Ноэми Норд - Бедные звери шизария

— Что ж ты так криво стрижешь? — Она вытащила из — за ворота недостриженную сосульку волос.

— Если не можешь — не берись! Не берись! Видишь, что ты наделала!

Меня вызвала врач:

— Напиши для нашего отделения стихотворение к празднику. Мы хотим поздравить наших больных, нянечек сестер…

— 2 —

Вдруг в наблюдательную ворвалась Наташка Сирота и бросилась к Любе, лежащей под капельницей. Голос дрожал от ненависти и презрения:

— Это ты, сказала ЕЙ, что я хочу убежать!? Выдала меня! Я тебе, как другу, по секрету, а ты… Знаешь, кто ты?! Если бы те сейчас не лежала под капельницей. Я ударила бы тебя по лицу!!!

— Я только сказала, что тебе здесь не нравится. Разве не так? Всем не нравится! Пусть ОНА знает!

Сирота замахнулась, но не ударила, выбежала из палаты.

Когда мое дежурство в наблюдательной закончилось, я узнала, что Сироту переводят в интернат.

— Не хочу туда! Там одни старики, инвалиды!

Тихие старались остановить ручьи слез:

— Да ты же сама — инвалид с группой! Все мы здесь больные, а ты там себе жениха найдешь, такого же черноглазенького, детей ему нарожаешь! Тебе мужик нужен — а здесь монастырь, одним словом — Петелино!

Сирота убежала, пытаясь скрыть навернувшиеся слезы.

— Это она из-за Сашки переживает. Хочет с ним рядом быть.

— Батюшки! Из-за какого такого Сашки? — всплеснула руками Аля. — Девчонки, колитесь такими сильными лекарствами, а до мальчиков есть дело! Где вы мужиков находите? Надо же! Целый день под замком сидят, а на уме одни мальчики! Научите — ка меня с кем-то подружиться.

— Мужиков находим, когда за обедом ходим, или в кино знакомимся. Наташка с Сашкой давно знакомы.

— Ой, девочки! Я была в том интернате! — подключилась к разговору Неля. — Там — жуть! Мужики и бабы все вместе живут. Ходят голые. Проснулась я — а на соседней кровати — мужик голый лежит, а между ног у него — вот такой! И как же я тогда кричала! Два дня после этого — никаких голосов не было, исцелилась…

— Такие сильные таблетки пьете, а все равно о мальчиках думаете?

— Настоящую любовь никакие таблетки не затормозят!

— Рожать вам надо, девки, а то совсем свихнетесь!

— Да кто здесь родить разрешит? Каждые полгода — проверки. Беременных насильно скоблят.

— Так дома рожайте, глупые! Родится малыш — травиться не захотите.

— Дома родить за полгода не успеешь.

— Почему за полгода?

— Такой у нас режим. Полгода дома живем, полгода в психушке. Кто не приедет сам — за тем фургон вышлют. Еще хуже будет, такое впарят с хода, в следующий раз досрочно прибежишь.

— Каждая не против того, чтобы залететь. Нельзя. После таких уколов здоровые дети не рождаются.

— 3 —

Гинеколог.

Последний тест.

А если б я была беременна?

Знаю точно — не вышла бы из стен психушки — никогда.

Руководство больницы наверняка постаралось бы скрыть еще одну врачебную ошибку. При этом ошибку, равносильную смертной казни. И сколько здесь совершается таких ошибок? С ходу, не разобравшись, прописали бы ремни и аминазин еще нерожденному малышу? Кстати, аминазин разрешен во время беременности? Клевета мента для врача — разрешение убивать.

На все чп в дурдоме прописаны инструкции.

Та медицинская сволочь, которая по клевете участкового прописала мне аминазин, снова сидит в приемной, садистка, и ублажает душу мерзким вымогательством: подпишешь — не подпишешь. Такие всегда на подхвате. Приговорить к мучительной смерти может только сама смерть. Или доктор смерть.

Аборты в стенах психушки — главная тайна карательной медицины.

— 4 —

И вот настал Женский День.

С утра в комнате посетителей было не протолкнуться, больные кутались от разгулявшегося сквозняка. На окне возле моей кровати появились три огненно — алых тюльпана — подарок Але от мужа и сына. На столике дежурной сестры покачивались каллы и гвоздики. Аромат подаренных духов слегка освежил спертый больной воздух психушки.

— Ой, девочки! Видели, как Зинка мороженное глотает? Сестра привезла, и она сразу проглотила десять штук! Не жевала Кто бы видел! Цирк!

Каждый приезд зининой сестры грозил отделению катастрофой. Дежурная смена собралась у кровати заснувшей Зинки, для обсуждения срочных мер:

— Целый торт съела! Навалит нам подарков на праздник!

— Побьют ее девчонки здорово.

А Зинка наконец — то насытилась, натянула на лицо простыню, поверх пристроила крестом вечные кукиши, мумия.

— В интернат бы ее отправить. В отделении таких держать нельзя.

— Да ладно, мы разве лечим!

— Сестру жалко, надеется, ездит…

Самая приятная новость летела по коридору, передавалась из уст в уста:

— Ура! Сегодня будет селедка! Принесли и уже режут!

— Се — ле — доч — ка!

— Вот это — Праздник!

На обед в каждую тарелку улеглось по аппетитному жирному кусочку.

— От гуманитарного фонда! Поправляйтесь, девочки, — благословила угощение завхоз.

Ликование по поводу селедки не удивляло. Соленое в больнице — большая редкость. Каждая щепотка соли — на вес золота. Каши и супы без специй превращены в трудноперевариваемые обязательные микстуры….

Поджигательница облизала пальцы и заявила:

— И это- областная больница?! Селедку дали на праздник! В тюряге кормят точно также, такие же там каши и супы, но только — соленые!

— 5 —

После обеда отделение повели на индийский фильм о крокодилах — людоедах.

Пошли все, даже старушки и физические инвалиды. Но фильм отменили, и толпа под конвоем дежурных сестер отправилась в мужское отделении на дискотеку.

.. Там ждали.

— Настоящие мужчины!

— Девочки! Налетай!

— Мужиков-то! — перешептывалось отделение.

Мужчины были все в белых пижамах, с черными кругами у глаз, худые, заколотые, буйные.

Повеяло скованной силой. Ни улыбки на лицах. Лишь один лысый верзила четко маршируя по диагонали танцпола с четким разворотом головы под девяносто градусов — улыбался, улыбался за всех, улыбался…

Женщины и мужчины стояли друг перед другом. С одной стороны — аномальная нежность, женственность и материнство, с другой — сила сошедшая с ума, страсть сошедшая, разум сошедший.

Вслед за нашим отделением в мужскую палату вползло еще одно, нервное. И мероприятие началось.

Его оживил женский народный хор — две гармони — соло на баяне — соло женщины- гиганта — стихи о некрасивой девочке — наконец врубили диско.

Великодушные мужчины, соскучились по женскому полу и приглашали всех подряд — красивых — некрасивых — молодых — и старых. Пригласили всех наших наташек — ленок — бабулек — даже бабку иноходку затащили в круг — даже скрученную спиралью сухорукую Катю. Всем было безумно весело.

И только гордая блатная малина каждому из психов отвечала: " Не танцуем"

Зозуля скомандовала:

— Раз фильма нет — пошли в отделение!

— Танцуйте, девочки, танцуйте, — умоляла медсестренка. — посмотрите, как весело! Больше праздников не будет!

А дискотека продолжалась. Музыка, хохот, прогулки под ручку, томные комплименты, хлопки по попам, кокетливый визг…

— Домой! Пшли, блядь, обратно! — малина поднялась с мест, и Наташа нехотя оторвалась от праздника.

- 6 —

Бежать!

Вот сейчас пока глаза санитарок и дежурных не могут оторваться от зрелища. Пока никому ни до кого. Исчезнуть. Это легко…

Толпа рванула за медсестренкой. Торопятся в бесконечный коридор. Идите, идите, идите…

Все поспешили вниз, а я поднялась на пролет выше. В окно я видела, как отделение гуськом протопало с парадного. Задумалась. Но планы побега нереальны. Вид жуток — даже если успею тихим уверенным шагом дойти до остановки, проголосовать на дороге, а кто еще остановится — чтобы подсадить дуру в ватнике натянутом поверх больничного халата… Но там — дальше — автобусная остановка — без денег не влезешь — вернут — и наблюдательная мне обеспечена до конца жизни — уколы — уколы — уколы…

Но убежать все — таки можно… запретную дверь в отделении девчонки могут открыть обломком ложки, и если обзавестись белым халатом… Тогда никто не затормозит на территории, а там, за пределами дурдома — все мои четыре стороны света…

— Вот ты где? Что ты здесь делаешь? А ну, пошли! — Наташа, запыхавшись поднялась ко мне.

Ну и что? Она же видит, что я просто смотрю из окна, такая замечательная погода, никто и не думал бежать из прекрасной больнички с такими чудными праздниками.

— Иди!

— 7 —

Снова коридор. Мутная духота ударила в лицо.