Наталья Нестерова - Целую ручки

— И еще, — достал Антон увесистую рукопись и положил поверх первой папки.

Шофер не двинулся.

— Кассеты, — проговорил он.

Антону казалось, что этот странный водитель не раздвигал губы, когда говорил, звук шел откуда-то из-под кончика галстука.

— Ну? — поторопил чревовещатель.

Он нагнал на Антона необъяснимого страха. Как загипнотизированный, Антон достал кассеты, водрузил на стопку бумаг. А потом, вовсе перетрухнув, еще присовокупил и маленький диктофон.

Антон смотрел на спину удаляющегося водителя и постепенно оттаивал. Что это было? Он никогда прежде не терял дара речи только от одного вида человека. Однажды писал репортаж из тюрьмы, запросто общался с урками. Правда, при нем неотлучно находились два солдата. В шофере Куститской было что-то гораздо более опасное и страшное, чем в любом из рецидивистов. Единственное слово, приходившее на ум Антону, — «окончательный». Этого человека нельзя умолять, упрашивать, потому что он окончательный, как смерть.

Страх перетекал в отчаяние. Антон расплатился за кофе и вышел на улицу «Кинули, кинули, кинули, — стучало у него в голове. — Развели, как лоха». Он мысленно посылал проклятия Полине Геннадьевне, обзывая ее последними словами. Позвонить ей и сказать, что он о ней думает? Нет, пришлет парочку водителей, и они сделают из Антона фарш. Было настолько обидно, что хотелось плакать. Как в детстве, когда несправедливо наказывали или не покупали обещанную игрушку. Антон кусал губы и едва сдерживал злые слезы. Мимо текла толпа — сытая, деловая, московская. Самодовольно-презрительные лица у молодых людей и девушек, у стариков — чванливые физиономии. Как же! Столичные жители, белая кость, им сам черт не брат на празднике жизни. А ему, Антону, обманутому и оплеванному, теперь один путь — на вокзал, домой. Зализывать раны. С другой стороны, аванс-то у него остался! И почти написанный роман хранится в компьютере. Что, если дописать про Полину Геннадьевну? Отомстить ей на литературном поле?

Мысли потекли в ином направлении, обида отступала. Он выведет Полину такой злодейкой, что мафиозная собачница Юля покажется детсадовской шалунишкой. Куститская будет экстрасенсом, владеющим черной магией, Воландом в юбке. А ее ассистент — тот самый водитель с замораживающим взглядом. Нет, одного водителя мало, нужно свиту, как у Булгакова…

Кабинет Полины Геннадьевны был оформлен в стиле хай-тек и напоминал обитель снежной королевы. На стеклянно полированных поверхностях столов и подвесных полок самый придирчивый взгляд не нашел бы ни пылинки, ни соринки. За всякое пятнышко, за невытертый отпечаток пальца Полина Геннадьевна лишала уборщицу премии. Едва начальница выходила из кабинета, уборщица мчалась туда и полировала мебель. Полина Геннадьевна придерживалась того принципа, что подчиненным надо хорошо платить и драть с них три шкуры. Постепенно штат компании укомплектовался людьми, которые хотели много зарабатывать и безропотно позволяли унижать себя. В черно-серо-белой гамме кабинета имелось только одно яркое пятно — портрет Полины Геннадьевны в полный рост. Это была реплика с парадного портрета Екатерины Второй — парик с буклями, пышное платье, лента через плечо, держава и скипетр в руках. Только вместо лица Екатерины лицо Полины Геннадьевны. В последнее время появилось много фотомастеров и живописцев, которые старый пляжный трюк, когда голова заказчика втискивается в фанерную заготовку с изображением джигита на коне или горной красавицы с кувшином на плече, превратили в искусство для избранных. Художник, писавший Полину Геннадьевну, был, естественно, из самых дорогих. Повесить портрет стоило только ради возможности сказать: «Это работа Н.».

Полина Геннадьевна говорила по телефону и кивком поблагодарила водителя, который положил на стол привезенные бумаги, кассеты и диктофон, и махнула рукой, давая понять, что он должен выйти. Водителя звали Семен Семенович. Он обладал лишь одним талантом — шоферским — и был продолжением автомобиля, с которым имел общую нервную систему. В остальных областях Семен Семенович проявлял отчаянную тупость. Речь его была неразвита, и говорил он, с утробным напряжением выдавливая звуки. Полина Геннадьевна не замечала особенностей внешности водителя, пока на это не обратил внимание ее муж.

— Где ты нашла этого зомби? — спросил Игнат. — От его вида стынет кровь.

— Разве? — удивилась Полина. — Он хорошо одет и вполне представителен, по-моему.

— Но, когда он смотрит, хочется вывернуть карманы и содержимое отдать ему.

— Даже так?

На саму Полину чары Семена Семеновича не действовали. Возможно, потому, что она знала: внутри этого человека с мертвыми глазами не бездна порока, а пустота — вакуум интеллектуальный и эмоциональный. Люди страшатся темноты, даже если она не скрывает ничего ужасного. В дальнейшем Полина нередко использовала впечатление, которое производит Семен Семенович. И, догадайся он попросить прибавку к жалованью, согласилась бы, не раздумывая.

Полина Геннадьевна закончила разговор и принялась читать труды Антона Белугина.

Сидевшая в приемной секретарь услышала доносившиеся из кабинета странные звуки. Вначале это был отрывистый лающий смех, потом он перешел в гомерический хохот. У начальницы никого из посторонних не было, а сама Полина Геннадьевна никогда не смеялась в голос, тем более не хохотала надрывно. Испуганная секретарша влетела в кабинет и застыла на месте. Полина Геннадьевна неумело и безудержно гоготала. Ее лицо, с которого стараниями косметологов были вытравлены даже мимические морщинки, теперь подернулось сетью трещин, точно фарфоровая маска, вначале разогретая до высокой температуры, а потом опущенная в ледяную воду.

— Вам плохо? — пробормотала секретарша, стараясь не показывать, какое впечатление произвели на нее метаморфозы с лицом начальницы. — Воды?

— Уйди! — с трудом проговорила Полина Геннадьевна. — Пошла вон!

Она набрала полные легкие воздуха и задержала дыхание, чтобы остановить приступ смеха. Досчитана до пятнадцати и шумно выдохнула. Никакому юмористу не удавалось так рассмешить ее. Любую мимику Полина Геннадьевна давно исключила из своей жизни. Смех — это гримасы, морщины. А морщины были врагом номер один в борьбе Полины Геннадьевны со старением. Она достала из стола зеркало, посмотрела на себя и крякнула от досады. Смеха и след простыл.

— Кретин! — сказала она своему отражению. — Абсолютный идиот.

Характеристики относились к Антону Белугину. Полина Геннадьевна набрала номер телефона журналиста.

— Вы в кафе? — спросила она и, не дожидаясь ответа, велела: — Ждите! Я сейчас подъеду.

Звонок застал Антона на Красной площади, куда он, размечтавшись, дошагал по Тверской. В его фантазиях Полина Геннадьевна, возглавлявшая секту сатанистов, как раз плясала дьявольский танец во время обряда жертвоприношения, он же разнузданный коллективный секс. Антон тряхнул головой и помчался обратно, расталкивая прохожих. Он боялся опоздать и поверить в то, что удача вернулась к нему. В московской толпе, вечно спешащей, все-таки редко встречаются люди, которые несутся во весь опор. Перед Антоном расступались, на него оглядывались: не воришка ли это, которого преследует полиция? Антона подгонял иррациональный страх упустить свой шанс. Хотя повода для отчаянной спешки не было, Куститской ведь можно позвонить в любой момент. Но Антону казалось, что, потеряв время, он

лишится удачи. Человек устроен так, что ему легче бежать — от врагов или за добычей, чем терзаться — от страха или в ожидании выигрыша. Бегущего Антона волновали сущие глупости. Вдруг у входа в кафе уже стоит очередь? От этой мысли он споткнулся и упал, проехав животом по асфальту, испачкавшись и поранив щеку. Вскочил и снова помчался.

Очереди не было. Добрый знак. И столик, за которым он сидел полчаса назад, был не занят. Еще один добрый знак. Антон пронесся через зал и плюхнулся на свой стул — все, успел!

— Я тут был, — сказал он официантке, которая подошла к столику и уставилась на него с подозрением.

— Я помню, — ответила девушка. — Что-нибудь забыли?

— Да, то есть нет.

— У вас кровь на щеке.

— Я упал.

— Туалет в конце зала.

Но Антону было страшно покидать место, словно его кто-то мог захватить.

— Принесите мне кофе и воды с газом, — попросил он официантку.

Пот тек с Антона градом. Он вытирался бумажными салфетками, на которых оставались следы пыли и крови, а к небритым щекам прилипали белые ворсинки. Таким его и застала Куститская — еще не отдышавшимся, с грудой грязных салфеток на столе. Хуже того, газ из воды, которую Антон выпил залпом, с некультурным рыгательным звуком вырвался наружу сразу после того, как Антон произнес «Здравствуйте!», Полина Геннадьевна села напротив Антона и уставилась на него с немым вопросом.