Янн Мартел - Жизнь Пи
30
Он, оказывается, женат. Я наклоняюсь разуться и слышу вдруг: «Познакомьтесь с моей супругой!» Поднимаю голову — вот так сюрприз! Рядом с ним стоит госпожа Патель. «Здравствуйте! — Она с улыбкой протягивает руку. — Писин о вас много рассказывал». Не могу ответить ей тем же. Я и понятия не имел, что она существует. Она торопится, так что мы успеваем обменяться лишь парой фраз. Она тоже индийка, но, должно быть, во втором поколении — выговор у нее канадский. Она чуть моложе мужа и чуть смуглее. Длинные черные волосы заплетены в косу. Блестящие темные глаза, восхитительно белые зубы. В руках — запечатанный полиэтиленовый пакет с белым халатом, только что из химчистки. Госпожа Патель — фармацевт. «Рад познакомиться, госпожа Патель», — говорю я и слышу в ответ: «Просто Мина, пожалуйста». Чмокнув мужа в щеку, она убегает — у нее рабочая смена, хотя сегодня и суббота.
Итак, этот дом — не просто ящик с иконами. Теперь-то я начинаю замечать следы и приметы супружеской жизни. Они и раньше были на виду, просто я их не видел — потому что интересовался другим.
Как он застенчив. Жизнь научила его не выставлять самое дорогое напоказ.
Так вот, значит, кто терзал мой желудок южноиндийскими яствами!
— Я приготовил вам чатни, — объявляет он. — По особому рецепту. — И улыбается.
Нет, все-таки не она.
31
Однажды мистеру Кумару довелось встретиться с мистером Кумаром, то есть пекарю — с учителем. Первый изъявил желание посетить зоопарк:
— Столько лет живу оттуда в двух шагах, а так и не побывал ни разу. Может, сводишь меня?
— Конечно, — сказал я. — Почту за честь.
И мы уговорились, что завтра после школы я буду ждать его у главных ворот.
В тот день я просто извелся. И все корил себя: «Дурак ты, дурак! Зачем сказал „у главных ворот“? Ну кто тебя за язык тянул? Там же народу — не протолкнуться! Забыл, какой он неприметный? Тебе же нипочем его в толпе не узнать!» Если я его не замечу и пройду мимо, он обидится. Решит, что я передумал и не хочу показываться на людях с нищим пекарем-мусульманином. И уйдет, так меня и не окликнув. Сердиться он, конечно, не станет — сделает вид, что поверил, будто я ничего не видел против солнца, — но впредь о походе в зоопарк даже не заикнется. Так оно все и будет, как пить дать. Нет, я просто обязан его узнать. Спрячусь где-нибудь и буду смотреть внимательно на всех, кто хоть немного да похож на него, — смотреть, пока не уверюсь, что это точно он. Однако я уже давно заметил: когда сильно стараешься, узнать его еще труднее. От самих усилий я словно слепнул.
В условленный час я встал прямо перед главными воротами и принялся обеими руками тереть глаза.
— Что ты делаешь?
Это был Радж, мой приятель.
— Я занят.
— Чем? Глаза трешь?
— Отстань.
— Пошли на Бич-роуд.
— Я жду одного человека.
— Ты его пропустишь, если будешь так тереть глаза.
— Спасибо за совет. Иди развлекись там, на Бич-роуд.
— А в Правительственный парк не хочешь?
— Сказал же — не могу!
— Да ладно тебе, пойдем.
— Оставь меня в покое, Радж! Я тебя прошу!
Он ушел, а я остался стоять и тереть глаза.
— Привет, Пи! Поможешь мне с домашним заданием по математике?
Аджитх, другой приятель.
— Позже. Уйди.
— Здравствуй, Писин!
Госпожа Радхакришна, мамина подруга. Ее я быстро спровадил.
— Извините, не подскажете, как пройти на Лапорт-стрит?
Незнакомец.
— Вон туда.
— Сколько стоит билет в зоопарк?
Еще незнакомец.
— Пять рупий. Касса — там.
— Тебе что, хлорка в глаза попала?
Мамаджи.
— Привет, Мамаджи. Нет, это я так.
— Отец где-то здесь?
— Наверное.
— Завтра утром увидимся.
— Да, Мамаджи.
— Я тут, Писин!
Я так и замер, не отняв руки от глаз. Этот голос. Привычно странный, странным образом привычный. Губы мои сами собой растянулись в улыбке.
— Салям алейкум, мистер Кумар! Как я рад вас видеть!
— Ва алейкум ассалям. Что у тебя с глазами?
— Ничего. Просто пыль попала.
— Красные они что-то.
— Ничего страшного.
Он двинулся было к кассе, но я остановил его:
— Нет-нет, учитель. Вам не надо.
Гордо отмахнувшись от билетера, я провел мистера Кумара в ворота.
Он дивился всему — и тому, что высокие жирафы под стать высоким деревьям, и тому, что у хищников есть травоядные, а у травоядных — трава, и тому, как делят между собою день и ночь разные звери, и тому, что острые клювы даны тем, кому нужен острый клюв, а гибкие лапы — тем, кому нужны гибкие лапы. Глядя на его восторги, я радовался от души.
— «Знамения людям разумным», — процитировал он Священный Коран.[11]
Мы подошли к зебрам. Мистер Кумар не то что не видел таких созданий — сроду о них не слышал. Он буквально оцепенел.
— Это зебры, — сказал я.
— Их что, раскрасили кисточкой?
— Нет-нет, они такие и есть.
— А если дождь пойдет?
— Ну и что?
— Полоски не смоются?
— Нет.
Я в тот день захватил несколько морковок. Осталась одна — крупная, крепкая. Я достал ее и протянул было мистеру Кумару, но тут откуда-то справа донесся скрип гравия. К нам приближался, прихрамывая и переваливаясь по обыкновению, мистер Кумар-учитель.
— Здравствуйте, сэр.
— Здравствуй, Пи.
Пекарь, человек скромный, но всегда державшийся с достоинством, кивнул учителю. Тот кивнул в ответ.
Умница зебра заметила морковку у меня в руке и подошла к заборчику, прядая ушами и негромко притопывая. Я разломил морковку пополам: половину — мистеру Кумару, половину — мистеру Кумару.
— Спасибо, Писин, — сказал один.
— Спасибо, Пи, — сказал другой.
Мистер Кумар первым подошел к заборчику и протянул зебре угощение. Толстые, сильные черные губы сомкнулись на куске моркови. Мистер Кумар не отпускал. Тогда зебра впилась в морковку зубами и перекусила ее. Громко похрустела секунду-другую и потянулась за остатком, обхватив губами пальцы мистера Кумара. Тот наконец отпустил морковь и коснулся мягкого носа зебры.
Настал черед мистера Кумара. Он не стал досаждать зебре лишний раз — отпустил лакомство, как только та ухватила его губами. Половинка моркови тотчас исчезла у зебры во рту.
Мистер Кумар и мистер Кумар были в полном восторге.
— Зебра, говоришь? — переспросил мистер Кумар.
— Ага, — кивнул я. — Принадлежит к тому же роду, что осел и лошадь.
— «Роллс-ройс» в мире лошадиных, — добавил мистер Кумар.
— Какое чудо! — сказал мистер Кумар.
— Зебра Гранта, — уточнил я.
— Equus burchelli boehmi, — сказал мистер Кумар.
— Аллах акбар, — сказал мистер Кумар.
— Очень красивая, — сказал я.
И мы еще немного постояли у загона.
32
Известно множество случаев, когда животные устраиваются в жизни удивительнейшим образом. Звери тоже не чужды антропоморфизму — точнее, зооморфизму: это когда животное принимает человека или другое животное за представителя своего же вида.
Самый известный тому пример, и чаще всего встречающийся, — когда собака включает людей в свой собачий мир до такой степени, что начинает видеть в них подходящих партнеров для случки. Это вам подтвердит любой собачник, которому приходилось оттаскивать своего любвеобильного питомца от ноги оскорбленного гостя.
Наш бразильский агути прекрасно уживался с пятнистой пакой — они даже спали вместе, свернувшись в один клубок, пока агути не украли.
О нашем козо-носорожьем стаде я уже рассказывал, и о цирковых львах тоже.
Подтверждаются истории о том, как дельфины выталкивали на поверхность и поддерживали тонущих моряков — точно так же, как эти морские млекопитающие помогают друг другу.
Еще я читал о горностае, который подружился с крысой, — притом что других крыс по-прежнему пожирал, как это и положено горностаям.
Такой необъяснимый сбой в отношениях между хищником и жертвой мы однажды наблюдали и сами. Один мышонок продержался в террариуме с гадюками несколько недель. Другие мыши и двух дней не могли протянуть, а этот бурый Мафусаильчик успел соорудить себе гнездо и набить несколько кладовок крупой, которую мы ему подсыпали, — и шнырял при этом прямо перед носом у змей. Вот удивительно! Мы даже специальную табличку повесили для посетителей. И кончилась эта история тоже занятно: нашего чудесного мышонка укусила молодая гадюка. Может, она не знала, что он на особом положении? Или не успела к нему привыкнуть, как остальные? Одним словом, укусить-то она его укусила, но не сожрала. А слопала его, причем немедленно, одна из гадюк-старожилов. Молодая только разрушила чары. И все вернулось на круги своя: впредь ни одна мышь не задерживалась в террариуме надолго — все должным образом исчезали в глотках гадюк.
