Евгений Шкловский - Фата-моргана
Хотя, кто знает, может, и без бумажек вычислили, по моему изменившемуся виду (пиджак и галстук, портфель черный из кожзаменителя), что я теперь не просто вахтер. Есть люди, очень приметливые к чужому статусу, именно к статусу – ни к чему больше. Тут для них все по-другому сразу…
Вот-вот, раньше я для них никто был и звать меня никак. Все равно что швейцар, пустое место… Трунов, тот хоть в делах своих (наших) закопался, а все равно всегда руку пожмет: «Приветствую, Михалыч» – по-домашнему, дружелюбно. Сразу настроение улучшается. Человек для него – не стена.
А эти… Ну и ладно, я не обидчивый, нет и нет. Только бы не вредили.
Ниночка же эта, между тем, не просто внимательность проявлять стала, но и вообще… Как бы ненароком заглянет, о косяк плечом обопрется, ножку стройную, с крепенькой такой лодыжкой вперед выставит и спросит что-нибудь эдакое, ласковое, к работе совершенно отношения не имеющее: дескать, люблю ли я ландыши?
Люблю-не люблю, какое это имеет значение? Во всяком случае, не по душе мне, что их рвут и потом продают на углах, хотя известно, что ландыши занесены в красную книгу природы. Если б народ посознательней был, то и не покупал, тогда и рвать бы перестали.
«Правильно, совершенно с вами согласна, – кивает Нина, – жалко цветы, такие нежные…Трудно даже представить, что их может не быть». – И голосок подрагивает, чуть ли не со слезой.
Вот до каких разговоров дошло – о цветах.
А главное, смотрит так, словно я весь в шоколаде. Сладкий такой, прилипчивый взгляд, чуть ли не томление в нем…
Радий тоже заглядывать стал. Дескать, не хотите ли покурить? У меня вот «Пэл Мэл» есть…
Нужен мне его «Пэл Мэл», если у меня наша родная «Прима». Всегда ей как-то обходился. Но покурить, впрочем, можно, почему нет? Тем более что во время такого перекура кое-что и подузнать можно, свеженькое. Так, про между делом. Ведь человек нет-нет да и проговорится ненароком, если что-то свербит, беспокоит что-то.
Так оно и произошло, словно в воду глядел. Ведь не с чего-нибудь начал, а именно с компьютера, дескать, вот, сколько антивирусных программ не делают, а вирусы все равно плодятся быстрее. Тут недавно к его приятелю вирус по почте пришел по электронной, так вся система полетела, пришлось заново переустанавливать. А он последний раз сохранял всё месяцев пять назад, так теперь беда – все последние свои файлы потерял, даже заболел от расстройства. И еще что-то про программы разные, слова всякие незнакомые произносит, будто с таким же, как сам, юзером (так, кажется?) разговаривает.
Нашел, однако, тему, со мной – про компьютеры, в которых я ни бельмеса. Про вирусы.
Ну да, там и топчется, где уже наследил.
А я смотрю на его пухлые губы и розовые щеки и думаю: сам ты, парень, вирус… И Ниночка твоя симпатичная, с крепкой лодыжкой – вирус. Оба-двое вы. Так что сколько угодно можете мне зубы заговаривать, только я нутром чую: ваших рук дело. И то, что вы муж и жена, только почему-то еще больше меня в этом убеждает.
Все-таки любопытно, как это они меня вычислили. Будто «жучок» какой в кабинете у Трунова установили и тот наш разговор с ним слышали. Кстати, а почему нет? Это мы думаем, что никому не нужно, тогда как на самом деле. И «жучок» сегодня не проблема. Так что если надо, запросто могли и установить.
Я у Трунова весь кабинет облазил – и под столом, и за шкафами, под подоконником и везде… Правда, ничего не нашел, но ведь и не удивительно. С тех пор они его и снять могли или, допускаю, настолько хорошо замаскировали, что и не найти.
Уже с неделю крутились они вокруг меня – до того возлюбили. Константин Михалыч то, Константин Михалыч се… «Интересный детектив?» – это Ниночка, заметившая у меня на столе книжку. «А как вы относитесь к Сименону?» – это уже Радий со своим дурацким «Пэл Мэлом», уже получивший от Ниночки информацию, что я люблю детективы. А на следующий день притаскивает мне целую кучу маленьких потрепанных книжечек, и не Сименон вовсе, а Маринина, Доценко, Акунин – широкий такой жест, нате, читайте вот. Дал понять, что до Сименона и тем более Ле Карре я не дорос.
Интеллектуал!
Я и не уклоняюсь – пусть повертятся, пока мне еще кое-что выяснить надо. Есть еще немного времени.
Правда, заискивание их меня уже доставать начало. Умные-то умные, а вот достоинства ни на грош. А ведь еще ничего, собственно, не произошло, все как прежде, я ни намеком не дал понять, что их дело швах. Они же сами себя выдают – своим заигрыванием со мной. Слепым надо быть, чтобы не видеть. Как кролики – лезут прямо в пасть удаву.
Мой закуток, когда они заглядывают ко мне, наполняется гнилыми парами страха. Страх гнездится в глубине их глаз, выбрасывается через поры кожи. Даже жалко их иногда.
Можно, конечно, забыть все, благо никаких больше посягновений не было – Трунов, похоже, так и сделал. Ему некогда и неохота заниматься «ерундой», как он сказал. Только вирус если и не дает о себе знать, не проявляется никак, то это вовсе не значит, что его нет. Просто затаился и готовится к новой атаке. Ждет удобного случая.
Только, думаю, до этого не дойдет.
Либо они – либо я.
Верней, мы, то есть контора наша во главе с Труновым. Без меня ему все равно не устоять, раз уж за него принялись. Да я и не отделяю себя. Мне и слов никаких не треба. Трунов пусть занимается своим делом, а я буду своим. Сколько я ждал этого момента, вот-вот, казалось, случится – и тогда… Тогда и я пригожусь. Сумею расплатиться за доброту. Даже по ночам снилось: погони там, взрывы, перевернувшиеся машины, автоматные очереди… И мы с Труновым. У него лицо испуганное: что делать?
Ничего, прорвемся…
Он помог мне, я помогу ему. У меня даже в гороскопе написано: верность. Не за страх, а за совесть. Такие, как я, не предают.
И пусть они сколько угодно меня обхаживают, все равно без толку.
Ниночка на скамеечке после работы, глаза на мокром месте. Платочек беленький прикладывает. «Константин Миха-алыч…» Слезы ручьем…
Что такое?
С Радием поссорились, тот говорит, что она ко мне неравнодушна. Три дня уже дома не ночевал. У них такое впервые. Конечно, бывают кризисы, особенно в начале семейной жизни, да только…
Ну-у, артисты! Я-то тут причем? Или она мне польстить хочет, что парень ее ко мне приревновал? Ищет лазейку в душу?
Милая, да я ж все про тебя знаю, и про того (тоже гусь), кто тебя пристроил к Трунову, и как ты ему рога наставляла, и вообще все, так что грош цена всем этим твоим женским маневрам. Смешно даже… Ну, играй, играй, совсем немного осталось. Лодыжка у тебя крепкая, как у деревенской, а душа… Гнили в вас много, избалованные, легко вам жизнь достается – а все почему? А потому, что страдания не знали, так чтоб мир рухнул и ты под обломками, из-под которых надо выбираться. Трудно выбираться. И жить потом, познав эту тяжесть, мучительно и сладко – другая всему цена. И жизни, и смерти.
Радий: «А если я ее разлюбил?»
Курим на этот раз «Бонд», красно-белая пачка. На столике пятизвездочная «Гянджа», тарелки с лобио.
Ему кажется, что он ее разлюбил. Или даже не любил. То есть сомневается, что любит.
Глаза набрякшие, румянец исчез, под глазами мешки. В офисе почти не разговаривают – отчужденные оба, не смотрят друг на друга, проходя мимо.
«Может же человек ошибиться?» Еще бы… Только не в таком случае: женщина, которая плетет у тебя на глазах интригу, кого-то водит за нос, пусть даже ради тебя, разве можно ей потом доверять?
Я смотрю на его кислую, побледневшую мину и внезапно огорошиваю: «Слушай, признайся честно, чего тебе понадобилось в бухгалтерском компьютере?»
Высоко поднятые брови, плохо сыгранное недоумение (под ним растерянность): «Какой компьютер?»
Ладно, еще по глотку – и по домам. Ничего, перемелется – мука будет.
В какой-то момент мне их действительно вдруг жаль стало: запутались ребята совсем, ой, запутались… Сами не понимают, что творят. Везде наследили, а теперь еще и промеж собой. Что-то неправильное в них. Кривое.
Трунов отмахнулся, когда я ему про них намекнул: да брось, зачем им?
Тогда я и подумал: а может, и в самом деле – пусть их… Сами себя же и накажут – за все. Уже наказывают. Так что, глядишь, и без меня обойдется, каждый сам кует свою судьбу.
Теперь, когда они приходили на службу и ко мне заглядывали (каждый по отдельности, несчастный), я смотрел снисходительно, как бы причастный к высшей силе. Не ведали они, что их уже накрыла тень, а я это видел отчетливо и мог только посожалеть о загубленных зря молодых жизнях.
Так бы, может, и сошло все на тормозах, если бы не случай.
В метро я ехал, и вдруг вижу в соседнем вагоне – они, Радий и Ниночка. Вместе. В обнимку. Вот те на, думаю, нешто все наладилось? И так ведь бывает: иной раз, кажется, из мельчайших осколков все восстанавливается. Ладно, пускай. Худой мир, как говорится, лучше доброй ссоры. Даже любопытно стало, как теперь будет. Выходит, не прав я был, что вирус, он и самого человека съедает – стоит только поддаться.
