для самой себя. Вот-вот. Так ее Юрочка и варил, как ненужную надоевшую лягушку. И что же получается? Был уверен, что сварил. И что все будет так, как он решил и спланировал. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что лягушка не сварена. Что она еще вполне жива и собирается жить дальше.
Тина снова уткнулась в текст интервью. Дьявол, как говорят, кроется в деталях. Ну-ка, ну-ка, посмотрим, что там у нас с деталями? Счастье, счастье, бла-бла-бла. А! Ну вот же! О бывшей семье. Деликатный вопрос журналистки и трогательный ответ:
– Я надеялся на понимание. Мы прожили вместе без малого четверть века и, конечно, не можем считать себя чужими людьми. Впрочем, это я по себе сужу, так оно обычно и бывает, верно? Мы ждем от близких тех поступков, на которые способны сами. Ну, к примеру, если бы моя бывшая жена полюбила другого, я бы, испытывая, разумеется целую гамму болезненных ощущений, понял бы ее и благословил. Ведь любовь – это редкий дар! Кто имеет право покушаться на нее, пытаться отнять? Нет такого права ни у кого!
– И что же? Встретили ли вы понимание, на которое рассчитывали? – следовал сочувственный вопрос.
– Увы! Я же говорю: по себе судить нельзя. Я столкнулся с удивительным, поразившим меня отношением. Я бы назвал его хищным (впрочем, это можете вычеркнуть, если вам угодно). И это больно. Разочаровываться – это ведь всегда больно.
– А кто Ваша первая жена, если не секрет?
– Ну, какой же это может быть секрет! Помилуйте! Тина Ливанова – человек известный, это востребованный дизайнер и знаменитый коллекционер. Человек с тонким художественным чутьем, и при этом – предчувствующий выгоду и умеющий ее извлекать. Это я без осуждения. Это же востребованные сейчас черты, разве не так? Другое дело, что не всегда в семейной и постсемейной жизни нужно эти качества активизировать. Но в нашем случае иначе не получилось. Дело в квартирном вопросе, который, как известно, портит всех. Эту квартиру, в которой мы сейчас находимся, я купил, а в ином, духовном плане, унаследовал от великого музыканта. Его дети эмигрировали и продавали жилплощадь со всем ее содержимым, не понимая, что оставляют не только свое имущество, а общенародное достояние. А я это понял, глубоко прочувствовал. И купил, не торгуясь. Постарался сохранить почти все в первозданном виде. Ну, конечно, кухня, ванная – это все усовершенствовано. Но не в них же суть. Остальное – практически музей-квартира. И я себя часто ощущал не владельцем, а хранителем. Понимаете? И вот, объявив об обретении своей подлинной любви, я предложил госпоже Ливановой половину стоимости квартиры. Это же справедливо, законно, не так ли? Однако ее это не устроило. Она потребовала половину квартиры. Чувствуете разницу? От половины стоимости она отказалась. А ведь это легко решило бы все конфликты. И освободило бы все от неприятных ощущений. Но – ничего не поделаешь, закон. По закону, совместно нажитое имущество делится пополам. Суд решит так, а не иначе, у меня уже нет сомнений. Все адвокаты заявляют это в один голос. Значит, пусть так. Общенародное достояние будет распилено – почти в прямом смысле этого слова. Мы сейчас можем пользоваться только двумя комнатами из четырех.
– То есть – квартира будет продана?
– Не знаю. Та сторона заявляет лишь о своих правах на половину жилой площади. Что будет дальше, не могу сказать. А как мешает бытовая неопределенность творчеству – об этом знает лишь тот, кто сам побывал в такой же ситуации. Но… Но! Я, знаете ли, все равно счастлив. Мы – счастливы. Нашим долгожданным, выстраданным счастьем. Все остальное разрешимо.
Потом шли вопросы о гастролях, творческих планах прочее, прочее. Тина внимательно вглядывалась в фотографии своего родного дома, занятого новой хозяйкой, которая победно улыбалась на фоне картин знаменитых мастеров, рядом с Юриным роялем, с чашечкой кофе у уютного кухонного стола… Обычные позы, привычные постановочные кадры. Вдруг ее пронзила мысль: Стоп-стоп-стоп! Когда готовилось это интервью? Не вчера же? Сейчас у нас декабрь, а материалы для номера готовятся самое позднее за два месяца. Это еще в лучшем случае. Так что же? Юра, как только она ушла на Кудринскую, принялся организовывать общественное мнение? Ну да. Лушка с ним поговорила. Потом замки врезала. И он решил ответить. Да-да. В надежде, что если лягушка к декабрю еще не сварится, то уж после такого выстрела не очухается ни в коем случае. Разлетится на куски. Вот, значит, кого она любила и с кем жила! Самый некогда близкий человек оказался самым чужим и подлым.
