Ноэми Норд - Бедные звери шизария
— Иди!
— 7 —
Снова коридор. Мутная духота ударила в лицо.
— А Феньку опять привязали, подралась из-за огрызка…
— Помирает наша Сластена!
— Леденцов обожралась?
— Наоборот — не поела их сегодня, вот и слегла. Никто к ней не приехал на праздник.
Обычно бабка Сластена с утра до вечера сосала свои тянучки, с чувством рассуждала о политике, и вдруг позеленела, одеяло набрякло от пота, ее колотило она дрожала и дергалась внутри постели.
Сестра поставила ей какой — то укол, и бабка моментально ожила., присела к телевизору.
— На, ба, леденцов, ты же любишь! — девчонки щедро насыпали конфет в протянутые ладони.
К вечеру поток посетителей иссяк, психушка погрузилась в бездну проблем, но еще долго в воздухе витали ароматы свежих новостей, немыслимых яств и желаний.
— Гляжу, я значит, на солнышко, и вижу вдруг, что усы у него черные, как у мужика, и подмигивает мне вот этак, — рассекретничалась после праздничного бала плутоватая бабка Кваст.
Вдруг заметила она вблизи маленькую Лиду с двумя седыми девчоночьими косицами.
— Лида, Лида, иди сюда! — бабка позвала дурочку, подмигивая нам, — Лида, к тебе ведь брат приезжал?
— Приезжал, — согласилась та, открыв рот…
— Он ведь тебе яблок принес?
— Яблоков принес!
— И кефиру принес?
— Кефиру принес!
— Я ведь тебе в тот раз давала?
— В тот раз давала.
— Налей- ка мне стаканчик!
Но Лида засеменила прочь от старухи, перебирая пальцами косички.
— Лида! Лида! У тебя ведь вшей нашли! — крикнула вслед обиженная старуха.
Лида вернулась, в изумлении открыла рот:
— Вшей нашли!
— И как же тебе не стыдно!
Раздался боевой рык Капитанши:
— Кто украл мою массажку?! Только заснула в туалете на кушетке — ее и след простыл. Кто укра-а-ал! Ой, плохо мне! Я жена капитана! Сознавайтесь!
Ее подхватили под руки, привязали в наблюдательной.
Утром ее перевели в Третье отделение. Перед уводом, пошмонали, отобрали чулки.
— Это мои! — завопила Капитанша.
— На них — наша печать!
— А где же тогда мои? Что же я без чулков приехала? Завтра приедет муж из дальнего плавания! Он наведет здесь порядок!
— Ой, насмешила! Из дальнего плаванья! К другой он от тебя давно уплыл! Поматросил и бросил! Вот его плавание!
— Отдай чулки!
— Не отдам! Иди — иди! Там тебя быстро вылечат! Там таких быстро излечивают.
— Эту тоже, блядь, на сульфазин, — мрачно констатировала Зозуля.
IX. ДВЕРЬ
— 1 —
На голову натянули сетку из проводов, к вискам подключили клеммы, на руках и ногах затянули ремни.
— Прямо смотреть! — раздался бас за стеной.
Напротив замигала разноцветная лампа, спектры света запульсировали, сканер высветил извилины мозга…
А там… Что там? Моя ненависть к произволу, к тупым ментовским рылам, рявкающим по приказу, крутящим руки, заносящим палки над головой… И не только. Участковые, следователи, продажные адвокаты — всего лишь — мелкие пешки, пустые деревянные фигурки, вписанные в отработанную годами тактику.
— Все писатели — шизофреники! — осклабился низколобый начальник участковых. Рыла ментов закружились вокруг, их губы задергались от внезапного озарения:
— Все поэты — психбольные! Всех вас надо лечить!
— Если будет писать жалобы, отправим ее в Петелино, за сутяжничество!
— Ее нужно поставить на учет! На нее выслали дело в КГБ!
Я не знаю, что найдут в микромире моей памяти, ненависти и отчаянья. "За чем пойдешь — то и найдешь".
Я стала живым очевидцем творимого беззакония. А свидетелей не любят. Совершено серьезное преступление со стороны ментов, прокуратуры и кгб в связи с помещением здорового человека в больницу. Поэтому делается все, чтобы доказать обоснованность этого факта. Поэтому несколько раз заставляли переписывать тесты, звонили, угрожали врачам, назначили лечение, доводящее до состояния лоботомии, запрещается любой контакт, звонки, перехватываются любые послания.
С виду я равнодушная каменная баба, да, но душа — напряженный клубок. Перед глазами несчастные, ставшие инвалидами по вине врачей. Настя, Зина, Люда, Ленка, Аполлинария Федоровна… Мой список так мал. Его продолжение засекреченные архивы сотен тысяч психушек. Миллионы судеб не вписавшихся в систему террора. Обнаруженные здесь жертвы карательной медицины доживают свои последние дни, их намеренно лечат разрушающими здоровье лекарствами. Кто приедет проверять произвол, творимый в районной психушке? Истязание серным ангидридом больных с открытыми переломами — даже представить это не выдерживает разум. Но здесь так принято. Это рекомендовано высочайшей властью. К этому привыкли и пациенты, и сами врачи. Делай, что хочешь. Секретная зона…
— Прямо сидеть!
Сканер жужжит, клеммы щекочут волосы.
Кто я на самом деле? Буйная? Тихая? У меня много тайн. Иначе я бы не очутилась здесь.
Что выявят палачи? Разумеется, я не вижу ангелов, летящих по небу, и чертики не прячутся у меня под подушкой, но если я — пишу, значит я — безусловно аномальна и не такая, как все? Кто же я с точки зрения белых равнодушных халатов? Шизик? Параноик? Олигофрен?… Как мне хочется распахнуть двери психушечного монастыря, дать наплакаться всем "тихим", развязать всех буйных, накормить досыта доходяг, позволить малине накуриться до потери пульса. Пусть разбегаются из распахнутых дверей, разлетаются из распахнутых окон, до того, как отравленные мозги не превратились в пережженные куски слизи, пока разум еще понимают, что стены психушки — не санаторий — а тюрьма… Бегите! Летите! Прыгайте из окон! Я больше никого не удержу! Я такая же как все…
Вдруг зажегся свет. Сеанс окончен.
— Ждите результатов, — ответил врач на мою попытку заглянуть в будущее.
Выписали Алку Наркоманку.
За ней приехала бабушка, привезла фирменные джинсы и дубленку. Алка одевалась торжественно, медленно и долго, по полной наслаждаясь долгожданным моментом. Загадочная улыбка не сходила с лица.
— Оставь мне ручку, пригодится.
— Нет. Здесь ничего нельзя оставлять. Если оставишь — вернешься. Такая примета.
Когда мы с девчонками спустились хлопать дорожку, внизу под окнами корпуса увидели, что Алка дожидалась нас. Она стояла с бабушкой и улыбалась. Специально задержалась попрощаться с подругами по несчастью. Кивнула на окна второго этажа, прислушиваясь:
— Девчонки, слышите? Капитанша наша из третьего кричит.
— А что кричит?
— Да то же самое. Мужа зовет. Задница болит… Жалко ее, перевели на сульфазин. Ну, все, девчонки, пока! Целую всех! Держитесь, девочки! Немного осталось! Марианночка наша, пока! Прощайте, девчонки! Прощай, Сан — Петелино!
— 2 —
— Что ж это за отделение такое жуткое — ТРЕТЬЕ?
— О — там — всем конец. Сплошной сульфазин. Умных там нет. Одни приговоренки, убийцы. Жуть. Гнилое место. И… постоянно там покойники. Мрут там люди как мухи. Попадешь туда — конец.
— Почему нас так долго не выписывают? — на глазах у Брыловой слезы, — Следователь сказал, что экспертиза будет продолжаться всего три недели, а держат уже целый месяц! Сколько нам здесь находиться?
— Сколько надо, блядь, столько и будешь здесь! Невменяемые под амнистию не попадают!
— Мне врач сказала, что не готова энцефалограмма. Все врачи куда-то разбежались, гриппуют.
— Гинеколога уже целый месяц никто не видел…
— Гинеколог — это самая главная проверка, последняя…
— Если тянут, значит, неспроста.
— Им тут работники здоровые нужны, некому работать, мыть полы и посуду…
— Вас уж точно не выпишут. Людей мало осталось.
— 3 —
После праздника Анечка еще больше осунулась.
— Что у нее за родители! Бросили бедную, никто не приезжает! — сокрушалась Аля, — Даже на праздник ни-какого подарочка. На, милая ты моя, угощайся.
Но грусть девушки никакое печенье рассеять не могло. Она все больше погружалась в себя, бродила по ко-ридору глядя под ноги. Иногда, сидя на стуле, раскачивалась в забытьи.
Пришла санитарка, скатала ее матрас, перестелила постель в коридор.
— Куда? Почему? Она здесь самая тихая! — недоумевала я.
— Врачу виднее!
Анечка сидела под пальмой, разминала пальцы, массировала их, при этом беспрестанно раскачивалась на как маятник назад — вперед.
— Тебе плохо? Что болит?
— Ничего, — прошелестела она в ответ и спрятала руки в карман. Отвернулась, кусая губы.
Я не стала приставать.
— Аня! — позвала Аля. — К психологу тебя вызывают!
Вернулась она вся в поту, мокрая, фланелевый халат вымок насквозь. Во время обеда не прикоснулась к еде, качалась своим любимым способом за столом, пока ее не уложили в постель, поставили капельницу. Сорочка превратилась в сплошное желтое пятно.
