Лю Чжэньюнь - Я не Пань Цзиньлянь

Он стал расхаживать по комнате. Сделав несколько проходок, он остановился и произнес:

— Ох уж этот Чу Цинлянь, до чего додумался.

Больше он ничего не сказал, а уселся за рабочий стол и приступил к просмотру других документов.

Губернатора упомянутой провинции Чу Цинляня в ближайшее время должны были перевести в другую провинцию на пост секретаря провинциального комитета партии, но спустя месяц в той провинции появился партсекретарь из собственных кадров. в результате Чу Цинлянь остался на месте губернатора провинции, к которой относилась Ли Сюэлянь. Спустя три года он стал председателем провинциального народного политического консультативного совета, а еще через пять лет вышел на пенсию.

Вторая часть

Предисловие

Двадцать лет спустя

Ван Гундао стучался к Ли Сюэлянь. Прошла уже четверть часа, однако к воротам никто не подходил. Ван Гундао, продолжая стучать, прокричал:

— Сестрица, это Ван Гундао.

Никто не отзывался.

— Сестрица, открывай, я же вижу, что у тебя горит свет.

Снова молчание.

— Уже стемнело совсем, а я еще не ел. Я тебе окорок привез, надо бы его приготовить поскорей.

По-прежнему тишина.

На следующий день спозаранку, когда Ли Сюэлянь открыла наконец ворота, Ван Гундао стоял на прежнем месте. Рядом с ним было несколько человек из уездного суда. Ли Сюэлянь испуганно спросила:

— Вы что, тут всю ночь простояли?

Ван Гундао жалостливо показал на голову:

— А то. Видишь, даже инеем покрылся.

Ли Сюэлянь глянула не него, но никакого инея не обнаружила. Ван Гундао громко выдохнув, засмеялся:

— Нашла дурака. Вчера, когда я приходил, ты притворилась, что не слышишь, я и ушел ни с чем. а сегодня встал пораньше, чтобы уж наверняка тебя выловить.

Ли Сюэлянь ничего не оставалось, как впустить к себе визитеров. Двадцать лет назад Ван Гундао был еще совсем мальчишкой, а сейчас стал располневшим мужчиной средних лет. Между тем за прошедшие двадцать лет Ван Гундао так и не обзавелся никакой растительностью на бровях. Да и бороды или усов у него тоже не было, вместо них все лицо покрывали прыщи. Спустя двадцать лет кожа белолицего паренька Ван Гундао обветрилась и загрубела. Но изменился не только Ван Гундао. Ли Сюэлянь, которой двадцать лет назад было двадцать девять лет, сейчас уже стукнуло сорок девять. Ее прежде абсолютно черные волосы наполовину поседели. Когда-то Ли Сюэлянь считалась красавицей, все было при ней: и грудь, и талия, а через двадцать лет фигура ее расплылась, не говоря уже о появившихся морщинах. Когда Ван Гундао и Ли Сюэлянь уселись во дворике, Ван Гундао завел разговор:

— Сестрица, в этот раз я пришел к тебе безо всякого дела, просто узнать, все ли у тебя в порядке.

Сопровождающие Ван Гундао положили на стоящий под финиковой пальмой каменный столик окорок.

— Ну, раз только за этим, — отозвалась Ли Сюэлянь, — то можете уходить, у меня все хорошо. и окорок свой забирайте, я теперь буддистка, так что мяса не ем.

С этими словами она поднялась с места и взялась за метлу, собираясь подметать. Ван Гундао подскочил со своей скамеечки и, уворачиваясь от метлы, попытался выхватить ее из рук Ли Сюэлянь. Отобрав метлу, Ван Гундао стал подметать сам, продолжая разговор:

— Сестрица, пусть у тебя все в порядке, но ведь мы же родственники, что ж я не могу к тебе в гости прийти?

— Что ты все заладил: «сестрица» да «сестрица». Ты — председатель суда, и я знаю, к чему ты клонишь.

Ван Гундао оперся на метлу:

— Нам все-таки нужно поговорить. Что было, то прошло. Ведь Ма Далянь из деревни Мацзячжуан приходится мне двоюродным дядькой, так?

— Это не ко мне вопрос, а к твоей матери.

— Младшая сестра жены Ма Даляня перебралась в Хуцзявань, выйдя замуж за одного из Ху. а одна из двоюродных сестер твоей тетки вышла замуж за двоюродного племянника из семьи мужа младшей сестры жены Ма Даляня. Так что выходит, мы с тобою не такие уж и дальние родственники.

— Председатель Ван, — откликнулась Ли Сюэлянь, — если нет никакого дела, то нам незачем тратить время на пустую болтовню. Мне еще к дочери сходить нужно, у них там вчера корова отелилась.

Ван Гундао отставил метлу и присел.

— Поскольку мы все-таки родственники, я, так и быть, не буду кружить вокруг да около. Сестрица, через десять с лишним дней начнется съезд ВСНП. Ты когда собираешься ехать со своей жалобой?

— Так значит, все дело в жалобе. Тогда я вот что тебе скажу: в этом году я жаловаться не поеду.

Ван Гундао удивился и тут же засмеялся:

— Сестрица, я перед тобой все карты раскрыл, а ты снова увиливаешь. Вот уже двадцать лет подряд ты из года в год ездишь жаловаться, а тут вдруг решила не ехать. Кто же тебе поверит?

— В этом году все по-другому.

— А в чем разница? Расскажи-ка мне.

— Раньше я не могла смириться с обидой, а теперь успокоилась.

— Как-то неубедительно это звучит, сестрица. Двадцать лет назад твоя обида и яйца выеденного не стоила, а сейчас это дело уже и других касается. То, что сначала выглядело не больше семечка, выросло в арбуз. Муравей уже давно превратился в слона. Чтобы из-за какого-то развода сняли с должности мэра города, начальника уезда, председателя суда и члена судебной коллегии — да такого в Китае со времен Цинской династии не случалось. а ведь, если по совести разобраться, разве мэр или начальник уезда могут уладить ваши с Цинь Юйхэ непонятные дела с повторным браком и последующим разводом? Неужели мэр или начальник уезда виноваты в том, что вы снова не поженились, а затем не развелись? Если уж говорить о несправедливо обиженных, то кроме тебя следует назвать и всех остальных. Ответчиком по твоему делу должен быть не мэр, не начальник уезда, не председатель суда и его судьи, а никто иной, как Цинь Юйхэ. Да случись такое в эпоху Цин, я бы этого выродка Цинь Юйхэ уже давно бы расстрелял, да вот сейчас все у нас в рамках закона. и глянь, какой гадкий тип: понимая всю запутанность ситуации, он еще и усугубил дело, сравнив тебя с распутной Пань Цзиньлянь. Этим он тебя загнал в тупик. Все чиновники с пониманием относятся к тому, что ты двадцать лет подряд ездишь подавать жалобу. и власти, и руководство суда делают все возможное, чтобы уговорить Цинь Юйхэ. Но этот упрямый осел вот уже двадцать лет подряд стоит не на жизнь, а на смерть. Ведь все наши проблемы из-за упрямства Цинь Юйхэ, точно? а раз так, то мы с тобой заодно. Сестрица, может, мы все-таки договоримся, что в этом году ты не поедешь жаловаться? а мы примем меры и продолжим обрабатывать Цинь Юйхэ. Мне кажется, что время не щадит людей, но вместе с тем время — лучшее лекарство. Вашему с Цинь Юйхэ сыну уже почти тридцать лет, у него уже и свой сын родился, ваш внук вот-вот в школу пойдет. Двадцать лет прошло, Цинь Юйхэ ведь не железный. Камень и тот, если засунуть за пазуху, нагревается. Я уже придумал стратегию: в этом году мы продолжим уговаривать Цинь Юйхэ, но наши действия будут не такими очевидными и прямолинейными. Мы могли бы подключить к этому делу вашего с Цинь Юйхэ сына либо его жену, попросили бы их уговорить Цинь Юйхэ. Ведь, как ни крути, это родная кровь. Есть еще и ваш внук, который уже почти школьник и кое-что смыслит, пусть и он постарается. Если внук станет уговаривать деда, то неважно, что он скажет, Цинь Юйхэ это все равно должно пронять. а у вас с Цинь Юйхэ еще и дочь есть, наверняка тоже уже взрослая. Без разницы, для чьего блага, для твоего или ее собственного, но пусть и она постарается уговорить папочку. Когда между родителями вот уже двадцать лет нет мира, то каково приходится дочери? Если столько людей будут действовать сообща, то до Цинь Юйхэ, наконец, дойдет, что ему нужно развестись с нынешней женой и снова жениться на тебе. Тогда и дело о Пань Цзиньлянь само собой разрешится.

Тут Ли Сюэлянь прервала многословную речь Ван Гундао:

— Что касается Цинь Юйхэ, можете больше его не уговаривать. а если уговорите, то я сама с ним брак восстанавливать не стану.

— Так если ты не выйдешь за него снова, как доказать, что развод был фикцией? Как доказать, что ты не распутница Пань Цзиньлянь?

— Раньше мне хотелось что-то доказывать, а в этом году перехотелось.

— Ты доказывала это двадцать лет и тут заявляешь, что передумала — кто же тебе поверит?

— Разве я не сказала тебе, что в этом году я смирилась?

— Сестрица, чего ты такая упрямая? Раз ты так говоришь, значит, точно поедешь жаловаться. Может, я тебе по-другому объясню: если тебе до других дела нет, то ты хоть обо мне подумай. Ты же знаешь, каково мне приходилось эти двадцать лет. Я по твоей милости совершил ошибку, но, споткнувшись, смог подняться, и пост председателя суда достался мне нелегко. Если ты не поедешь жаловаться, я сохраню свое место, а если создашь неприятности, меня уволят так же, как двадцать лет назад уволили председателя Сюня. Так что моя карьера в твоих руках.