Брет Эллис - Правила секса
Шону нравилось говорить «рок-н-ролл». Например, я говорил: «Отличный фильм посмотрели», — а он отвечал: «Рок-н-ролл». Или я спрашивал: «Что ты думаешь о раннем Фассбиндере?» — и он говорил: «Рок-н-ролл». Еще ему нравилось выражение «решай вопрос». Например, я говорил: «Просто я хочу, чтобы ты это сделал», — а он отвечал: «Решай вопрос». Или: «Но зачем тебе обязательно нужно удолбаться перед тем, как мы займемся сексом?» — а он отвечал: «Решай вопрос», даже не глядя на меня. Еще ему нравился жуткий пидорский кофе — море сливок и куча сахара. Мне приходилось таскать его на фильмы, которые показывали в том семестре, а ему приходилось сначала накуриться. Ему понравились «Таксист», «Бегущий по лезвию бритвы», «Тернистый путь» и «Апокалипсис сегодня». Мне понравились «Бунтарь без идеала», «Близкие контакты третьего рода» и «Седьмая печать». («О черт, субтитры», — жаловался он.) Нам обоим не понравился «Все, что вы всегда хотели знать о сексе».
Конечно же, я стал находить записки, которые кто-то оставлял в его ящике. Жалкие девчоночьи таски. Кто бы то ни был — она предлагала «себя» «ему». И хотя я не был уверен, что он и в самом деле отвечает этой чумичке, я все равно вытаскивал их из его ящика и либо выбрасывал, либо оставлял и изучал, а затем клал на место. Я не спускал глаз с девчонок, которые заигрывали с нами в «Пабе», особенно с тех, которые усаживались рядом и просили прикурить, хотя спички лежали в кармане. И само собой, они вились вокруг тучами, поскольку он все-таки очень красив. И хотя я их терпеть не мог, до меня дошло, что в этой игре все козыри у меня, потому что я тоже хорош собой и кое-что собой представляю, чего Шону явно не хватало. Я-то умел их развеселить. Я легко врал и соглашался с их идиотскими суждениями о жизни, и они мгновенно теряли к нему интерес. Шон заседал — пустоголовый, как секретутка турагентства, вздернув в недоумении бровь. Но это была пустая победа, и я смотрел на девчонок и задавался вопросом, кто же оставлял записки. Неужели до нее не доходило, что мы ебем друг друга? Разве это ни для кого больше ничего не значило? Очевидно, нет. Я подумывал на ту самую девчонку. Мне показалось, я видел, как она кладет что-то в его ящик. Я узнал, кто она. Отыскал ее ящик и, когда никто не смотрел, достал пару сигарет и положил их туда. Предупреждение. Он никогда не говорил со мной об этих письмах. Но потом до меня дошло, что, может, записки оставляла никакая не девушка. А Джерри, например.
Лорен
Конрой, на которого я напоролась на «Выставке американских комиксов» в «Галерее-1», спрашивает, почему меня не было на консультации в прошлую субботу. Спорить бессмысленно.
— В Нью-Йорке была, — говорю.
Ему пофиг. Я теперь с Франклином. Джуди пофиг. Она встречается с первогодкой Стивом. Стиву пофиг. Она трахнулась с ним в тот вечер, когда отправилась в Уильямстаун. Пофиг мне. Какая же это все скукотища. Конрой, которому насрать, просит меня передать одному парню из нашей группы, чтобы тот пришел в субботу. Какой-то старшекурсник. Так что, оставив записку в ящике этого парня, мы с Франклином идем в «Паб» слегка поднапиться, и он вкручивает мне что-то про символизм в «Куджо», а потом мы отправляемся ко мне. Я не получила ни строчки от Виктора. Вдруг мне приходит в голову, что он, может, просто умер. Разговор, который я подслушала на днях за ланчем:
Мальчик: Думаю, мы должны прекратить. Девочка: Что прекратить? Это? Мальчик: Может быть.
Девочка: Прекратить? Да.
Мальчик: Возможно. Не знаю.
Девочка: Это из-за Европы?
Мальчик: Нет. Просто я не знаю почему.
Девочка: Ты должен бросить курить.
Мальчик: А почему бы тебе не бросить… бросить…
Девочка: Ты прав. Ничего не выходит.
Мальчик: Я не знаю. Ты на самом деле… Ты красива.
Девочка: И ты тоже.
Мальчик: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Девочка: Кротким это не нужно.
Мальчик: Мне нравится новая песня Eurythmics.
Девочка: Это из-за наркотиков, правда?
Мальчик: Хочешь, пойдем обратно ко мне в комнату?
Девочка: Какая песня Eurythmicsl
Мальчик: Это из-за того, что я с ней переспал?
Девочка: Нет. Да. Нет.
Мальчик: Кроткие не хотят? Чего?
Я не рисовала больше недели. Если Виктор не позвонит, поменяю специализацию.
Пол
Позвонила моя мать из Чикаго и сказала, что у нее увели «кадиллак» с парковки у «Неймана Маркуса». Что в пятницу, то есть уже завтра, она летит в Бостон и пробудет там все выходные. Еще она сказала, что хочет, чтоб я приехал туда к ней.
— Подожди-ка. Это же завтра. У меня учеба весь день, — соврал я.
— Дорогуша, ты же можешь пропустить одно занятие и встретиться со своей матерью и Джаредами.
— И Джареды тоже будут?
— Разве я тебе не сказала? Приедет миссис Джаред, и Ричард тоже. Он уезжает на эти выходные из «Сары Лоренс».
— Ричард?
Гм, занятно будет, раздумывал я, но ведь завтра «Приоденься и присунь», и я не оставлю Шона без опеки, это не вариант.
— Ты, наверное, шутишь, — сказал я ей. — Это что, шутка?
Я привалился к стенке в телефонной будке Уэллинга. Весь день я был в городе, много часов провел в аркаде с Шоном, который пытался поставить рекорд в «Джоуст» и нещадно лажал. Мы накурились, а за обедом выпили по три пива, и я подустал. Рядом с телефоном кто-то изобразил хот-дог, сидящий в клетке, с грустными глазами и сжатым от злости ртом, тонкими ручонками обвивающий прутья. Хот-дог вопрошал: «Где моя мама?» — а внизу кто-то приписал: «Это он про колбасу».
— Давай, ты же можешь сесть в пятницу на автобус до Бостона или на поезд? — спросила она, отлично понимая, что пятница — это завтра. — Сколько это стоит? От Кэмдена до Бостона?
— У меня есть деньги. Это не проблема. Но в эти выходные? — спросил я.
— Дорогой, — она умудрилась сделать так, чтобы это прозвучало серьезно, даже на таком расстоянии, — я хочу поговорить.
— А папа что?
После этого наступила заминка, затем:
— А что папа?
— Он тоже приедет? — спросил я, потом добавил: — Я с ним месяц не разговаривал.
— Хочешь, чтобы он тоже приехал? — спросила она.
— Нет. Не знаю.
— Не переживай. Встретимся в «Риц-Карлтоне» в пятницу. Верно, дорогой? — поспешила спросить она.
— Мама, — сказал я.
— Да?
— Ты уверена, что тебе это надо?
Я сдавался. Она вдруг навела на меня такую тоску, что отказаться уже было невозможно ни при каких обстоятельствах.
— Да, дорогуша. И не переживай. До пятницы, верно? — Она помедлила и добавила: — Я хочу с тобой поговорить. Нам надо кое-что обсудить.
Интересно что?
— Ладно, — вздохнул я.
— Позвони, если будут проблемы.
— Да.
— До свидания. Люблю тебя, — сказала она.
— Да, и я тебя, — ответил я.
Она повесила трубку первой, и с минуту я стоял, а затем заехал кулаком о стену и вылетел из будки. Худшего времени моя мать еще никогда не выбирала.
По тому, как он двигается, я вижу, что он знает. Он что-то уловил, и я больше не блуждаю в потемках в роли посланника, коим являюсь. Я знаю, что он знает. То, как он оглядывает комнату, столовую, как он проходит мимо общего корпуса. Что бы он ни делал. И я думаю, я просто думаю, что он знает, что это я. Яви-дела, как он смотрел мне в лицо; эти пронзительные темные глаза сканируют комнаты, в которых он находится, и доходят до меня. Он просто боится подойти ко мне и сказать, что он чувствует? Я слушаю «Ве My Ваbу» [12], и танцую грустные танцы, и напеваю Его имя, и обнимаю себя. Я знаю, что я ему нравлюсь. Я это знаю. И завтра вечером на балу будет финал. Окончательный ответ…
(Я сегодня звонила матери… она плохо себя чувствовала… меня похвалил злобный препод…)
Сегодня на занятии преподаватель спросил нас, может ли человек умереть от разбитого сердца. Это было серьезно. Он, кстати, дьявол. Моя идея ада — быть запертой в комнате вдалеке от тебя, но быть в состоянии видеть тебя и вдыхать тебя. Заткнись, заткнись, говорю я себе снова и снова. Если б я была преподшей, я б тебе сказала: «Чтобы сдать, ты должен лечь со мной в кровать и полюбить меня». Я должна выучиться писать Ему более лаконичные записки. Боюсь дышать. Иногда я думаю, что закричу. Мэри, говорю я себе, завтра решающий день. О чем ты думаешь? О ком ты думаешь? Обо мне? Одной? Кто видел тебя обнаженной, думаю я про себя. Тот, другой, с кем ты переспала и кого любила. Сколько сигарет ты скурила — и такое случается. Две сегодня? Правда? Крибле-крабле-бумс. Песня для бедной Мэри. Никто меня не любит. Все ненавидят меня. Пойду, пожалуй, наемся червячков. О! Возьми! Же! Меня!
////Сейчас я на занятиях, до конца осталось всего сорок минут. Я думаю, меня сейчас стошнит. Я должна увидеть Тебя. Яне нахожу себе места, спокойно говорю я себе, потому что хочу стонать и изгибаться под Тобой и хочу подойти и поцеловать Тебя в губы и притянуть тебя к себе и сказать: «Люблю люблю люблю», раздеваясь, потому что мы уже начинаем заниматься сексом. Я хочу прибить уродливых девчонок, которые сидят рядом с тобой в «Пабе», но не могу. Я слышу песню Bread, и вдруг появляешься ты. Кто-то подошел ко мне и сказал: «Раскрой свою карму, раскрой свою карму», — и я подумала о тебе. Наверное, я могла бы уехать куда-нибудь. Поехать отдохнуть… куда? Сконцентрироваться… на чем? Вокзал? Анал? Я видела, как бродит эта парочка, и они выглядели очень несчастными, а я хочу прикоснуться к тебе. Я хочу, чтобы ты прикоснулся к ним. Тебе нравятся эти скучные, наивные, робкие, сметливые девушки ? Я тут недавно заглянула в одну комнату и увидела плакат: «Когда дерутся две гремучие змеи, это происходит строго по правилам. Ни одна из них не пользуется ядовитым зубом, цель состоит в том, чтобы прижать голову противника к земле и продержать ее там несколько секунд, обозначив таким образом свое превосходство. Затем хватка ослабевает и проигравшая змея удаляется». Кто может улыбкой заставить мир вертеться? Кто может взять никчемный день и сделать его стоящим ? Так это же ты, девушка, и пора бы тебе уже об этом знать, ты демонстрируешь это каждым мимолетным взглядом, каждым движением. Любовь вездесуща, притворяться ни к чему, ты можешь получить все, что захочешь, так возьми же сама, ты будешь… Иногда я ненавижу Его. Завтра вечером.////
