Янн Мартел - Жизнь Пи
Отец смерил меня долгим взглядом, будто хотел что-то сказать, но так и не собрался.
— Кому мороженого? — спросил он и, не дождавшись ответа, поспешил к ближайшему лотку.
Матушка смотрела на меня дольше — взглядом, полным нежного недоумения.
Вот так я и приобщился к межрелигиозному диалогу. Отец купил три порции мороженого в вафельных стаканчиках, и мы съели его на ходу, продолжая воскресную прогулку в необычном для нас молчании.
24
То-то Рави повеселился, когда обо всем прослышал!
— Ну что, Свами Иисус, собираешься в хадж? — ухмыльнулся он и сложил перед собой ладони в намаскаре. — Мекка зовет небось? — И осенил себя крестом. — Или все-таки в Рим — станешь очередным папой Пием? — И начертал в воздухе греческую букву, дабы смысл насмешки от меня не укрылся. — А в иудеи почему до сих пор не подался? Обрезаться, что ли, никак не выберешься? С твоими темпами недолго и вечный праздник себе устроить. Сам смотри: по четвергам — к индуистам, по пятницам — в мечеть, по субботам — в синагогу, по воскресеньям — в церковь. Еще три религии — и дело в шляпе!
И прочие издевательства — все в том же духе.
25
Но этим дело не кончилось. Всегда найдутся любители встать на защиту Бога — как будто Высшая Реальность, эта неколебимая опора бытия, настолько слаба и беспомощна, что нуждается в их заботе. Такие типы запросто пройдут мимо прокаженной вдовы, вымаливающей несколько пайсов, а на беспризорных детишек в лохмотьях даже и не глянут. Для них это в порядке вещей. Но стоит им только почуять, что Бог в опасности, — и они уже тут как тут. Лица их багровеют, грудь вздымается негодованием, гневные речи так и рвутся с губ. Поразительно, до каких крайностей они доходят в своем возмущении. Страшно представить себе, на что они способны в своей решимости.
Одного они не понимают, эти люди, — того, что защищать Бога надо не снаружи, а внутри себя. Что всю свою ярость им не грех бы обратить на себя самих. Ведь что такое злоба, как не зло, извергшееся из нашей собственной души? И вовсе не на арене общественных дебатов вершится истинная битва добра и зла, а на крошечной площадке сердца. А защита куда нужнее вдовам и бездомным сиротам, чем Богу.
Однажды какой-то невежа выгнал меня из Великой мечети. Когда я приходил в церковь, священник сверлил меня таким взглядом, что о чувстве благодати Христовой не стоило и мечтать. Не каждый брамин теперь допускал меня к даршану. О событиях моей религиозной жизни родителям доносили глухим, напористым шепотком — будто разоблачая чудовищную измену.
Можно подумать, Богу приятно смотреть на такое крохоборство!
Нет, по мне, религия взывает к нашему достоинству, а вовсе не к людским порокам.
Я перестал ходить в церковь Непорочного Зачатия — сменил ее на церковь Владычицы Ангелов.
Я больше не задерживался среди братьев моих по вере после пятничной молитвы. А в индуистский храм теперь заглядывал только в людные часы, чтобы браминам недосуг было встревать между мною и Богом.
26
Через несколько дней после той встречи на бульваре я собрался с духом и вошел к отцу в кабинет:
— Папа…
— Что, Писин?
— Я хочу принять крещение, а еще мне нужен молитвенный коврик.
Несколько секунд до него доходило. Потом он оторвался от газеты и переспросил:
— Что? Что тебе надо?
— Просто я не хочу пачкать брюки, когда молюсь на улице. А насчет этого… Понимаешь, я же хожу в христианскую школу — а крещения так до сих пор и не принял.
— Но зачем тебе молиться на улице? Постой, зачем тебе вообще молиться?
— Потому что я люблю Бога.
— А-а-а…
Мой ответ, похоже, застал его врасплох — чуть ли не смутил. Повисла тишина. Я уж подумал было: сейчас опять предложит мне мороженого.
— Ну, — протянул он наконец, — Пти-Семинер только по названию христианская школа. Там полным-полно индуистов учится. Крестись не крестись, все равно научишься тому же, что и все. И Аллаху тут молиться без толку.
— Но я хочу молиться Аллаху! И христианином стать хочу.
— Так нельзя. Надо выбрать что-то одно.
— Но почему?!
— Это разные религии! Между ними даже ничего общего нет!
— Ничего подобного! Авраама и мусульмане, и христиане признают. Бог евреев и христиан — тот же Бог, что и у мусульман, — так они сами говорят. И Давида, Моисея и Иисуса мусульмане почитают как пророков.
— Но нам-то какое до этого дело, Писин? Мы же индийцы!
— Христиане и мусульмане уже не первый век живут в Индии! А кое-кто даже утверждает, что Иисус похоронен в Кашмире.
Отец не ответил, только взглянул на меня, наморщив лоб, и, видно, вспомнил, что дела не ждут.
— Поговори с матерью.
Матушку я застал за чтением.
— Мама?
— Что, солнышко?
— Я хочу принять крещение, а еще мне нужен молитвенный коврик.
— Поговори с отцом.
— Уже говорил. Он сказал, чтобы я поговорил с тобой.
— Да? — Матушка отложила книгу и глянула в окно — в сторону зоопарка. Наверняка отец почуял этот леденящий взгляд затылком и содрогнулся, так и не поняв от чего. Матушка привстала и повернулась к книжной полке. — У меня тут есть одна книжка… Тебе понравится! — Рука ее протянулась к томику Стивенсона. Обычная тактика.
— Я это уже читал, мама. Три раза.
— Ох… — Рука ее потянулась левее.
— И Конан Дойла тоже, — сказал я. Рука качнулась вправо.
— А Нараян? Ты же еще не всего Нараяна прочел!
— Мама, я серьезно. Для меня это важно.
— А «Робинзон Крузо»?!
— Мама!
— Да что же это такое, Писин!
Матушка опустилась в кресло. По лицу ее я прочел, что она намерена идти путем наименьшего сопротивления и не свернет с него до конца. Значит, предстояла борьба не на жизнь, а на смерть. Матушка поправила подушку под боком.
— Твой религиозный пыл — просто загадка какая-то. И папа тоже не понимает…
— Не загадка, а тайна, — поправил я.
— Гм… Я другое имела в виду. Послушай, солнышко, если тебе так уж нужна религия, ты должен выбрать что-то одно. Или индуизм, или христианство, или ислам. Ты же слышал, что тебе сказали — там, на бульваре.
— Не понимаю, почему я не могу исповедовать все сразу. Вот у Мамаджи — два паспорта. Индийский и французский. Почему же я не могу быть индуистом, христианином и мусульманином?
— Это другое дело. Франция и Индия — земные государства.
— А на небе сколько государств?
— Одно, — заявила она, подумав секундочку. — В том-то и дело. Одно государство. Один паспорт.
— Что, на небе — всего одно государство?
— Да. Или вообще ни одного. Такой вариант тоже возможен. Знаешь, сынок, все эти твои штуки — ужасно старомодные!
— Если на небе всего одно государство, разве туда не должны пропускать по всем паспортам?
Тень сомнения легла на ее лицо.
— Бапу Ганди сказал… — начал было я.
Но матушка меня перебила:
— Я уже слышала, что сказал Бапу Ганди. — Она потерла лоб и устало вздохнула: — Ну, как знаешь. Черт с тобой.
27
И вот какой разговор я подслушал тем вечером.
— Ты ему разрешила? — спросил отец.
— По-моему, он и тебя спрашивал. И ты его отослал ко мне, — сказала матушка.
— Разве?
— Да.
— Знаешь, я был ужасно занят…
— Сейчас-то ты не занят. Можно сказать, бездельничаешь в свое удовольствие. Если ты сейчас зайдешь к нему, выдернешь у него из-под ног этот его молитвенный коврик и решишь наконец этот вопрос с крещением раз и навсегда, я возражать не стану.
— Нет-нет… — По голосу я понял, что отец пытается угнездиться в кресле еще глубже. — Он этих религий нахватался, как собака блох, — добавил он. — Ничего не понимаю! Мы ведь современные индийцы, а Индия вот-вот станет по-настоящему современной прогрессивной страной. Как же нас угораздило вырастить сына, который возомнил себя реинкарнацией Шри Рамакришны?
— Если, по-твоему, госпожа Ганди — это современно и прогрессивно, тут я могла бы и поспорить, — заметила матушка.
— Госпожа Ганди — это не навсегда! Ничто не может встать на пути прогресса! Все мы должны шагать под его барабан. Новые технологии полезны, а полезные идеи распространяются вопреки всем препонам, и против этого не попрешь. Если не пользоваться новыми технологиями и не принимать новые идеи, остается только одно — назад к динозаврам! И тут меня никто не переубедит. Госпожа Ганди со всеми своими глупостями уйдет в прошлое. И настанет время Новой Индии.
(Да, госпоже Ганди и впрямь предстояло уйти в прошлое. А Новой Индии в лице одного ее апологета с женой и детьми — принять решение о переезде в Канаду.)
— Ты слышала, что он брякнул? — продолжал между тем отец. — «Бапу Ганди сказал: „Все религии истинны“».
