Махмуд Теймур - Шесть гиней
Чтобы избавиться от тяжелых мыслей о самом себе, о слепом глазе, о Саадии, он взял лопату и с остервенением, не щадя сил, стал вскапывать землю. Он работал до захода солнца. Когда все отправились по домам, он поднялся на высокий холм и лег в траву. Слуга принес ему поесть. Свежий вечерний ветерок ласкал уставшее тело и успокаивал страдающую душу. Он заснул. Проснулся оттого, что продрог. Вечер был темный, кругом ни зги не видно. Лишь невдалеке, на поле Хаджи Рашида, отца Саадии, горел небольшой костер, на котором закипал чай и жарились маисовые початки. К Рашиду приближалась женщина. Муджахид не мог ее рассмотреть, но сердцем понял, что это Саадия. Каждый вечер она приносила отцу ужин и они пили чай. Колеблющиеся отблески костра делали ее еще привлекательнее. Никто не мешал Муджахиду любоваться ею…
Спустя некоторое время Муджахид увидел, как к костру подошел человек. По кашлю Муджахид узнал Абд ар-Рахима аль-Захди. Лицо Муджахида нахмурилось, огонь зависти запылал в груди. Он насторожился.
Абд ар-Рахим уселся у костра. Беседа, мирная вначале, постепенно перешла в возбужденный разговор, а затем в ссору. Началась драка. Саадия бросилась их разнимать. Абд ар-Рахим оттолкнул ее. Она упала. Тут же Хаджи Рашид схватил лопату и ударил ею Абд ар-Рахима по голове.
Все это продолжалось несколько минут. Муджахид еще не успел собраться с мыслями. Он был далеко от места происшествия и не мог понять причину ссоры.
Муджахид осторожно подполз ближе и притаился за деревом.
— Он убит, Саадия… убит!
Крик ужаса раздался в ночи. Хаджи Рашид рукой закрыл рот дочери.
— О Аллах, Аллах! — дрожь в голосе Рашида выдавала его волнение. — Скорее, доченька, помоги бросить его в канал.
Они потащили тело убитого и исчезли за поворотом дороги. Спустя десять-пятнадцать минут, которые Муджахиду казались вечностью, они вернулись и принялись лихорадочно засыпать землей следы крови. Затем Рашид взял лопату и сказал дочери:
— Я отправляюсь к сестре Захие. Если кто-нибудь спросит обо мне, скажи, что я ушел туда утром. А Абд ар-Рахима ты вообще не видала.
И он скрылся в темноте.
Муджахид был потрясен. Все это ему казалось скверным сном, дьявольским наваждением. Но вот ведь живая Саадия — она поспешно собирает посуду, гасит костер, слышатся удаляющиеся шаги!
Муджахид хотел было броситься к сельскому старосте и рассказать ему все. Он выполнит свой долг и отомстит гордой бессердечной девушке… Но сила, над которой он был не властен, удерживала его. Нет, он не может предать любимую! Поднявшись с земли, он зажег сигарету и поплелся домой. Десятки решений принимал он и тут же отвергал их. Голова раскалывалась. Но вот лицо Муджахида преобразилось. Он знает, как поступить! И, скинув рабочий джильбаб[21], он наскоро умылся, надел праздничную одежду и направился к сельскому парикмахеру бриться. Затем переулками, озираясь по сторонам и избегая встречных людей, он пробрался к дому Саадии. Настороженная тишина окружала дом. В окнах было темно. Казалось, они скрывали тревожную тайну. Муджахид был уверен, что за стенами в страхе бодрствует затаившаяся Саадия. Постояв в раздумье у дверей, он нерешительно постучал. Никакого ответа! Постучал сильнее. Дверь приоткрылась. Очевидно, Саадия сразу же на цыпочках пробралась к дверям и стояла в нерешительности.
В руке ее дрожала зажженная свеча. Лицо выражало ужас и мольбу. Узнав Муджахида, задыхаясь от волнения, она отрывисто спросила:
— Что тебе надо?
— Можно войти?
— Нет! В доме никого, я одна. Отец уехал.
Муджахидом овладело желание увидеть Саадию униженной, усмиренной. Он холодно посмотрел на нее и, подчеркнуто раздельно произнося каждое слово, ответил:
— Да, я знаю… Он уехал…
Она оцепенела, поднесла руку к груди и после минутного, но мучительного для обоих молчания прошептала:
— Ты его видел?
— Нет. Но я все знаю.
Побледнев, она ухватилась рукой за дверь, испуганными глазами впилась в его лицо и еле слышно прошептала:
— Все?
И он, невольно понизив голос до шепота, в тон ей ответил:
— Да… Все… Абд ар-Рахим…
Молча она раскрыла перед ним дверь. Они уселись на циновке.
— Кто-нибудь видел, как ты шел ко мне? — спросила Саадия.
— Нет, я остерегался людей.
Молчание… Каждый думал о своем…
— Почему вы убили Абд ар-Рахима? — тихо спросил Муджахид.
Задрожав, она откинулась назад, как бы уклоняясь от удара, но, тут же овладев собою, спокойно сказала:
— Мы не видели Абд ар-Рахима.
Муджахид улыбнулся своим единственным глазом, отчего улыбка его казалась зловещей.
— Я был на своем поле и видел все. Твой отец убил его лопатой. Вдвоем вы бросили его в канал…
Растерянность и беспомощность отразились на лице Саадии, в глазах была мольба о пощаде.
— Ты видел?
— Да…
— Один?
— Один.
— Слава Аллаху! — облегченно вздохнула она. — И никому не говорил?
— Нет.
Она взяла его за руку и, то ли спрашивая, то ли убеждая, проговорила:
— И никому не скажешь?
— Даже если меня будут резать на куски.
Крепко пожав его руку, она промолвила со слезами в голосе:
— Добрый ты человек, Муджахид!
Тепло этих слов согрело его озлобленную душу, сердце замерло. Он почувствовал себя сильным, готовым ценою своей жизни защитить растерявшуюся, беспомощную девушку.
— Саадия, ради тебя я готов перенести все невзгоды. Если нужно будет, я пойду под топор палача.
Девушка молчала, опустив голову. Из глаз ее текли слезы. Рука судорожно сжимала его руку.
— Прости меня, Муджахид, я была несправедлива к тебе.
— Я прощаю тебя…
Воцарилось молчание.
— А теперь мне пора уходить, — поднявшись с циновки, промолвил Муджахид.
— Не уходи, останься со мною.
— Нет. Боюсь, чтобы кто-нибудь не увидел меня здесь.
У дверей он остановился, обернулся и с горечью спросил:
— Ты за меня не выйдешь замуж, Саадия?
Прильнув к нему, она сжала своими мягкими ладонями его большую мозолистую руку и ответила:
— Я твоя рабыня, Муджахид.
Он не мог вымолвить ни слова. Неизмеримая радость теснила его грудь. О таких словах он даже не мечтал!
— Подождем, пока забудут об Абд ар-Рахиме, — наконец прошептал он.
А она сказала:
— Хоть сейчас… если только ты пожелаешь!
Он счастливо улыбнулся:
— В пятницу после молитвы я зайду к вам.
Осторожно выскользнув за дверь, Муджахид, как лисица, петлял по переулкам. Дома он бросился на кровать.
Отрывочные картины мелькали перед глазами: Саадия, падающая на землю, взмах лопаты и две скорбные фигуры, согнувшиеся под тяжестью тела, глаза Саадии, полные ужаса и мольбы, теплота ее рук, Саадия в свадебном наряде, Саадия у него в доме — хозяйка…
* * *Лишь самого себя обманывал Хаджи Рашид, надеясь, что преступление удастся скрыть… В деревне не бывает тайн. Вода канала не безмолвна — она рассказывает, вольный ветер обдувает деревья и травы, нашептывая им новости со всей округи, деревья и травы шумят, разглашая тайну всему живому.
Так было и на этот раз.
Мальчики играли на берегу канала. Плеск воды заманил их купаться. Дети нырнули и… натолкнулись на тело человека. Не прошло и двадцати минут, как труп был вытащен на берег.
Вся деревня сбежалась. Взволнованные люди высказывали догадки одна другой фантастичнее. Все негодовали. Вслед за деревенским старостой примчались начальник района с помощником прокурора и следователем, врач и полицейские.
Началось следствие.
Огороднику Наиму аль-Хаули понадобилось немного земли, чтобы укрепить канал на своем участке. Проходя по обочине поля Хаджи Рашида, где сохранились следы костра, он заметил взрыхленную землю. Это показалось ему подозрительным. И, немного переворошив ее, огородник увидел застывшую кровь. Наим аль-Хаули поспешил к старосте. Толпа бросилась к полю Рашида.
На перекрестном допросе Хаджи Рашид запутался… Саадия запальчиво отвергала всякие обвинения… Ведь ее отец весь день был в ас-Суваки, там его, между прочим, видел и Муджахид…
Муджахид подтвердил слова Саадии. И, обвиненный в соучастии в убийстве Абд ар-Рахима, Муджахид вскоре оказался за тюремной решеткой. Но он внес залог и до суда был освобожден из тюрьмы.
Со слезами на глазах встретила его Саадия:
— Будь благословен, о Муджахид, да бережет тебя Аллах, из-за меня ты навлек на себя несчастье!
— Ради тебя, Саадия, я готов на все. Пока я жив, никто не тронет и волоса на твоей голове. Довольна ли ты мною?
— О да, тысячу раз да! Я навек твоя рабыня, Муджахид!
Счастьем и радостью засияло его лицо. Печально опустив голову, с горечью в голосе он сказал:
— Когда же наконец мы будем вместе. Всякий раз, как я, казалось, приближаюсь к тебе, что-нибудь случается… И вот теперь — тюрьма, а тюрьма — это долгие годы…
