Джеймс Морроу - Единородная дочь
— После одного-единственного чуда? Нет.
— Вы уверены?
— Разве лучший друг твоей мамы станет тебе лгать? — улыбнулся мистер Вайверн, словно новенькие пенни, блеснули его зубы. — И еще, не рассказывай папе о нашей встрече. Ты же знаешь, он может рассердиться. — Портсигар захлопнулся. — Не забудь, мальчика зовут Тимоти, приготовься к встрече с ним. Это наш маленький секрет.
И в следующее мгновение незнакомец исчез. Джули зажмурилась и снова открыла глаза — нету. Сам незнакомец, книга, чай, портсигар — все исчезло, осталось только призрачное белое облачко, повисшее над шезлонгом.
— Мистер Вайверн. — Может, .ей все это привиделось? — Мистер Вайверн. — Лишь едва уловимый шум ветра за окном, только и всего.
Джули бросилась бежать через спортзал, потом вниз по ступенькам. Сердце прыгало, как мячик, который вели к сетке.
Феба уже была в холле и швыряла обломками кирпича в люстру.
— Представляешь, что сейчас произошло? Я встретила человека, который знает мою маму… — И тут Джули заметила, что подруга держит под мышкой охапку толстых красных стержней. — Э, а это что?
— А что, по-твоему? Динамит, Киса. Его тут навалом. Похоже, завтра они разнесут эту развалину вдребезги.
— Тут казино «У Данте» будет строиться, — объяснила Джули. — Оставь их, Феба.
— Оставить? Ты с ума сошла? — Феба запихнула динамит в рюкзак. — Ну что? Кому «Крампеты»? Нашла что-нибудь прикольное?
— Так, ничего особенного. — Видение, волшебный портсигар, послание с Небес. — Нет.
— Так кто там знает про твою маму?
Джули пожала плечами.
— Чудак один, от него апельсинами пахнет.
— Ладно, так и быть, один «Крампет» твой. Может, еще пивком побалуемся?
«Благодаря Фебе я впервые попробовала розовый лимонад, — заканчивала свое выпускное сочинение Джули. — В целом трудно найти подругу лучше, чем Феба Спаркс».
Эндрю Вайверн насадил на крючок Lumbricus latus, семиметрового червя-паразита, традиционно имплантируемого хирургами ада в кишечники проклятых, и закинул удочку. Он решил порыбачить с Железного пирса. А где-то посередине пролива Абсекон океан нежно колышет его шхуну, как мать, убаюкивающая.малютку. Леска натянулась, нырнул поплавок, Вайверн мастерски подсек добычу, наслаждаясь дрожанием крючка, рвущего нёбо рыбины.
И все же поводов для веселья маловато. Куда ни глянь, христианство приходит в упадок. Никто больше не сожжет на костре Джордано Бруно, который посмел утверждать, что Земля вращается вокруг Солнца, или Мигеля Сервета, заявившего, что легкие пронизаны кровеносными сосудами. Истребление ацтеков превратилось в смутное воспоминание, борьба против оспопрививания стала забытым сном, «Index Libroram Prohibitorum» — «Индекс запрещенных книг» [7] — воспринимается как старая шутка, a «Malleus Maleficarum» давно не переиздавался. От Северного полюса до Южного христиане только тем и занимаются, что кормят голодных и одевают нагих. Не далее как на прошлой неделе Вайверн слышал, как один баптистский священник заявил, что убивать грешно. Правда, секта так называемых новых апокалиптиков вселяет надежду, но он и в ней до конца не уверен.
— Неоапокалиптики, — вслух сообщил он дергающей леску рыбе, — это капля в море. — Нет, должна появиться новая религия, нацеленная на будущее, как христианство, неистовая, как ислам, беспощадная, как индуизм, и стройная, как буддизм. И это будет Религия Джули Кац.
Одним уверенным движением Вайверн выдернул из воды добычу. Это была акула, рыба-молот. Свирепое чудовище тяжело упало на настил и теперь подпрыгивало и корчилось, словно на гигантской сковородке.
К сожалению, дочь Бога по природе своей лишена дара убеждения, да и не стремится к лидерству. И если этот зануда, ее отец, будет и дальше гнуть свое, она проживет тихую жизнь, так и не заявив о себе. Поэтому он должен разработать четкий план, одну ловушку за другой: слепота Тимоти Милка, лиловая рубашка Беверли Фиск, бульварная газетенка Бикса Константина — каждая уловка должна быть продумана до мелочей. Исподволь, незаметно его новая религия пустит корни, и уже ничто не сможет пошатнуть ее в будущем, как ничто не сможет изгнать Lumbricus из грешного нутра. Сатана тешил себя надеждой и предавался честолюбивым мечтам и гладил акулу, наслаждаясь ощущением шероховатой, как наждак, кожи под ладонью. Как жаль, что он вегетарианец: говорят, мясо акулы — настоящий деликатес.
Атлантик-Сити не всегда был центром обжорства, пьянства и разврата. Раньше он славился главным образом как оздоровительный курорт и сюда приезжали не для того, чтобы подхватить дурную болезнь и понервничать за зеленым столом, в ужасе ожидая, что следующая карта перебором проскачет заветный рубеж в двадцать одно очко. Приезжали отдохнуть и набраться сил. В одиннадцатое лето Джули город, казалось, ностальгически вспоминал свое праведное прошлое. Солнце щедро дарило тепло, прогревая застывшие косточки развратников и шулеров, так что они ночь напролет спали здоровым сном. Соленый ветерок проникал в носы и глотки почтенных рантье, исцеляя воспаленные миндалины и излечивая гайморит.
Что ни утро после завтрака Джули и Феба рулили на пляж, доверху набив багажные корзинки велосипедов бутербродами и всякими вкусностями. Дни напролет они занимались тем, что возводили сложные песочные замки, настоящие крепости с укреплениями из устричных ракушек, рвами, наполненными водой, и потайными бункерами, в которых, словно пришельцы с далеких планет, сновали крабы, плетя интриги межпланетного масштаба. Это занятие вовсе не было возвратом к невинным детским играм. Для Королевы Зенобии и Лесной Нимфы, как девочки втайне называли себя, смысл возведения песочных цитаделей заключался в том, чтобы после их взрывать. Не сразу и целиком, нет. В дело пошел вовсе не припрятанный Фебой динамит, каждая крепость должна была пасть поэтапно, башня за башней, словно уступая яростному натиску армии омаров при поддержке артиллерии середины XIX века. О соответствующей экипировке позаботилась тетушка Джорджина. Девочки располагали целым арсеналом дымовух, ракет, бенгальских огней, петард и прочего пиротехнического инвентаря, которого сейчас на складе у «Смитти Смайла» было навалом. Ведь 4 июля, которое играло для магазина такую же роль, как Рождество для «Детского мира», уже прошло.
— Эй, Кошка, да это же шимпанзе! Настоящий шимпанзе, чертяка!
Джули запустила ракету через западное укрепление крепости Боадицеи — это тетя Джорджина посоветовала называть их сооружения именами великих воительниц — и попала в главную башню.
— Шимпанзе? Где?
Но Феба уже рванула к полуразвалившемуся старому пирсу.
В шезлонге под красным пляжным зонтом дремала пожилая негритянка в платье гувернантки, а к зонту за кожаный поводок был привязан шимпанзе. Феба не ошиблась, «настоящий чертяка шимпанзе». Стоит вспугнуть обезьяну, подумалось Джули, и она сметет зонт, как Самсон разрушил капище Дагона. (Ты еврейка, обычно говорил ей папа, когда они заканчивали читать очередную библейскую историю, и должна все это знать.) Прибыв на место, Феба позволила шимпанзе обнюхать ей ноги и попку и в ответ понюхала аналогичные части тела животного. Тут же на песке, как раз на границе тени от зонта, сидел мальчик примерно их возраста. Тень четко разделила худенькое бледное тельце мальчика на темную и светлую половины. Разговаривая с Фебой, он как-то неуклюже улыбался и вдавливал ладони в сырой песок. Мальчик был слепой.
У Джули похолодело внутри. Слепой, как Самсон. Слепой, как скала. Слепой, как тот мальчик в зеркальце портсигара.
Тем временем Феба возвращалась в сопровождении шимпанзе и мальчика, державшего обезьяну на поводке, как водный лыжник — трос катера.
— С мартышкой играть нельзя, — объяснила Феба, когда они подошли к замку. Шимпанзе смотрел на Джули огромными влажными желтыми глазами. От него воняло грязными носками. Шерсть местами сбилась в колтуны. — Это мартышка-поводырь, она водит мальчишку.
У Джули по телу вдруг побежали мурашки, наверное, от песка, вдруг попавшего в купальник. Никаких чудес, не уставал повторять папа. А не то ее заберут.
— Не мартышка, а обезьяна, — поправил мальчик, — шимпанзе. — У него были волосы цвета вареной морковки. Круглое лицо, усеянное разнокалиберными веснушками. Глубоко посаженные глаза суетливо бегали, напоминая пару серых мышат, поселившихся в глазницах.
Вылечи его, сказал мистер Вайверн. Мама хочет, чтобы ты это сделала. Лучший друг твоей мамы ни за что не станет тебе лгать…
— Ах да, — спохватилась Феба, — Джули, это Арнольд.
— Значит, это не тот слепой мальчик Тимоти?
Ее сбили со следа.
— Тимоти — это я, — сказал мальчик. — Это моего шимпанзе зовут Арнольд.
От обезьяны воняло. Нестерпимо палило солнце.
