Михаил Климов - Другая дверь
Но…
Солнце здесь стоит выше всего на севере, а не на юге…
Луна убывает не с привычной стороны, а с противоположной…
На небе сияет не Большая Медведица, а совершенно чужой и чуждый нам Южный Крест…
И даже вода стекает в отверстие раковины не в правильном направлении, а против часовой стрелки, что меня почему-то возмущало больше всего.
Понятно, что если ты прибыл сюда туристом, то такие мелочи тебя волновать не могут, а скорее наоборот, интригуют и манят. Но когда ты осознаешь, что это – навсегда, вот тут тебе и хочется покинуть столь прекрасную территорию, чтобы вернуться в свой родной, но привычный ужас. Возможно, что у кого-то это и не так, семья моя, как казалось, вообще подобных неудобств не испытывала, но у меня случилась именно такая оказия. Совершенно неожиданно для самого испытывающего, потому что таким уж консерватором я себя не считал никогда и вообще любил путешествия и новые впечатления.
Возвращаясь к нашей истории, скажу, что плёлся я в таком вот расположении духа, стараясь улыбаться собаке (она ведь ни в чём не виновата, не так ли), когда увидел человека, не спеша бредущего нам навстречу. По виду это был самый настоящий бродяга в изношенных куртке и штанах, в разбитой, как мне показалось, обуви.
Дальше я предоставил анализ ситуации своему псу. У него был удивительный нюх на людей неприятных, и этому нюху можно было всецело доверять, что доказало наше недолгое, но вполне насыщенное совместное пребывание.
Здесь Дикс (простите, я ещё не представил вам моего пса, а его полное имя было Фредерикс) повёл себя непривычно. Обычно бродяги (белые или маори) вызывали в нем или скуку, или неприязнь, и он обходил их стороной (скорей всего, из врождённого добродушия, чтобы не обидеть). Но тут, учуяв встречного, он постоял несколько секунд, словно не веря сам себе, а потом радостно лая, ринулся ему навстречу.
Если бы я имел основание не доверять бывшим хозяевам нашего пса, которые, уезжая на континент, просто подарили нам собаку, я был бы склонен объяснить её поведение тем, что Дикс встретил кого-то из этих когда-то любимых хозяев. Но Симпсоны переехали на континент все, все до одного члены семьи и даже прислугу с собой забрали, так что о хозяевах речь идти не могла.
Привычный и любимый гость?
Не скрою, я в лёгком приступе ревности, которая ещё усугубила моё настроение, тут же позвал собаку:
– Дикс, не хорошо нападать на чужого человека… – корил я его, пытаясь подсунуть псу способ самооправдания.
Но реакция последовала самая неожиданная. Дикс продолжал скакать и всячески ластиться к бродяге, а он поднял голову и, чуть улыбаясь, спросил:
– Так вы русский? Та семья – муж, жена, двое детей, которые прибыли недавно и уже устроили новую кафедру в университете?
Его осведомлённость о нас и наших делах неприятно поразила меня.
– Предположим… – не очень вежливо ответил я, – Что дальше?
– Меня зовут Русский Джек, – он протянул руку, – рад познакомиться…
Наверное, выглядел я после этого представления ужасно глупо, потому что руку в ответ не подал, а смотрел во все глаза на бродягу. Слышал я о нем немало, от легенд о том, как этот человек вёз в обычной тачке с одним колесом своего заболевшего товарища до ближайшей медицины, которая располагалась всего-то в трехстах километрах от того места, откуда они стартовали. До того, какой он удачливый во всём, и сколько золота досталось ему во время последнего бума. Причем рассказывали мне все это местные жители, не русские (Джек был первым, кого я встретил из соотечественников), а англичане, австрийцы, немцы и даже маори.
– Я не кусаюсь… – улыбнулся он, не убирая руку.
Возможно, понимал, что не подаю ему свою не из соображений этикета или гигиены, а просто от неожиданности.
Я, конечно, пожал твёрдую, как базальт, кисть.
А Русский Джек добавил:
– И могу дать вам несколько советов о том, как здесь жить… Самое главное, – начал он, не дожидаясь моего согласия на получение советов, – никого не слушайте, ничьих советов, включая мои. Нет, я не пытаюсь говорить парадоксами, просто выживает и преуспевает только тот, кто остаётся самим собой…
Я смотрел на него несколько недоумённо, потому что то, что он говорил, было с одной стороны понятно и даже банально, а с другой – чего это он выбрал меня для своих нравоучений? Настроение моё, как понятно из последней фразы так и не улучшилось.
– Знаете, как я заработал свои первые здесь деньги? – спросил он. – Я видел, что один участок должен быть непременно золотоносным, имел опыт в Калифорнии и на Аляске. И он продавался, но денег на его покупку у меня не было. И сумма-то была невелика, никто ещё не понимал, что перед ним, но даже этой невеликой не было и взять неоткуда. И тогда я вспомнил, как учил меня старший брат: если не с чего зарабатывать, зарабатывай с себя. Я пришёл в паб и предложил полусотне незнакомых людей поспорить со мной, что я выпью из горла бутылку виски и сам доберусь до дома. Они не поверили, мы ударили об заклад, и я выиграл. Полученного как раз хватило на то, чтобы выкупить участок.
– Долгие тренировки? – спросил я, начиная подозревать, что знаю, куда делись и участок, и золото, и даже приличный костюм Джека.
– Я никогда раньше этого не делал… – усмехнулся он, – и никогда после. Я вообще мало пью… А костюм? Костюм мне нужен для того, чтобы ночевать в джунглях или на берегу и не думать о том, что я его помну… Деньги мои в Красноярске, на них живёт, не очень о них думая, моя семья…
Он зашагал прочь, но вдруг остановился:
– Вы мне симпатичны, а с Симпсонами я не был знаком и пса вашего вижу впервые. Просто меня всегда любят собаки, старики и дети…
Вот тут он ушёл окончательно, а мы с Диксом смотрели ему вслед. И больше никогда его не встречали…»
25
Старуха вернулась только вечером и разложила перед Прохоровым принесённые части одежды.
– Вот штаны, вот рубашка, вот сюртук и пальто. Рубашки две, не ходить же все время в грязной, я постираю, ремень, котелок, ботинки, носки, их тоже трое и они новые, нельзя же обноски чьи-то носить…
Говорила она всё это таким тоном, которым обычно рекламируют что-то непродаваемое, и наш герой подумал:
«Одно из двух. Или она хорошо заработала, что так веселится и напирает. Или шмотье это купила очень задёшево и боится, что я начну ругаться, мол, купила всякую дрянь…»
Но ничего не сказал…
А начал примерять принесённое…
Оно оказалось почти впору, разве что сюртук и пальто сидели чуть мешковато, зеркала у мадам Шнор не было (что я себя никогда не видела?), но, глянув в оконное стекло – за ним уже стемнело – Слава понял, что выглядел не очень страшно. Ну, несколько располневший небогатый мужчина в самом расцвете лет (или там, у Карлсона, было всё-таки в «расцвете сил»?), в общем – терпимо…
Не на приём же к герцогу Виндзорскому он собирался…
Слава посмотрел на Песю с благодарностью. Да, она наверняка заработала, но сделала всё честно, и, как говорится в какой-то идиотской телевизионной рекламе, «с любовью». Потому что иначе (просто при ином отношении Песи Израилевны к порученному делу) и ботинки могли бы жать, и штаны – сваливаться, и воротник рубашки – требовать немедленной починки.
Но Прохоров, даже сквозь чувство благодарности, видел, что старая еврейка как-то мается и мнётся, и решил ей помочь.
– Что-то ещё?
Старуха вдруг поднялась и направилась к двери в кухню, однако на пороге остановилась, не смогла уйти.
– Я тебе должна ещё три завтрака, кроме одного, сегодняшнего… – сказала, не оборачиваясь.
Говорить ей было явно трудно, а наш герой сразу почувствовал, что был этот, съеденный утром, завтрак не сильно велик, и очень далек. Есть захотелось не по-детски, но он продолжил беседу:
– Это за что ещё?
Хотел было добавить: «Мы так не договаривались…», но понял, что в его положении это была бы недопустимая роскошь («дают – бери» – это старое деловое правило) и удержался в последнюю секунду.
– Я продала ещё такую длинную штуку с круглым набалдашником… – продала старуха, видно, удачно, и сейчас в ней боролись жадность с честностью. – Ну, чёрную такую, а шар сверху блестящий…
Прохоров вспомнил, как утром, провожая Песю, едва успел отнять у неё свою тросточку (что-то изнутри подсказало, что продавать её не надо, во всяком случае, пока) да и не было на ней никакого набалдашника, просто загнутая ручка, чтобы можно было опираться при ходьбе..
Что же она продала?
– Вот такая…
Песя, наконец, повернулась от дверей, немного гордясь собой, и немного злясь на квартиранта – она такая из себя, а он не понимает. Да ещё, видно, побаивалась старуха, вдруг это было что-то важное, а она его вот так, за бесценок спустила. Хотя страха этого становилось в ней всё меньше – если бы та дрибничка была дорогой и ценной, квартирант явно бы так долго не пытался вспомнить, о чём речь, а сразу бы начал орать, как все мужчины.
