Екатерина Вильмонт - Три полуграции, или Немного о любви в конце тысячелетия
– Гой. Олег Степанович Дюжиков.
– Надеюсь, не антисемит?
– Нет, насколько я знаю.
– Что ты можешь знать! Вот я, например, всегда чуяла, что этот Сонькин мерзавец в душе антисемит. Ярослав Мудный!
– Тетя Берта! – расхохоталась Тата.
– Что – тетя Берта? Скажешь, я неправа была? Ты же в курсе, что они с Сонькой расстались?
– Конечно.
– Слушай, Тата, Соньку надо срочно выдать замуж! Хотя я это твержу уже больше двадцати лет, но ничего не получается… А ты мне вот что скажи… – Берта Яковлевна умолкла, словно не решаясь задать вопрос.
Это было так на нее непохоже, что Тата замерла.
– Что, тетя Берта? – заинтригованно проговорила она.
– Ты мне скажи, я как, уже окончательно утратила товарный вид?
От неожиданности Тата вытаращила глаза.
– Только отвечай как на духу!
– Да что вы, тетя Берта! Вы еще красавица! – совершенно искренне воскликнула Тата. – Конечно, за молодку вам не сойти, но для своих лет вы выглядите просто потрясающе!
Берта Яковлевна довольно улыбалась.
– Тетя Берта, у вас завелся мерзавец? – шепотом полюбопытствовала Тата.
– Еще не завелся, – тоже шепотом отозвалась Берта Яковлевна, – но, кажется, может завестись.
– А сколько ему лет?
– На два года старше меня. Ерунда для мужчины, правда?
– Конечно! Вы чудо, тетя Берта!
– Только прошу, Соньке ни звука! И Алиске тоже! Они будут смеяться!
– Обещаю. Тетя Берточка, а он кто? Ваш пациент?
– Нет. А вообще, много будешь знать, скоро состаришься! И молчи в тряпочку, а то раззвонишь, а он окажется мерзавцем!
– Но пока он не мерзавец?
– Нет, пока он просто старый поц!
– Алиска, почему у тебя такой таинственный вид? – спросила Соня, аккуратно вырезая невероятно острым ножом мясо зеркального карпа из-под кожи. Работа, требующая умения и сосредоточенности.
– Таинственный? Тебе показалось.
– А с кем это ты в Большом театре была? Или станешь отрицать? – подковырнула Соня.
– Откуда дровишки? – поразилась Алиса. – Я никому не рассказывала!
– Нет ничего тайного, что не стало бы явным.
– Меня там кто-то засек?
– Точно! Тебя видела Нора. Мужик, говорит, просто классный! Кто такой?
– Ох, Сонька! Я такая законченная идиотка…
И Алиса поведала подруге историю своего знакомства с Курбатовым.
– Ничего себе! А что с Иришкой?
– А что с Иришкой? Нормальный роман, надо полагать.
– Алиска!
– Я же не могу вмешиваться.
– Но ведь вмешалась!
– Ну я думала, это старый развратник…
– А если молодой развратник, это лучше?
– Лучше! – уверенно ответила Алиса. – И потом, почему развратник? И что я могу сказать? Главное – Иришке? Бесполезно, она меня и слушать не станет.
– Но Татке надо бы сказать.
– Не уверена.
– Ну хочешь, я сама с ней поговорю?
– Мне, кажется, не стоит. Представляешь, как будет глупо, если Татка в курсе? Выйдет, что мы доносчицы – собачьи извозчицы. А если, не дай бог, случится что-то, думаю, Иришка сама сообразит, что может к нам обратиться.
– Ты имеешь в виду, если она залетит?
– Ну да.
– Это вряд ли, они сейчас, по-моему, уже все знают.
– Не сомневаюсь. И даже подозреваю, что она нам всем троим может преподать урок сексуальной жизни.
– Черт ее знает… Вообще-то это хорошо. А то жутко вспомнить, какие мы были темные и глупые.
– Да уж…
– Помнишь, как классе в седьмом Большую советскую энциклопедию изучали? Татка с вытаращенными глазами прибежала: «Девчонки, что такое онанизм?»
– Ага, только мы почему-то искали не «онанизм», а «анонизм»… Вот дуры были!
– А нынешние, считаешь, умнее?
– Да, конечно. Они чуть ли не с первого класса уже все знают.
Но тут интересный разговор был прерван Бертой Яковлевной:
– Ну что тут у вас?
– Мамочка, все в порядке! – заверила ее Соня. – Смотри сама…
– Ой, вэйз мир, Сонька, почему такие тонкие куски? Из них же весь фарш вывалится!
– Мама, ничего не вывалится, и куски нормальные, как всегда!
– Между прочим, советую вам, коровы, завтра быть в форме!
– А что такое?
– Татка приведет мерзавца!
– Какого мерзавца?
– Со своей работы! Главного редактора, кажется! Покрутите перед ним хвостом. Особенно ты, Алиска!
– Почему особенно я? – рассмеялась Алиса.
– Потому что он будет есть наши с Сонькой шедевры, надо ж тебе тоже иметь шанс!
– Мама, прекрати!
– Тетя Берта, знаю я этого главного! Обычный тюфяк!
– Дуры, вы ведь уже залежалый товар! Вам перебендивать не приходится!
И с этими словами она удалилась.
– Сонька, а твоя мама, как всегда, права. Мы уже залежалый товар.
– И ты грустишь по этому поводу?
– Я? Боже упаси! Я всех мужиков видала в гробу!
– В белых тапочках?
– А как же!
…С утра Восьмого марта Тата занималась уборкой. Иришки не было дома. После встречи с отцом она была какой-то притихшей и задумчивой. А Тата сочла ниже своего достоинства расспрашивать дочь. Рано или поздно она сама все расскажет, если посчитает нужным. А если нет, то ее и пытать бесполезно. Да и вообще, пусть Илья живет как хочет… А я не пропаду!
Позвонил Олег, поздравил с праздником. Спросил, не отменяется ли сегодняшний поход в гости.
– Чем занимаешься, Наталья?
– Квартиру убираю.
– А, дело хорошее…
– Олег, у тебя в голосе такая тоска… Ты там что, грязью зарос? – догадалась Тата.
– Есть немножко.
– Я дам тебе бесплатный совет.
– Валяй!
– Попроси тетю Лену, заплати ей, и она превратит твою квартиру в игрушку!
Тетя Лена работала в издательстве уборщицей.
– А что, это мысль! – обрадовался Олег Степанович. – Наталья, ты мудрая баба! Завтра же попрошу! Черт, с тобой пообщаешься – и как-то легче.
– Олег, мне надо убирать…
– Понял. Я за тобой заеду в полшестого, да?
– Да. Пока!
Она включила пылесос, и почти тут же опять зазвонил телефон.
– Ну а это еще кто? – проворчала Тата. – Алло!
– Наталия Павловна?
– Да!
– Здравствуйте! Это Гущин.
– Здравствуйте, Павел Арсеньевич.
– Я хочу вас поздравить!
– Спасибо, но я не люблю этот праздник!
– Неважно, мне просто хотелось услышать ваш голос. Он у вас такой приятный, такой волнующий!
Ну что на это можно ответить? Сердце как-то тяжело ухнуло и даже заболело слегка. Почему, интересно? Он ведь мне совсем не нравится, этот мужчина по имени Паша.
– Что ж вы замолчали? Вам неприятны мои слова?
– Ну почему же… Просто я, Павел Арсеньевич, сейчас занимаюсь уборкой.
– В праздник? Это грех!
– Ну в этот праздник не грех! – засмеялась Тата. – А в будние дни мне некогда.
– Так весь день и проведете, наводя порядок в квартире?
– Нет, конечно.
– Наталия Павловна, я послезавтра приду в издательство подписывать договор.
– Поздравляю!
– Но мне не хочется ждать до послезавтра… Может, мы увидимся еще сегодня?
– Зачем это?
Он весело рассмеялся.
– Просто мне хочется вас увидеть. А сегодня есть повод. Праздник все-таки! Вы любите мимозу?
– У меня на нее аллергия! – соврала Тата. Ей почему-то был неприятен его тон и вообще весь этот разговор.
– Понятно. Короче, вы не хотите сегодня со мной встречаться?
– Я просто не могу, Павел Арсеньевич. У меня есть свои планы. И потом, моей дочери – это так, для справки, – уже пятнадцать лет!
– Ну и что?
– Ничего!
Черт возьми, я чувствую себя полной дурой…
– Хорошо, я понял, сегодня вы заняты. А завтра?
– Завтра рабочий день.
– Ну что же, тогда до послезавтра. Увидимся в издательстве. Хотя, признаюсь, это не совсем то, чего я желал. А точнее, совсем не то.
– Послушайте, Павел Арсеньевич…
– Нет, вы хотите прочитать мне какое-то нравоучение на правах старшей по возрасту, а я терпеть не могу нравоучений, так что до встречи послезавтра! – И он положил трубку.
А Тата осталась в некоторой оторопи. Неужто она произвела столь огромное впечатление на этого молодого талантливого красавца? Чепуха какая-то. Но, судя по всему, именно так оно и есть… Иначе зачем все это? Какой ему от меня прок? От меня практически ничего уже не зависит. Книгу его я прочитала, одобрила…
Тата оставила пылесос и подошла к зеркалу. Нет, сейчас я слишком зачуханная, глаза, правда, почему-то блестят… Помню, когда Илья за мной ухаживал, он все цитировал Гумилева… Кстати, тогда Гумилева у нас не печатали, просто в доме его родителей был растрепанный тоненький томик. «…Глаза, как персидская больная бирюза!» А я все ему доказывала, что к моим глазам это не имеет отношения. Персидская больная бирюза – она совсем не голубая. И у Гумилева сказано: «На твои зеленоватые глаза…» Но Илья смеялся, целовал меня в глаза и говорил: «Все равно они у тебя бирюзовые, а лучше Гумилева никто не написал про бирюзовые глаза…» Тьфу ты, опять я ударилась в воспоминания… Нельзя, нельзя! А волноваться от комплиментов какого-то мальчишки можно? Нужно! Лишь бы не думать об Илье… А о ком думать? Ну не об Олеге же… А больше и не о ком… Смешно, наверное, в наше время, но, кроме Ильи, у меня никого не было. Ужас какой! А ведь если бы он не ушел, я могла бы всю жизнь прожить с одним мужчиной… Но пока у меня и другого нет. И, возможно, не будет. Почему это – не будет? Будет! Обязательно будет! А кто, интересно? Этот молокосос? Тате вдруг стало жарко. Нет, этого допустить нельзя. Мне же с ним работать… Нет ничего хуже, чем смешивать работу с интимными отношениями. Тем более он на одиннадцать лет моложе меня. Я буду всегда чувствовать себя рядом с ним старухой…
