Томас Вулф - Паутина и скала
– Как, тетя Мэй?
– Да ведь, – произнесла она и умолкла снова, покачивая го shy;ловой с сильным осуждением, – подумать только! Подумать только, до того не иметь понятий ни о приличии, ни об уваже shy;нии, чтобы так прозвать человека! Хотя, с другой стороны, чего хотеть от солдат? По-моему, это очень грубый народ, невоздер shy;жанный на язык, вот они и дали ему это прозвище.
– Какое?
Тетя Мэй с серьезным выражением лица поглядела на маль shy;чика, потом рассмеялась.
– Вонючий Иисус, – стыдливо ответила она. И негромко процедила: – Бррр! «Не могут они такого говорить!» – восклик shy;нула я, но это оказалось правдой. Подумать только!.. И, конечно, бедняга знал это, говорил: «Я готов сделать, что угодно, лишь бы hi него избавиться. Видимо, Господь возложил на меня этот крест… Но он не проходил – этот застарелый… зловонный… запах! Ужас, ужас! – прошептала она, опустив взгляд на иголку. – И пот еще что! Ране, когда вернулся, сказал всем нам, что Судный день уже наступил! Что аппоматтокский суд ознаменовал пришествие Господа и Армагеддона – и всем надо ждать боль shy;ших перемен! Да! Я помню тряпичную карту, свернутую в комок, которую он носил на шнурке вокруг шеи. И знаешь, там доказы shy;валось цифрами и фактами из Библии, что конец света должен наступить в тысяча восемьсот шестьдесят пятом году… И вот он шел по дороге, вместе со всеми, с этой штукой на шее, в тот день, когда они все вернулись с войны.
С минуту тетя Мэй молча шила, а потом, покачав головой, печально сказала:
– Бедняга Ранс! Но я скажу тебе вот что! Он бесспорно был хо shy;рошим человеком.
Ранс был самым младшим из детей старого Билла Джойнера. Лафайет, дедушка Джорджа Уэббера, появился на свет двенадца shy;тью годами раньше его. У них было два средних брата – Джон, погибший в битве под Шайло, и Сэм. Сведения о детстве Ранса, сохранившиеся в рассказах, в слухах – другого способа сохра shy;нять их эти люди не знали, – были скудными, но, видимо, совер shy;шенно точными.
– Ну вот, теперь я расскажу тебе, как все это было, – сказала тетя Мэй. – Братья дразнили его, насмешничали над ним. Ясное дело, он был простодушным и, пожалуй, верил всему, что они го shy;ворили. Нуда, конечно! Отец же рассказывал мне, как они гово shy;рили ему, будто Марта Александер влюбилась в него, и заставили поверить. А Марта, скажу тебе, была первой красавицей на всю округу, могла выбрать любого, кто ей понравится! Так они стали писать ему дурацкие любовные письма от ее имени, назначали свидания, где попало – на Индейском кургане, в лощине, у ка shy;кого-нибудь старого пня или дерева – о! в любых местах! – вы shy;крикнула тетя Мэй, – просто, чтобы посмотреть, хватит ли у не shy;го дурости пойти туда! Она не появлялась, и они писали другое письмо, где говорилось, будто отец Марты что-то заподозрил и глаз с нее не спускает! Да еще сказали, будто Марта говорила, что он будет нравиться ей больше, если отрастит бороду! И что у них есть особое снадобье, от которого борода растет быстрее, если им мыть лицо. Уговорили его умываться водой с индиго, которым красят шерсть, и он неделями расхаживал с синим, как у обезья shy;ны, лицом!
А однажды после церковной службы он потихоньку подошел к Марте сзади и прошептал на ухо: «Я приду. Когда будешь гото shy;ва, проведи три раза лампой перед окном, потом незаметно вы shy;ходи, я буду ждать!». Напугал бедную девушку чуть ли не до по shy;лусмерти. «Ой! – вскрикнула она и завопила, чтобы братья за shy;брали его. – Ой! Заберите его! Уведите!». Решила, что он умом тронулся. И тут, конечно, все раскрылось. Братьям пришлось признаться, что они его разыгрывали. – Тетя Мэй, слегка пока shy;чивая головой, грустно, чуть расстроено улыбнулась при воспо shy;минаниях об этих давних событиях.
– Но я вот что хочу сказать тебе, – заговорила она через ми shy;нуту серьезным тоном, – пусть болтают о твоем двоюродном де shy;душке Рансе что угодно, но человеком он был всегда прямым и честным. Сердце у него было доброе, – негромко сказала она, и в этих словах прозвучало одобрение. – Он всегда готов был по shy;мочь людям, чем только мог. И не ждал, чтобы его попросили о помощи! Рассказывали, что он, можно сказать, тащил на спине Дейва Ингрема, когда они отступали от Антьетама, не бросил лежать, чтобы его не взяли в плен! Само собой, Ране был сильный, силен, как мул! – воскликнула она. – Мог вынести что угодно. Говорили, был способен шагать целый день, а потом не спать всю ночь, ходить за больными, помогать раненым.
Тетя Мэй сделала паузу и покачала головой.
– Ранс, небось, навидался ужасов, – заговорила снова она. – Видимо, находился рядом со многими беднягами, когда те испу shy;скали дух, – остальные вынуждены были признать это по возвращении! Несмотря на все насмешки, им пришлось отдать ему должное! Джим Александер, знаешь, подтвердил это, сказал: «Да, Ранс проповедовал пришествие Господа и лучшую жизнь на зем shy;ле, а мы, что греха таить, иногда смеялись над ним – но вот что я нам скажу: слова у него никогда не расходились с делом. Будь у всех такое доброе сердце, как у него, эта лучшая жизнь уже бы настала!»
С минуту тетя Мэй молча шила, продевая иглу пальцем с на shy;перстком и сильным движением руки протягивая нитку.
– Вот что, детка, скажу я тебе, – негромко заговорила она. – На свете немало людей, которые считают себя очень умными, только они многого не знают. Думаю, на земле много людей по shy;умнее Ранса – они бы, небось, сочли его глуповатым, только вот что я тебе скажу! Не всегда самые умные знают больше всех – а вот я могу сказать кое-что такое, о чем знаю! – прошептала тетя Мэй таинственным тоном и вновь принялась покачивать толо shy;вой, зловеще нахмурясь. – Детка! Детка!., не знаю, как бы ты это назвал… какое объяснение дал бы этому… но ведь это, если поду shy;мать, очень странно, разве не так?
– Что странно? О чем вы, тетя Мэй? – возбужденно спросил мальчик.
Она повернулась и поглядела на него в упор. Затем прошеп shy;тала:
– Он – являлся!… Своими глазами видела это однажды!.. Всю жизнь являлся! - продолжала она шептать. – Я знаю с десяток людей, которые это видели, – добавила она уже спокойно. И ка shy;кое-то время молча шила.
– Так вот, – заговорила вскоре тетя Мэй, – впервые он явил shy;ся еще мальчишкой, лет, наверное, восьми-девяти. Отец расска shy;зывал эту историю много раз, и мать тоже знала об этом. Случи shy;лось это в тот самый год, когда они поженились, совершенно точно, – торжествующе объявила она. – Словом, мать с отцом пока еще жили в Зибулоне, и старый Билл Джойнер тоже был там. Еще не переехал в город. Перебрался в Либия-хилл он через несколько лет после того случая, а отец последовал за ним, когда уже кончилась война… В общем, – продолжала тетя Мэй, – Билл, как я уже сказала, жил в Зибулоне, и рассказывают, что произошло это в воскресное утро. После завтрака семья отправи shy;лась в церковь – пошли все, кроме старого Билла, видимо, у не shy;го были какие-то дела, или он решил, что ему можно остаться до shy;ма, раз все остальные пошли… Словом, – улыбнулась она, – Билл в церковь не пошел, но видел, как пошли остальные! Видел! - выкрикнула тетя Мэй. – Стоял в дверях и смотрел, как они идут по дороге – отец, Сэм, мать и твой двоюродный дедушка Ранс. А когда скрылись – думаю, прошло еще какое-то время – Билл пошел на кухню. И видит там, что крышка ящика с шер shy;стью открыта. Само собой, отец был шляпным мастером и хра shy;нил шерсть для изготовления фетра на кухне, в этом большом ящике. Взрослый человек мог бы вытянуться там почти во весь рост, и конечно, лучшей постели и желать было нельзя. Я знаю, что когда отец хотел после обеда вздремнуть или обдумать что-то в одиночестве, то шел и растягивался на этой шерсти.
«Надо же, – думает Билл, – чьих это может быть рук дело? Фейт сказал всем – он так называл моего отца, Лафайета – Фейт сказал всем, чтобы ящик не открывали». И подходит к ящику, значит, чтобы положить крышку на место – а он там! – громко выкрикнула тетя Мэй. – Там он, представь себе, растянулся на шерсти и спит крепким сном – ну как же, Ранс, конечно! Ранс!..
«Ага! – думает Билл, – попался ты мне. Значит, улизнул от других, когда думал, что я не увижу, и пробрался сюда прикор shy;нуть, когда ему полагается быть в церкви!». Так думал Билл, по shy;нимаешь. «Ну если он думает, что меня можно так провести, то здорово ошибается. Ну, посмотрим, думает Билл. Подождем, по shy;смотрим. Будить его пока что не буду, уйду, пусть себе дрыхнет – но когда остальные вернутся из церкви, я спрошу его, где он был. И если скажет правду – если признается, что тайком забрался в ящик подремать, наказывать не стану. Но если начнет отпирать shy;ся, думал Билл, задам ему трепку, какой он в жизни не получал!»
Словом, он уходит, а Ранса оставляет спать. Ждет-пождет, вско shy;ре все возвращаются из церкви, и, само собой, Ранс приходит вме shy;сте с остальными. «Ранс, – спрашивает Билл, – как тебе понрави shy;лась проповедь?». «О, – отвечает Ранс с улыбкой во все лицо, – за shy;мечательная была, папа, замечательная». «Замечательная, вот как? – говорит Билл. – Стало быть, понравилась тебе?» – «Ну еще бы! – отвечает Ранс. – Очень». – «Ну что ж, хорошо, – говорит Билл. – Рад это слышать. А о чем вел речь проповедник?».
