Лю Чжэньюнь - Я не Пань Цзиньлянь
— Разумеется, в целом обстановка для нас сейчас благоприятная. Но далее мне бы хотелось поговорить о недостатках.
И он повел речь о недостатках. Говорил он при этом тоже весьма искренне. Народ продолжал делать записи, думая о том, какой деловой хваткой обладал этот руководитель. От недостатков в общей работе он переключился на недостатки в работе чиновников, обличая вредные веяния, разложение и коррупцию. Потом он указал в сторону камер и сказал:
— Дальше снимать не нужно.
Его тут же послушались, и он продолжил:
— Такие явления, как разложение, коррупция и всяческие вредные веяния представляют для меня самую большую головную боль. у широких масс это также вызывает наибольшее беспокойство. Чем дальше, тем хуже, эту тему мусолят все чаще. Если вода начнет просачиваться в лодку, то лодка может и перевернуться. Нам необходимо покончить с этими пороками, в противном случае нашей партии и государству придет конец.
Руководитель говорил о серьезных вещах, поэтому сидящие в зале тоже посерьёзнели.
— Наша партия — это партия власти, и ее основной целью является сохранение на первом месте интересов народа. Но все ли соблюдают данное требование? Разложение, коррупция и вредные веяния есть демонстрация того, что наперед партийных и народных интересов ставятся интересы личные. Для чего такие люди идут в чиновники? Явно не для того, чтобы стать слугами народа, а для того, чтобы повысить свой статус, разбогатеть и завести любовниц. Всякий раз, когда оглашают их деяния, волосы встают дыбом. Я призываю всех, кто общается с такого рода людьми, удержать их от срыва в пропасть. Правильно говорил председатель Мао: «Тысячи тысяч бойцов уже героически принесли в жертву свои жизни во имя интересов народа». Да о каких личных интересах здесь вообще может идти речь? Верно я говорю, товарищи?
Присутствующие в унисон подтвердили:
— Верно.
Руководитель сделал глоток чая, после чего развернулся к Чу Цинляню и спросил:
— Вот скажи-ка, Цинлянь, уезд *** находится в вашей провинции?
Не зная, к чему именно клонит руководитель, Чу Цинлянь в некотором замешательстве оторвал взгляд от блокнота. Но поскольку названный уезд действительно относился к его провинции, он поспешил кивнуть:
— Да, да.
Руководитель поставил свой чай на стол.
— Сегодня утром произошла удивительная вещь. Одна женщина пришла со своей жалобой прямо в Дом народных собраний. Мой секретарь сообщил мне, что она как раз из этого уезда. Цинлянь, ты что-нибудь слышал об этом?
Губернатора Чу Цинляня от страха прошиб холодный пот. Кого-то из уезда его провинции угораздило подать жалобу прямо в Дом народных собраний, да еще и в такое время, когда здесь проходил съезд ВСНП. Да это же самая настоящая политическая катастрофа! Но он и правда пока еще ничего об этом не знал, поэтому медленно покачал головой. Тогда руководитель продолжил:
— Да я и сам бы не узнал, если бы ее не схватили охранники, которые заподозрили в ней террористку. при допросе оказалось, что ее дело касается развода. Сам факт, что дело о разводе жительницы села дошло до Дома народных собраний, вызывает не меньшее удивление. Как можно с такой-то ерундой обращаться в такую инстанцию? Может, она специально все это раздула? Нет. Это произошло из-за того, что чиновники всевозможных рангов и инстанций без должного внимания отнеслись к ее жизненным передрягам, от нее повсюду отмахивались, ее избегали, ей чинили препятствия. в результате она, как я недавно выразился о себе, просто оказалась загнанной в угол. Вот и вырос из семечка арбуз, вот и превратился муравей в слона. Ее развод изначально касался только ее и ее мужа, а что сейчас? Сейчас в ее списке семь или восемь человек, от мэра города до начальника уезда, председателя суда, судьи и дальше. Прямо-таки современная Сяо Байцай[14]. Только в отличие от Сяо Байцай Цинской эпохи, у нее есть одна причуда: в числе тех, на кого она жалуется, она также указала себя. Я прямо-таки преклоняюсь перед ее мужеством. Говорят, что из-за такого поведения местная полиция даже заключала ее под стражу. Кто же загнал ее в угол? не наши ли партийцы? Это те народные кровопийцы, те самодуры, которые снова сели на шеи наших трудяг…
На этих словах руководитель, побелев от злости, ударил по столу. Собравшиеся в зале не смели поднять голов. Чу Цинлянь весь взмок. а руководитель продолжал:
— Мало того, что она натерпелась как Сяо Байцай. в Зал народных собраний ее привело еще и желание снять с себя ярлык распутницы Пань Цзиньлянь. Ведь чтобы воспрепятствовать ее обращению в суд, нашлось немало таких, кто перевел стрелки и представил все в извращенном виде, в результате человеку испортили репутацию, приписали дурные манеры. Для слабого пола уже достаточно оказаться в шкуре Сяо Байцай, а тут беднягу приравняли еще и к Пань Цзиньлянь, как такое вынести? Куда же ей еще податься со своей жалобой, если не в Зал народных собраний? Разве что только в Организацию объединенных наций? и кто ее вынудил на такой шаг? не наши ли партийцы? Это все те же народные кровопийцы и самодуры, которые снова сели на шеи наших трудяг…
Потом руководитель повернулся к Чу Цинляню и спросил:
— Ну что, Цинлянь, призна́ем, что такие хозяева-чиновники никуда не годятся?
Чу Цинлянь бледный, как полотно, точно собирающий зерна петух, быстро закивал головой:
— Никуда не годятся, никуда не годятся.
Руководитель смягчил тон:
— Хорошо, что у меня такой секретарь. Скажем так: сегодня он проявил себя с хорошей стороны. Когда охрана схватила эту женщину, приняв за террористку, он проходил мимо и, выяснив ситуацию, попросил ее освободить. Оказалось, что дома у нее еще осталось трехмесячное дитя. Мой секретарь поступил очень благородно. Налицо не просто проблема отношения к обычной женщине из деревни, это проблема касается нашего отношения к народу в целом. Ведь что у нас тут сейчас проходит, не Собрание ли народных представителей? Кого же мы представляем? и кого мы задерживаем в качестве террористов? Кого мы должны причислять к террористам? Уж точно не эту трудягу. Террористы — это те чиновники-коррупционеры, которые плевать хотели на народ!..
Чем больше говорил руководитель, тем сильнее он распалялся. к счастью, в это время дверь в зал открылась и к руководителю подошел кое-кто из рабочего персонала, он склонился к его уху и что-то прошептал. Руководитель несколько раз удивленно воскликнул, а потом как ни в чем не бывало дружелюбно обратился к делегатам:
— Ну, разумеется, я могу и ошибаться. Так что просто примите к сведению.
После этого он встал и с улыбкой сказал:
— У меня еще встреча с иностранным гостем, так что сегодня на этом закончим.
Он помахал всем собравшимся и удалился.
Руководитель уже ушел, а Чу Цинлянь сидел дурак дураком, да и остальные под впечатлением переглядывались между собой. Тут все вспомнили, что забыли проводить руководителя аплодисментами. а Чу Цинлянь вспомнил, что не произнес ответного слова. Понятное дело, он хотел высказаться, но поскольку руководитель спешил на встречу с зарубежным гостем, то времени выслушать Чу Цинляня у него уже не осталось.
Той ночью губернатор Чу Цинлянь так и не заснул. в полпятого утра он вызвал к себе начальника секретариата провинциального правительства. Когда тот пришел, Чу Цинлянь мерил шагами ковер гостиной. Начальник секретариата уже изучил эту привычку Чу Цинляня. Когда последний сталкивался с серьезной проблемой, то начинал без остановки расхаживать туда-сюда. в этом он чем-то напоминал Линь Бяо[15], разве что карты боевых действий при нем не было. Чу Цинлянь всегда был неразговорчив. а те, кто мало говорит, обычно много думают. Прежде чем подготовить какие-то материалы или принять важное решение, Чу Цинлянь всегда несколько часов кряду мерил шагами пространство. и пока он так расхаживал, иногда произносил какие-то отдельные фразы. Те, кто знал его не очень хорошо, не могли уследить за ходом его мыслей, им было непонятно, с чего он вдруг произносил ту или иную фразу. Сам же он ничего не объяснял, целиком полагаясь на разумение своих собеседников. Его прекрасно понимали, когда он зачитывал доклады на съездах, но в личной беседе, когда он все время ходил, произнося обрывки фраз, у большинства создавалось весьма странное и туманное ощущение от его разговоров. Благо, что начальник секретариата, проработав с ним около десятка лет, мог следить за ходом и неожиданными скачками его мыслей. Такое уже случалось, что Чу Цинлянь расхаживал несколько часов кряду, но нынешний случай, когда его ходьба продолжалась со вчерашнего вечера вплоть до сегодняшнего утра, его подчиненный наблюдал впервые. Он понял, что дело очень серьезное. Увидев секретаря, Чу Цинлянь ничего не сказал, продолжая расхаживать. Через десять с лишним минут он наконец остановился у окна и посмотрел в чернеющее за ним пространство:
