Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка
Джерри околачивался около двери. Я в первый раз увидел его не в строю с тех пор, как мы завербовались. Он отдал мне честь. Его постригли, заставили немножко подтянуться, но настоящим солдатом он не выглядел. Мы пошли рядом по дорожке к офицерской столовой.
— Ну, Алек?
— Как ты?
Он внимательно огляделся и только тогда сплюнул.
— Отправляемся завтра.
— Слыхал. По-твоему, мы вернемся домой к рождеству?
— Ха-ха!
— Вот и я так думаю.
— Как, по-твоему, будет там?
— Алек, старина, хуже, чем здесь, там быть не может.
— Вот и я так думаю.
— Ну, я пошел, не то потащут меня в военно-полевой суд за панибратство с офицером. Покедова.
Вопреки всем требованиям устава он засунул руки в карманы и позвенел монетками.
— До свидания, Джерри. Желаю удачи.
Он ушел, продолжая позванивать. Начался дождь. Крупные капли ударяли по лицу, рассыпаясь миллионами ледяных иголочек. Он побежал — тоже, наверное, нарушая устав. Бежать положено только во время атаки, причем прежде убедившись, что бежишь на противника, а не куда-то там еще, как никчемный трус. У угла здания он остановился и обернулся ко мне. Вытащив руку из кармана, он быстро провел ребром ладони по горлу. Приветствие, которое он придумал сам. Потом скрылся за углом. Я уже сильно промок.
Весь следующий день дождь лил не переставай.
В Дублине к нам присоединились еще сто солдат и двое субалтернов из третьего батальона. Сногсшибательного впечатления они не производили. Бедняга Гленденнинг, думал я, как вам грустно, что нынешние гунны явно не разбегутся при виде нас. Серые толпы стояли на серых улицах. То тут, то там какая-нибудь женщина призывала на нас благословенье божье. Мы были мокры насквозь, когда наконец добрались до парохода. Он задним ходом, как и тогда, когда я путешествовал с матерью, вышел из Кингстаунской гавани, а затем повернулся к войне кормой.
Бухта, охваченная кольцом холмов, вся в фестонах бледных мерцающих огней, была красива даже под низкими дождевыми тучами. Маяк Бейли вспыхивал, посылая предостережение и привет, Кингстаунский мигал в ответ. Над нами мяукали чайки. Они кружили и падали к серым, как небо, волнам. Далеко ль?.. Некоторые продолжали махать, пока от города не остался только светло-зеленый мазок, отраженный в тучах.
Мы понесли свои первые потери — какой-то несчастный дурак перерезал себе вены на руках еще до того, как мы высадились в Англии. Но больше ничего за время пути не произошло. Устав, правила и дополнительные правила. Каждому солдату был выдан экземпляр следующей инструкции с приказом хранить его в расчетной книжке — по-видимому, чтобы перечитывать в минуту искушения.
«Вас посылают за границу как солдата короля, чтобы помочь нашим французским друзьям отразить вторжение нашего общего врага. Вам предстоит выполнить задачу, которая потребует всей вашей храбрости, энергии и терпения. Помните, что честь Британской армии зависит от вашего личного поведения. Ваш долг — не только показывать пример дисциплины и стойкости под огнем, но также поддерживать самые дружеские отношения с теми, кому вы помогаете в этой войне. В новой обстановке для вас могут стать соблазном вино и женщины. Вы должны твердо отвергать оба соблазна и, обходясь с женщинами неизменно и безупречно вежливо, избегать какой бы то ни было близости. Мужественно исполняйте свой долг. Бойтесь бога. Чтите короля».
Бедный Джерри, подумал я, мое сердце разрывается от жалости к тебе.
Мы высадились в Гавре и из-за неразберихи с транспортом задержались там на несколько дней. Солдаты ворчали не переставая. Майор творил новые правила. Нам воспрещалось есть свинину в прифронтовой полосе, так как оставшиеся в живых свиньи — их было не слишком много, должен я прибавить — соблазнительно жирели на человечине. Английской. Французской. Немецкой. Свинье шовинизм чужд, и для розовой лопоухой свиньи все нации едины. Пейзаж был донельзя уныл. Мы забыли, что такое сухая одежда. В конце концов нас погрузили в поезд, а затем поздно вечером выгрузили в Байеле. Дождь лил не переставая. Последние десять миль до Вест-Утр мы прошли в ту же ночь по шоссе, вымощенному камнями побольше утиных яиц и скользкими от глины и лошадиного навоза. Середина шоссе, хотя и в рытвинах, казалась сущим раем в сравнении с обочинами, по которым мы были вынуждены брести почти все время, по лодыжки увязая в жидкой глине. А проносившиеся мимо тяжелые транспортные грузовики то и дело обдавали нас грязью. Солдаты, конечно, ворчали. Нашей базой стала — и осталась — небольшая заброшенная ферма. Ограда с высокими железными воротами укрыла нас от шоссе. Два сарая по сторонам двора заняли солдаты, в приземистом каменном доме разместились майор Гленденнинг, Беннет и я, а также унтер-офицеры и ординарцы. Было слышно, как в отдалении бьют тяжелые орудия, и время от времени справа раздавались винтовочные залпы — слишком близко, чтобы спокойно их не замечать. Иногда земля у нас под ногами содрогалась и немногие уцелевшие стекла дребезжали в рамах. По комнатам, разыскивая пропавших хозяев, бродила одичалая дворняга и, стоило зазеваться, хватала все съедобное, что попадалось ей на глаза. Солдаты пытались ее гладить и принимались бить, но она оставалась одинаково равнодушной и к ласкам, и к ударам, занятая одним: как бы выжить.
В Байеле к нам присоединился Беннет, молодой человек, казавшийся симпатичным. Хотя он был старше меня всего на несколько месяцев и только что приехал из Англии, держался он с таким видом, словно все это давным-давно знает, и крепко стоял обеими ногами на земле. Мы делили крохотную мансарду — нередко с дворнягой, подбавлявшей тяжести в и без того тяжелую атмосферу, которая ни мне, ни ему не доставляла особого удовольствия, хотя у нас не хватало энергии принять какие-нибудь меры. Стекло в единственном оконце уцелело, и еще там был очаг, который наш денщик ежедневно топил. Дымил очаг невыносимо, но, по крайней мере, мы могли обсушиться.
На третье утро внезапно засияло солнце. Мы вышли во двор и посмотрели на него.
— А оно настоящее, — сказал Беннет.
— Только не очень греет.
— Это было бы уж слишком. А я знаю, где можно раздобыть пару лошадей.
— Не глупите, Беннет. Майор Гленденнинг не разрешит нам верховых прогулок.
— А кто ему скажет?
— Да, конечно.
Я вспомнил про Джерри.
— Раздобыть трех вы не можете?
— А почему?
Это было одно из любимых его выражений. Его невозмутимый юный английский голос ставил под вопрос все. Ответами он, в сущности, не интересовался: ему важно было задать вопрос.
— У меня есть друг.
— Все ясно. Будет очень весело.
Он исчез. Я вышел за ворота и направился туда, где несколько солдат возводили мощные земляные сооружения — во имя дисциплины, для поддержания боевого духа и чтобы как-то убить время.
— Можно мне примерно на час забрать рядового Кроу? — спросил я у командовавшего ими сержанта.
— Можно. Кушайте на здоровье.
Ему бы и в голову не пришло ответить так не то что майору, но даже Беннету. Он повернулся к солдатам.
— Кроу, бездельник, отлепи задницу от глины, да поживей. Тебя требует мистер Мур.
Джерри вылез из ровика и отдал честь. Я повернулся и зашагал прочь как мог быстрее. Он почти бежал за мной, чтобы не отстать.
— У меня есть лошади.
— Кошки-мышки!
Мы прошли мимо ворот, удаляясь от бдительного ока майора Гленденнинга и ротного старшины, который не питал ни малейшего уважения к младшим офицерам.
— Настоящие лошади?
— Погоди, и увидишь.
— Как это ты ухитрился?
— Влиятельные друзья.
Он сплюнул. Я смотрел на него, и мне было хорошо, как уже давно не было. Из-за угла выехал Беннет, ведя на поводу двух гнедых.
— Кошки-мышки! Ну, кошки-мышки!
— Ваш друг? — спросил Беннет, останавливаясь возле нас.
— Джерри Кроу. Лучший наездник графства Уиклоу. Посадки, конечно, никакой. И все-таки самый лучший.
Беннет невозмутимо нагнулся с лошади и протянул Джерри руку. С этой минуты я проникся к нему теплым чувством.
— Беннет.
Джерри пожал ему руку.
— По великой английской традиции, — сказал я, садясь на лошадь, — крещеного имени у него нет. Только фамилия.
— Мы же все знаем, что англичане — нехристи. Так что я не удивляюсь.
— Ну, так в седло, и поехали, пока кто-нибудь не решил, что мы ему совершенно необходимы, чтобы накопать еще нужников.
Мы последовали за ним по дороге. Он словно бы знал, куда едет. Потом мы свернули прямо в поле, где три-четыре крестьянина вскапывали и перекапывали землю длинными плоскими лопатами. За полем начиналась гряда холмов, кое-где украшенных грустными зимними деревьями. Беннет кивнул на холмы.
— Хотите посмотреть на спектакль?
— Какой спектакль?
— Не важно. А ну, за мной, за мной, за мной!
