Маша Трауб - Я никому ничего не должна
– Спасибо, – ответила я.
Я уткнулась в журнал и не видела, как перекосило Аделаиду Степановну. Андрей Сергеевич ненавидел собрания – ерзал, шутил, ронял ручку, падал со стула. А тут мы оказались рядом, поэтому ручку он ронял мне под ноги, падал так, что задевал меня, смеялся, шутил. Я улыбалась из вежливости.
Аделаида Степановна быстро свернула собрание. Все разошлись. Я задержалась в учительской – надо было написать план урока.
– Поосторожнее с ней, – услышала я голос. Подняла глаза. Рядом со мной стояла Нелли Альбертовна. – Она может испортить тебе жизнь, если захочет.
– Кто – она?
– Ты меня поняла. Не провоцируй.
– А что я такого сделала? И чем я могу спровоцировать?
Нелли Альбертовна вздохнула и вышла из учительской.
Через некоторое время в дверях появился Андрей Сергеевич.
– Здрасте, вы с ума меня сводите в этой юбке. Я должен был вам это сказать, – быстро проговорил он.
– Андрей Сергеевич, я вас жду! – донесся голос Аделаиды Степановны из коридора.
Он кинулся ко мне и поцеловал в колено. Нет, чуть выше колена.
Я даже не успела опомниться, настолько быстро все произошло. Но и тогда списала все на мальчишество, дерзость, хулиганство Андрея Сергеевича, а вовсе не на его искренность. Нет, я поверила, что мне идет юбка, но насчет «сводить с ума» – ни на секунду.
Его ухаживания я не воспринимала всерьез. Честно. Он мог положить мне на стол одну конфетку, или какой-то собранный с детьми из конструктора луноход, или фотографию, где и он, и дети, растрепанные и обалдевшие после неудачного эксперимента.
Я считала, что ухаживания – это кино, цветы, ресторан. Все, как положено.
Его розыгрыши были милыми, смешными, забавными, но меня не очень трогали. Он мог, например, устроить спектакль минут на десять: как он бьется в закрытую дверь и не может от меня уйти. Мне было приятно, но не более того. Я не считала, что он ухаживает за мной как за женщиной.
Кино, конечно же, было. Правда, он перед показом бегал звонить в автомат, а я стояла на морозе и ждала. Говорил, что звонит маме. И кафе было. Он заказывал две чашки кофе и одно пирожное «картошка» для меня, которое сам и съедал с шутками и прибаутками.
Я сердилась, никак не могла понять, чего он хочет, чего добивается. Если чего-то серьезного, то почему так себя ведет? Если несерьезно – то зачем? У меня на лбу было написано, что меня сначала нужно брать замуж.
Потом был период, когда я себя корила за эти мысли. Андрей Сергеевич – а мы оставались на «вы» и обращались друг к другу по имени-отчеству – просто учитель. Зарплата маленькая. А у него мама и алименты. Конечно, он может позволить себе только кино с мороженым. Мне становилось стыдно, и я оттаивала, смеялась его шуткам и восторгалась цветку, сорванному на школьной клумбе.
Вот что странно. Я ведь уже тогда многое подмечала. Все-таки мне от родителей достался аналитический склад ума. Вдруг он приходил в школу в новых джинсах или модном свитере. Новый портфель, поездка в Болгарию на лето – что-то не состыковывалось. Откуда у него деньги? Мне было неудобно спросить. А он бы и не ответил честно – отшутился, отбоярился.
А я уже к нему привыкла, постепенно начала влюбляться, скучать, хотеть большего, строить планы. Мы уже целовались – до, во время и после кино. Поскольку Андрей Сергеевич у меня был первым мужчиной во всех смыслах, то сердце мое стучало, колотилось и рвалось на части.
Это случилось перед весенними каникулами. Уже все цвело, дети совершенно распоясались и не хотели учиться. Влюблялись, смотрели в окна, шептались и стали совсем неуправляемыми. Я не делала им замечаний, мы в тот момент по странному стечению обстоятельств с ними совпали – я тоже смотрела в окно, подолгу задумывалась и читала им стихи. Мне хотелось чего-то большого. Радостного. Светлого. Чтобы жизнь перевернулась, завертелась.
– Что ты будешь делать? – спросила я Андрея. Мы уже перешли на «ты».
– Шурик, я уезжаю в Крым, – грустно ответил он.
Да, он всегда называл меня «Шурик». Столько лет прошло, а я до сих пор вздрагиваю.
– Как в Крым? – опешила я.
Я в мыслях уже представляла, как мы гуляем по весенней Москве, целуемся, держимся за руки… На этом мои смелые фантазии не заканчивались. Я себе придумала, что именно весной он признается мне в любви, мы подадим заявление в загс, начнем жить вместе…
– Мне надо, Шурик, – сказал он, – не скучай. Целую.
Я ходила в школу на каникулах. Приходила, садилась в учительской и смотрела в окно. Хотелось плакать. Я вспоминала, как он держал меня за руку, как целовал, что говорил.
– Что, страдаем? – вдруг услышала я.
Нелли Альбертовна, как всегда, уставшая и замотанная уже с утра, вошла в учительскую.
– Нет, все в порядке, – ответила я, – как вы, как ваши мальчишки?
У Нелли Альбертовны было двое сыновей-погодков, которые учились в нашей школе, потому что из всех остальных их выгнали за отвратительное поведение и хроническую неуспеваемость.
– Без них было бы скучно, – вдруг улыбнулась она, – им нужна мама, а мама нужна школе.
– Они хорошие и умные, – сказала я.
– Да, я знаю, – уже по-другому заулыбалась Нелли Альбертовна, с благодарностью и внутренним счастьем. – Что с тобой? Ты себе места не находишь.
– Все в порядке, – я удивилась, поскольку считала, что мое «состояние» никому не заметно.
– Ты молодая и красивая, – сказала Нелли Альбертовна, – тебе муж нужен. Семья. А от этого тебе будет только больно.
– От чего «от этого»? – Мне захотелось расплакаться. Я не понимала, что со мной происходит. Вдруг покатились слезы. Они текли и никак не кончались.
– Сашенька, – Нелли Альбертовна подсела к столу и взяла меня за руку. Я не сопротивлялась, – Сашенька… ты совсем еще маленькая. Беззащитная и наивная. И очень добрая, хоть и хочешь казаться сильной и взрослой. Все будет хорошо, поверь мне.
– Не будет, – всхлипнула я, – объясните мне. Пожалуйста. Я же ни с кем даже поговорить не могу!
– Все очень просто, Сашенька. Так, как бывает в жизни. Жизнь все расставит по своим местам. Все образуется.
Нелли Альбертовна вздохнула. Я чувствовала, что она хотела мне что-то сказать, но передумала в последний момент. А я не настояла.
– Что ты тут сидишь в духоте? Иди проветрись, сходи куда-нибудь, – предложила она…
– Мне нужно… Вдруг Аделаида Степановна придет… – прохлюпала я.
– Она не придет, не волнуйся. В Крым уехала. А я тебя отпускаю. Иди.
Я в бессознательном состоянии встала, собрала вещи, промямлила «спасибо» и вышла из школы. И только около ворот до меня дошло – директриса в Крыму. Там же, где Андрей. И вряд ли это совпадение.
Я доехала до дома и только у подъезда села на лавочку. Сердце колотилось так, что меня тошнило, и ноги подкашивались, не держали. Тут же все встало на свои места – и его новые вещи, и поездки, и звонки из автоматов, когда он как будто оправдывался. Я стояла рядом с телефонной будкой и смотрела, как он говорит. И его внезапные «побеги» от меня, когда он вдруг подскакивал, целовал меня и говорил, что ему пора. И взгляды директрисы. И его поведение.
Я помню, что тогда думала об одном – он же моложе ее на много лет, зачем она ему? И не красавица совсем. Это не может быть правдой. Так ведь не бывает.
Он приехал соскучившийся, нервный, влюбленный. Привез сувенир – собачку, склеенную из ракушек, с оторванным ухом – ракушка отвалилась. Целовал, обнимал, что-то говорил. Я хотела сказать ему, что все знаю, но промолчала.
– Ты от меня отвыкла, – сказал он грустно.
У нас ничего не изменилось. Я изменилась, а он этого не видел. Он так же бегал звонить в автомат и просил у меня двушки. Я привычно доставала из кошелька мелочь. Только теперь я знала, кому он звонит. Я стала мнительной и подозрительной. Если Аделаида Степановна приходила в парадном костюме, значит, вечером она собиралась в театр на премьеру.
– Я вечером к маме поеду, – говорил, преданно глядя в глаза, Андрей. Я кивала, делала вид, что верю, хотя знала, что он будет сопровождать директрису.
Почему я молчала? Почему? Почему вообще продолжала с ним встречаться, почему продолжала любить, а я его действительно полюбила – мужчину, живущего на деньги и в квартире женщины, от которой зависит полностью, с потрохами.
Да, про квартиру. Я до сих пор помню все до мелочей.
Зачем я туда пришла? И чего мне хотелось больше – побыть с ним или посмотреть, как живет она? И как он мог, как ПОСМЕЛ меня туда привести?
Он хозяйским жестом достал связку ключей и начал открывать дверь.
– А где Аделаида? – спросила я, борясь с желанием сбежать вниз по лестнице, но какая-то сила удерживала меня на месте. Любопытство? Женская ревность?
– Ты знаешь? – удивился Андрей.
– Знаю.
– Уехала на выездное совещание. Завтра вернется, – спокойно ответил он, хотя я ожидала, что он начнет что-то объяснять, придумывать, оправдываться.
В коридоре он снял ботинки, разбросав их в разные стороны, а я заметила, что все остальная обувь стоит ровненько, носочек к носочку.
