Михаил Климов - Другая дверь
– Теперь скажи, – с облегчением спросила она, отсмеявшись и, видимо, поняв, что возврата не будет, – откуда вы все взялись на мою голову?
Как осознал Прохоров, опыты Федерико подготовили почву и приучили старую еврейку к тому, что вещи появляются, но ничего плохого от этого нет. Поэтому и явление нашего героя она восприняла почти спокойно, во всяком случае, вопрос о том, откуда что берётся, задала только через час после того, как вывела Прохорова из тёмной комнаты на кухню и налила чаю.
– Из будущего… – честно ответил он.
– Что это значит? – не поняла старуха, – Будущего еще нет, как там можно быть да и вернуться?
Ну да, фантастической литературы, историй о путешествиях во времени почти ещё не существовало тогда, это в его, Славино время люди привыкли к тому, что можно (хотя по науке и нельзя) оказаться то в гостях у динозавров, то в разной степени светлости будущем.
В голове у этих людей такие идеи и должны укладываться плохо, даже Надежда всё не сразу поняла и не во всё сразу поверила.
– Сейчас объясню, – сказал Слава, обрадовавшись, что нашел, наконец, разумный повод, спросить о, наверное, самом важном, что его мучило весь этот час. – Вот сейчас который месяц и год?
– Сейчас ноябрь, – твердо сказала Песя Израилевна, – самое начало, числа точно не помню. А год – тысяча девятьсот тринадцатый…
23
Когда-то, еще в Москве, Прохоров разговаривал с приятелем-врачом, и тот пытался ему объяснить, почему нормальный медик должен сначала снять болевой синдром, а только потом приступить к лечению.
– Понимаешь, боль часто калечит больше, чем сама болезнь, – рассказывал тот, – кроме того, лечение тоже может быть тяжелым, поэтому необходимо, чтобы человек вздохнул, глотнул воздуха, что ли… Это вроде как ты вышел из дома за хлебом, а ближайшая булочная закрыта. Ты же не будешь разбираться – почему, а пойдешь в ту, что чуть подальше, чтобы получить то, что тебе реально нужно. И только потом, если есть желание и время, вернешься к той, что рядом с домом, чтобы понять, что и как…
Никаких шансов не было, чтобы Песя Израилевна была с тем врачом знакома, но исповедовала она, судя по всему, ту же самую жизненную философию. Не очень её, как оказалось, заботило то, откуда взялся гость. Она через пару минут сбивчивые и не очень вразумительные объяснения нашего героя слушала вполуха, а ещё через пару просто прервала его вопросом:
– А вот куртка у тебя из чего?
И потрогала ткань пальцами.
Наш герой, напряг память, попробовал вытащить из её сусеков остатки школьного курса химии, чтобы объяснить старухе, что такое пластмасса, но не преуспел. И в памяти набралось немного, на колобка бы не хватило, да и мадам Шнор как-то слушала невнимательно, и опять прервала Прохорова:
– Мокнет?
– Что мокнет? – не понял он.
– От дождя и снега мокнет?
Тут до него дошло.
– Нет, – ответил он важно, – и теплая очень…
– Продай…
А у нашего героя от этих вопросов созрел некий план, который решал, по меньшей мере одну из его проблем. Осознав, что шансов вернуться назад, в начало двадцать первого века у него меньше, чем встретить живого российского императора, Прохоров, почему-то особенно не запереживал (возможно, это придет позже), а начал мысленно строить цепочку проблем и пытаться найти им решения.
Проблем, как понимает читатель, знакомый с предыдущей книгой было немало, но основных – четыре:
Документы.
Деньги.
Язык.
Одежда.
По первому пункту всё было более-менее: когда Слава грохнулся на паркете в комнате Федерико и перевёл рычаг, он был в той самой куртке, в которой ходил на Тиргартен и, значит, в карманах у него было два паспорта – немецкий и русский. Оба, как он понимал, не гут, но для начала могли сойти.
С деньгами вообще – абдуценс. Вчера, придя в гостиницу, он зачем-то выложил те пару тысяч, что купил в магазинах (знал бы прикуп – жил бы в Сочи), и сегодня у него была в наличии только пять тысяч евро, которыми здесь можно было растапливать печку или обклеивать стены.
И эта проблема, чтоб ей пусто было (опять, остаток жизни, наверное, с безденежьем маяться), зияла дырой и мучила больше всего.
С языком тоже была беда, но здесь наш герой надеялся на Песю Израилевну. Русский (ну пусть странный, искалеченный или, наоборот, слишком правильный) она знала. И знала, похоже также местное наречие, пусть не тот немецкий, на котором разговаривал кайзер Вильгельм и писал Ницше, но какой-то знала, иначе как она здесь жила?
И чем она не переводчик, во всяком случае поначалу?
А вот с одеждой до реплики старухи «Продай…» тоже всё было, мягко говоря, непросто. Потому что найти тут подходящие шмотки было не проблемой – отправить Песю и за небольшой гелт (единственное, наверное, слово на идиш, которое знал наш герой) она притащит всё, что нужно.
Проблемой было, на что их купить?
А здесь она сама подсказала выход.
Когда-то где-то Слава прочитал, что бизнес – это не умение заработать, а умение создать ситуацию, выгодную для всех её участников. И сейчас ему пришла в голову идея такого, как ему показалось, рода.
– Песя, – сказал он, чуть подумав, как всё точнее сформулировать, – предлагаю гешефт (ага, вот ещё одно слово, которое он, оказывается, знал)…
– Слушаю…
– Вот на мне куртка, которой тут никто не видел, – он распахнул куртку, – вот рубашка, практически новая, таких тут тоже нет, а она мягкая и ноская, хоть месяц носи, не протрется… – тут он, конечно, кривил душой, но понимал, что и собеседница его рекламные ходы делит на шестнадцать, поэтому не сильно переживал. – Вот джинсы, это брюки такие, ремень кожаный, ботинки тоже почти новые.
– И что? – старуха то ли от азарта, то ли от надежд на парное (господи, да тут их оказывается через одно, этих слов), даже губы облизнула.
– Вы берете всё это, и продаёте, как выгодно для вас. А мне покупаете взамен местную одежду, не новую, но чистую (это обязательно) и теплую.
Тут он сообразил, что старая еврейка обязательно будет торговаться и надо иметь возможность куда-то отступить и поспешно добавил:
– Плюс еще десять процентов деньгами…
Хотя понимал, что никакие его вопросы этими процентами не решаются.
– Не так… – Песя Израилевна нравоучительно подняла палец, – тебе одежду и никаких процентов. А за это ты живёшь у меня неделю. Чай за мой счет… – прибавила она, явно опасаясь, что жилец заговорит о полном пансионе.
– По рукам… – согласился Прохоров.
Он пока не имел ни малейшего представления, на что будет покупать еду, но, поскольку разговор происходил вечером, а наш герой давно привык к тому, что есть после шести вредно, то это его мало беспокоило.
Хотя утром…
– Плюс один завтрак… – добавил он.
– Договорились… – согласилась и Песя, – Я не каплюжница… – и в ответ на недоуменно поднятые брови собеседника пояснила. – Каплюжник – это скупий, жлоб, гейзиг крохобор, реднек…
И получив этот урок владения иностранными языками, Прохоров отправился спать. Постелили ему на узком топчане в кухне, может, поэтому, а может, почему еще, спал он плохо.
А сейчас, утром следующего дня, сидел наш герой в одних трусах (маек с детства не носил), завернувшись для тепла в какую-то огромную шаль, и под осуждающим взглядом кота терпеливо (хм-хм…) ждал возвращения Песи.
Но поскольку его нехило колбасило в ожидании результата, так что и думать не получалось, то вознамерился он почитать книгу зятя.
Тут, кроме спасения от внутренней колотьбы, было ещё две причины. Никакой другой книги в квартире не оказалось, плюс ридер, в котором содержался роман «Путешествие через», должен был через несколько дней без зарядки (где тот провод с разъёмами и электрические розетки?) сдохнуть раз и навсегда. А это было жалко – роман так и не дочитан, а встреча с автором пока настолько проблематична, что не факт что сегодня это окажется легче, чем два дня назад.
Короче, Слава тыкнул пальцем в первую попавшуюся страницу и попал куда-то в начало, на ещё не читанную главу.
24
«Как-то ноябрьским утром (надо ли говорить, что ноябрь для Новой Зеландии по погоде точно соответствует европейскому маю?), когда автор сего опуса с собакой совершал обычную утреннюю прогулку вдоль моря, случилась у меня интересная встреча, много для меня значащая, хотя, казалось бы, во всяком случае, на первый взгляд, совершенно пустяшная.
Несмотря на отличное утро и замечательного спутника, с самым веселым лаем пытавшегося отогнать волны от моих ботинок, настроение у меня было самого последнего разбора. Оказалось, что я, навсегда покинув свою старую Родину, какой-то немалой частью души её не покинул, а оставил там и, по этой ли причине или по какой-то ещё, мне здесь ничего не нравилось.
Многое, если не все из того, о чём писалось в книгах, изученных мной до начала нашего путешествия, оказалось правдой: права меньшинств, пенсии, всеобщее образование и так далее. Всё в Новой Зеландии было на высоте и даже погода – в точности обещанная: тепло, но не жарко, лёгкий ветерок и замечательный по своей красоте (не могу не признать) берег.